и в Генгаг попали потому, что надеялись здесь найти корпус генерала Рувуля. Тут нас и задержали ваши бойцы.
– Так звучит более правдиво, но, что-то всё равно плохо вериться. Рувуля мы вытеснили отсюда уже, как пару недель назад.
– Мы идём уже больше месяца. Вы же видите какой из меня ходок, я еле ноги волочу.
– А лейтенант Лина кто такая?
– Писарь батальонный.
– Давно воюешь?
– Уже третий год. Начал боевой путь свой ещё в Ирке.
– Это где такой Ирк? Гетерия, чтоль?
– Нет, это юго-запад Муринии. Это было, когда вы вторглись в нашу страну, и мы вас оттуда выдворяли.
– Ну между прочим не мы, а гетерцы, – тут же подметил Касер.
– Да какая разница, не думаю, что вы слишком вдаётесь в подробности, кто против вас воюет, Вергийцы, Муринцы или Ульянцы. Также и вы нам. Всю войну я говорю, что воюю против медивов. А каких по гражданству я никогда не вникал.
– Убивал? – пристально смотря своими чёрными глазами, спросил Касер.
– Убивал.
– Много?
– Список не вёл.
– Умничать надумал?
– Нет, господин капитан, но вы сами-то считали? Я воюю уже третий год, участвовал во многих крупных сражениях, от и до прошёл битву за Брелим. Вы сами-то как думаете?
– Ну убивать медивов, это преступление.
– А котивов? Лагунов? И прочих? Чем остальные то хуже? Или их убивать можно?
– Ну в лагерях военнопленных охрана не жалует тех кто поубивал множество наших соплеменников. Или вы бы относились к таким пленным иначе?
– Я никак к ним не отношусь, я пленных не охранял. Я их только брал.
– Расстреливал?
– Кого?
– Пленных.
– Только по необходимости, или по приказу.
– Ты хоть понимаешь, капитан Зит, что наговорил уже на пулю в лоб? Пленный ты не ценный, так, рядовой маутовский солдат, а наших поубивал, как я понимаю уйму. Зачем ты мне такой нужен? В лагерь тебя отправить? Так тебя там охрана со свету сживёт. Может тебе пулю в лоб прямо сейчас пустить.
Касер поднялся со стула, вынул из кобуры массивный офицерский пистолет и приставил его к голове Чака. Ван смотрел на всё это с лицом полным отвращения, казалось, что его вот-вот вырвет, он скривил лицо и опустил ствол автомата в пол. Касер, увидел Вана, и еле заметно подмигнул ему и легко улыбнулся. Чак же, в это время, спокойно сидел, зажмурив глаза, только лицо Китти, виднелось в пустоте и мраке. Раздался выстрел и он ощутил тепло около лица, грохот ударил по ушам, но ничего не поменялось, лишь в нос ударил запах пороха. Зит открыл глаза и увидел пред собой Касера с пистолетом в опущенной руке.
– А ведь правду говоришь, сучий сын, – буркнул медивский капитан и вновь уселся на стул напротив.
– А я ж думал вы меня пристрелили, а тут снова вы, – едва сдерживая дрожь в голосе, сказал Чак, испытав на секунду дикий страх.
– Нет, просто проверял тебя на вшивость, котив. Я, в отличие от вас, пленных не расстреливаю.
– Я понимаю, что я не в том положении, чтобы умничать, но господин капитан. Давайте мы не будем кого-либо осветлять. Вы не лучше меня, да и вряд ли хуже. Вы солдат своей страны, а я своей. И уж так получилось, что наши страны никак не могут помириться и нам с вами приходиться убивать, расстреливать и уничтожать друг друга. Я уже давно не вижу никакого смысла в этой вакханалии, но будь оно всё неладно, мы должны это делать. И пленных вам пришлось бы расстрелять, если бы приказали.
– Я офицер. Потомственный фавийский офицер. У нас, в отличии от вас, есть принципы и честь.
– Я тоже офицер. Только Муринский и у нас тоже есть много чего, чего нет у вас. Например, мозги. А это значит, что иногда и приходиться стрелять пленных. На одной совести и чести далеко не уплывёшь в этом кровавом море.
– Я не пойму, ты толи просишь тебя пристрелить?
– Если я ещё могу вас о чём-то просить, то единственное, что я бы хотел, так это вашей милости к лейтенанту Китти Лине. Она уж точно не виновата пред вами ни в чём. Насколько я знаю, она в своё время отсидела в Муринской тюрьме, за то, что пыталась спасти медивского парня из "Свободы и воли".
Касер сделал удивлённое лицо, и посмотрел на Вана, а потом вновь на Чака.
– А чего ты так заступаешься за неё?
– Она мне дорога.
– Жена?
– Нет.
– Наверное бы этого хотел?
Чак лишь засмеялся в ответ.
– Как-никак, вы с девкой мне враги. Вы котивские солдаты.
– Я вам не враг уже.
– Это с чего же?
– Я комиссован, отныне я ветеран, а не солдат. Да и вас врагом не считаю. Вы такой же человек, как и я и миллионы других, просто родились в другом месте. Пока мне не за что считать вас врагом.
– А мне есть. Вы, враг мне только потому, что служите Мауту и его партии. Не думай капитан Зит, что я растаю к тебе от твоих слов. Первое время посидишь со своей подругой у нас, а потом переправим вас в распределитель. Там с вами разберутся. Мне вы лишь лишний балласт. Ван, уведи его обратно.
Зит оделся и также под конвоем отправился обратно в тёмную комнату, где ждала его перепуганная до смерти Китти, бледная от ужаса и с зарёванным лицом. При виде Чака из её глаз вновь полились обильно слёзы и, как никогда прежде она сжала его в своих объятиях. Чак рассказал ей про разговор, пообещал быть рядом и защищать её до тех пор пока сможет. Также он настоятельно потребовал от неё не выдавать своего штабного статуса и при каждом удобном случае говорить о том, как героически она защищала бедного медивского парня от репрессий партии.
Так прошли несколько часов, а может и больше, они не видели улицы и не знали сколько уже сидят в этой тёмной комнате, за дверью кто-то кашлял, ругался и мерзко скрипел сапогами. Вскоре двери вновь отворились и знакомый, круглолицый здоровяк, вежливо попросил их пройти в другую комнату. В новом месте заключения было теплей и суше, маленькое окошко освещало унылое подвальное помещение дневным светом, бетонные стены пахли пылью и затухшим тряпьём, в углу лежали с десяток рваных телогреек, от которых и несло кислятиной. Ван предложил им вздремнуть на них и извинился за то, что не мог предоставить лучшего. Вскоре он удалился и вернулся спустя пару минут уже не с пустыми руками, в них