Стук в дверь раздался, едва она потянулась к телефону. Пульс резко подскочил. Что, если с Генри что-то случилось? Она посадила его на автобус час назад, с ним ведь не могло что-то случиться за это время? Нет, ей бы позвонили. Реджина побежала к двери и резко её распахнула.
Дыхание остановилось, едва она увидела золотистые волосы.
- Привет.
Глава 24
Эмма подавила рвущийся наружу крик, когда тело захлестнула волна жгучей боли. Мышцы затекли, и адреналина, который бежал по венам несколько часов? – Минут? Дней? Сколько она была без сознания? – почти не осталось.
Ей ничего не видно из-за того, что на голову надет мешок. Лицо мокрое от пота. Она лежит на жестком и колючем полу, кажется, в каком-то помещении. Руки связаны за спиной. Лежа на боку, Эмма пытается выровнять дыхание и собраться с мыслями. Не паниковать. Не паниковать. Она сделала вдох.
Их атаковали. Оружие, так много оружия. И пленный… Муххамед. Нет, нет, его увезли. Нил. Нила ранило и…
Раздался лязг. Металлическая дверь заскрипела, открываясь. Эмма замерла. Дыши глубоко и ровно. Вдох – выдох. Вдох – выдох. Собственное дыхание эхом отдавалось в ушах, пока глухие шаги всё приближались.
Тяжелым ботинком по рёбрам. Она застонала. Ей не нужно видеть, чтоб знать, что на рёбрах синяки. Тупая боль над легкими говорит сама за себя.
Существо в ботинках склонилось над ней, и девушка почувствовала чужой взгляд, следящий, как медленно подымается и опускается её грудная клетка. Вдох – выдох. Вдох – выдох. Внезапно её вздернули на ноги, и голень пронзило болью. Она больше не может контролировать дыхание, в ответ на грубую хватку из груди рвётся рычащий стон.
- Стоять, – скомандовал голос с сильным акцентом, когда она попыталась вырваться.
Чужие большие и мозолистые руки схватили её за талию. К горлу поднялась желчь. Её прижали лицом к земле, и руки зашарили по спине. Нет! Только не снова! Она инстинктивно пнула кого-то ногой, но голень прострелило такой острой болью, что Эмма потеряла способность двигаться. Она попыталась подняться на колени, но её толкнули на землю. Она ударилась щекой о бетонный пол.
- Нет! – прорычала Эмма, лягаясь. На этот раз правой ногой. Должно быть, она достала его ботинком, потому что неизвестный отпрянул, закричав:
- Sharmoota!
Она поползла прочь, стараясь, насколько это возможно, перенести вес на здоровую ногу. Ещё один звук. Тяжелые шаги металлическим эхом отскакивали от стен. Должно быть, в комнате мало мебели. Замкнутое пространство. Ругань на арабском. Эмма всё ещё пыталась подняться на ноги. Прочь. Прочь. Прочь!
Она вскрикнула и инстинктивно свернулась калачиком, когда удар пришелся в живот, и мысленно приготовилась к следующему. Эмма готова была поклясться, что слышала свист воздуха, когда кто-то занес ногу для удара. Но ничего не произошло. Громкая брань. Над головой. Кто-то склонился над ней. Плечи придавили к земле. Чужие руки на спине. Обжигающе горячая жидкость, и она кричит, срывая голос. Мешковина забивается в рот, прилипает к мокрому лбу. Руку жжет огнём, и всё в Эмме приказывает ей не плакать, но слёзы всё равно жалят глаза. Жжение в руке чуть унимается, и руку бинтуют сухой тканью. От этого лишь немногим легче. Эмма больше не кричит, только тихо всхлипывает. Вес, давящий на плечи, исчезает.
Неясные фигуры отступают в дальний угол. Закрываясь, снова лязгает дверь, и только тяжелое дыхание Эммы наполняет комнату.
Эмма смотрела на свою руку. Протез, глядя на который, она вспоминала фильм «Эдвард – руки ножницы». Лезвий на ней, конечно, нет, но всё равно ведь она механическая. Её собственная рука изуродована, искалечена. Какие там слова ещё можно подобрать, чтоб объяснить, что конечность больше непригодна к использованию? Нервы были повреждены слишком сильно. Не выстрелом, нет. Эти мудаки занесли инфекцию, когда черте чем поливали руку, чтоб «очистить» рану. Придурки, нет, чтоб просто промыть спиртом. Она всё еще видела слабые очертания предплечья на сгибе локтя – там, где его туго перетягивал ремень. Нужно было замедлить распространение инфекции. Через пару лет выпустят новые протезы, неотличимые от настоящих рук и ног, так что Эмма сможет поменять его. Эта мысль заставила Свон вспомнить Августа, и блондинка почти фыркнула. Генри придет в восторг, когда увидит её. И Августу точно понравится. А Реджина… Иногда Эмме было страшно думать о ней. Но, по большей части, она просто безумно скучала по Миллс.
Но она жива. Маленькие победы. Врачи говорят, что о ней надо бы кино снять. Эмма зажмурилась и медленно согнула пальцы, сжимая кулак. Не дай Бог.
- Капитан.
Девушка подняла взгляд и выпрямилась, увидев, что в палату вошел доктор Гэмбит, лысеющий мужчина в лавандового цвета рубашке и очках в проволочной оправе. В руках он держал её карту.
- Эмма, – поправила она.
- Эмма. Итак, – мужчина сел напротив неё на обитый плюшем стул. Эмма нервно теребила рукав футболки. – Доктор Митчелл сказал, вы сообщили, что готовы поехать домой?
- Да, сэр.
- Эван, – в свою очередь поправил врач. Эмма понимающе кивнула. – Вы были непреклонны в своём решении остаться здесь, начиная со дня вашего появления в Брукхевене шестнадцать месяцев назад. Почему сейчас вы хотите уехать?
Эмма бессознательно теребила брелок с лебедем, всё ещё висящий на цепочке. Жетоны тоже были при ней, но каждый раз пальцы, как намагниченные, тянулись к брелоку, который пробуждал в груди жгучие воспоминания. Реабилитационный центр, который она называла домом последние полтора года, был безопасным местом, где специально обученные люди помогали ей справляться с собственным бушующим разумом. И ей помогли. Даже она сама это видела. Теперь Эмма могла терпеть чужие прикосновения. Они всё еще не должны быть неожиданными и слишком навязчивыми, но всё же она больше не подпрыгивает, если кто-то прикасается к ней. Вспышки животной ярости сменились приступами гнева, но даже они случались теперь всё реже и реже. Иногда воспоминания снова обступали её, и она чувствовала себя зверем, загнанным в ловушку, но теперь она научилась поворачивать ключ и открывать клетку. Дыхательные упражнения, мантры. Вспоминать, сколько хорошего она сделала. Напоминать себе, что она хороший человек. Было время, когда Эмма умоляла о смерти, мечтая о ней, как об избавлении. Теперь, несмотря на всё плохое, она благодарила всех богов за то, что жива и может вернуться домой.