низким, приятным голосом какую-то песенку о высоких елях. В комнатке была кромешная тьма, не видно было абсолютно ничего, лишь только пару слабых лучей электрического света осторожно просачивались сквозь трещины массивной двери.
– Китти, дорогая моя, я здесь, ползи ко мне, – тихо сказал Чак и через мгновение, почувствовал, как она прижимается к нему всем своим дрожащим телом.
– Мне страшно, Чак, нас расстреляют.
– Но-но, не паникуй, мы же беженцы, нас должны пощадить, мы не солдаты, по крайне мере они должны так думать.
– Мне очень страшно, я вся дрожу, Чак, дорогой, обещай, что все будет хорошо, я не хочу умирать, я не хочу..
– Ну успокойся же, думай о чем-нибудь другом, думай о хорошем!
– Например?
– Ну мы же с тобой помнишь мечтали, пару часов назад: про море, коттедж, яхту, закат. Так вот, старайся думать об этом, – сам едва держа себя в руках, шепнул он ей. – Давай, теперь я начну. Вот если бы у нас был дом на берегу моря, то у меня обязательно был бы сарайчик – мастерская. Я бы купил себе мотоцикл, желательно большой и мощный, можно да же армейский Рам-2, он конечно же будет сыпаться через день, но я зато могу его закрытыми глазами собрать и разобрать. Так вот, я бы копался в этом сарайчике, весь по локоть в мазуте, матерясь и ругаясь на старое, железное барахло. Так по крайне мере мой отец делал. Хотя по правде, он ни одной машины в своём гараже не починил. Он там просто пил и напивался до свинячьего визга. После чего приходил в дом и лупил меня почём зря. Я бы, конечно, тоже пил, но не много, а так, для настроения. У меня бы в мастерской наверное был бы мини бар. С красивыми бутылками, стаканами, сигаретами элитными.
– Будь у тебя бар в мастерской, то ты бы наверняка там в руки кроме стакана ничего не брал и твой мотоцикл бы заржавел, – дрожащими губами, молвила она.
– Ну вот, такая ты мне больше нравишься, все будет хорошо. Я надеюсь на это. Мы выкарабкаемся, не впервой нам.
– Ты уже бывал в плену?
– Нет, ни разу.
– Как думаешь, что они с нами сделают?
– Не знаю. Если поверят, что мы беженцы, то возможно отпустят. В любом случае держись молодцом. Не бойся и будь стойкой. Мы должны пережить это и вернуться домой. Я просто не могу сдаться сейчас, когда наконец-то добился твоей взаимности.
– Так это всё, для того, чтобы завоевать меня? – с некой иронией сказала она и прижалась к нему ещё сильнее. – Ради хромой, грязной и наивной дуры?
– Да и я не красавчик!
Неожиданно о дверь громко стукнули пару раз кулаком и мелодичный голос натужно крикнул.
– Прекратите бурдеть, беженцы котивские. Иначе сейчас войду и таких тумаков вам отвешу, что глаза из орбит повылезают!
Они умолкли и уснули в крепких объятиях.
С утра их вновь разбудил громкий стук в дверь. Следом она открылась, и в сонные глаза пленников, ярко ударил свет из коридора, он был неожиданно ярким и болезненным. В комнату вошёл охранник, крепкий парень, с мягкими чертами лица и массивными руками. Они узнали его, это был некий Ван, что вчера вязал им руки.
– Доброе утро, – неожиданно вежливо, проговорил здоровяк. – Вам придётся идти со мной. Это я к вам обращаюсь мужчина, а девушка пусть пока останется здесь.
– Что вы с нами сделаете? – поднимаясь с пола, спросил Чак.
– Да мне то откуда знать, что с вами сделают. Но пока переживать не надо. С вашей подругой ничего не случиться. А вам надо идти со мной. Наш командир хочет с вами поговорить.
Чак поцеловал Китти и шепнул на ухо:
– Чтобы со мной не случилось, будь сильной. Я тебя люблю.
И впервые он услышал долгожданные слова из дрожащих губ:
– Я тоже тебя люблю, береги себя.
Его вели по коридору, спустили по одной винтовой лестнице вниз по другой бетонной, подняли на верх, вновь провели по тёмному коридору, где он, взглядом пересёкся с ещё одним знакомым фавийцем, из вчерашних. После чего завели в какую-то комнату, в которой приятно пахло хлебом и молоком. Интерьер напомнил ему чем-то кабинет Ломера, с которым он так по долгу беседовал, но там пахло кофе в основном. Из запотевшего окна, немного виднелся город, над которым повисли низкие серо-синие тучи, моросил дождь. Ван велел ему сесть на стул и положить ладони на колени. Как только Чак выполнил его команду, крепкий детина грузно упал на деревянную лавку у входа. Он молча снял автомат с предохранителя и направил его в сторону капитана. Зит испуганно зажмурился, почувствовав неладное, но мелодичный голос его успокоил.
– Ты не пугайся, дядя, тебя никто стрелять не будет, пока конечно, за дальнейшие события я не ручаюсь, я же не провидец. Но я врать не люблю и не умею, если сказал, идём к командиру, значит идём к командиру. А вот как скажу, идём стрелять тебя, так уж тогда, пугайся или нет, поведу стрелять. К командиру нашему обращайся «господин капитан», не дерзи ему и не ври, он ложь не любит и очень гневается, когда его хотят обмануть. Веди себя хорошо. Он просто побеседовать с тобой хочет, говорит ты фрукт интересный.
– Чем же я вам так интересен?
– Не путай, дядя, не я с тобой разговаривать буду, а наш командир, я тебя сторожу, чтобы ты не сглупил.
"Ну и дубина", – подумал Чак, посмотрев на спокойное лицо солдата, после чего немного расслабился. Ван не вызывал у него агрессии и вполне располагал к себе, как разговором, так и своей простой внешностью с мягкими чертами лица и преданными, будто у пса, тёмными глазами, с длинными ресницами. Зит представил в своём уме деревушку из которой был призван этот громила, он почему-то именно такими и представлял парней из фавийской глубинки, вежливыми и большими.
Капитан Касер не заставил себя ждать и скоро появился в комнате, это был крепкий, плечистый мужчина с огромными ручищами, как у атлета тяжеловеса, из под узкой, зелёной майки торчало мощное, рельефное тело, покрытое густой растительностью. Лицо его было смуглым, с резкими и угловатыми чертами, глаза маленькие и тёмные, вся нижняя часть головы была спрятана под густой, чёрной бородой, а на макушке сияла свежо побритая, лысина. Положив автомат на стол, он спокойно, не обращая внимания на Чака прошёлся по кабинету, напевая, что-то под нос, поставил на плитку чайник, зажёг под ней огонь и