на палубе вынутые бочки, а с «Молодого» тянулись к нам толстые шланги – в оба трюма и в шахту, через дверь.
В трюме двое мужиков заделывали шов. Один в беседке висел, другой ходил по пайолам. Воды там уже осталось по щиколотку.
Я присел на комингс, закурил.
– Смотри-ка, – этот сказал, в беседке, – один живой обнаружился!
– Живой, – говорю. – Только не вашей милостью. Вы-то чего там в Северном оказались, где никто не тонул?
– Да кто ж вас знал, ребятки, что вы с курса уйдёте? Мы-то поспели, а вас и во всём квадрате нету. И связи нету. Мы уж подумали: на дно ушли.
– Поспели вы! На нашу панихиду.
Тот, снизу, с пайол, сказал угрюмо:
– Да мы такие, знаешь, спасатели: как никто не тонет, так мы хороши.
– Ничего, – сказал этот, в беседке, – зато долго жить будете, ребята.
– Да, – говорю. – Это нам не помешает.
Я курил, смотрел на их работу. Они уже закончили опалубку, теперь ляпали в неё цементным раствором.
– Нас, – я спросил, – не позовёте помогать?
– Что ты! – сказал этот, в беседке. – Мы вам теперь и пальчиком не дадим пошевелить. Спите, орлы боевые.
Что-то я ещё хотел у них спросить?
– Курточку я тут потерял. Не находили?
– Которую? – спросил в беседке.
Я вздохнул:
– Да что ж рассказывать, если не нашли. Хорошая была, душу грела.
– Да если б нашли – не заначили, какая б ни была. – Что-то он вспомнил. Лицо сделалось такое мечтательное. – Слышь-ка, тут шотландец один – рокан снимал. Такой свитер у него под роканом! Мечта моей жизни. Ты похвали – может, подарит.
– Так он же мне подарит, не тебе.
– Всё равно приятно. А я бы с тобой на чего-нибудь обменялся.
– Нет уж, просить не буду.
– Зря, момент упускаешь.
Снизу угрюмый спросил:
– Как же ты её потерял? Шов небось курткой затыкали?
– Да вроде того.
Он покачал головой:
– Это бы вам, ребятки, много курточек понадобилось. В трёх местах текли. В трюма набирали, в машину и через ахтерпик.
– Это, значит, к механикам в кубрик с кормы текло?
– Ну!
– Скажи пожалуйста! А мы и не знали.
В беседке ещё спросил:
– Ну, а этот-то, Родионыч – ничо себя вёл? Зверствовал небось, когда поволноваться пришлось?
– Ничего. Когда тонули, смирный был.
– Смирный! – сказал угрюмый. – Волки в паводок тоже смирные бывают, зайчиков не трогают. А как ступят на бережок, так сразу про свои зубы-то вспоминают.
– Может, и так, – говорю. – Всё же он урок получил.
– На таких, знаешь, уроки не действуют.
Я не спорил. Вот уж про кого мне меньше всего хотелось думать, так про этого Родионыча. И отчего-то я всё никак не мог согреться. Хотя вроде на солнышке сидел. Ну да какое уж тут солнышко! Этот, в беседке, и то заметил, что я зубами стучу.
– Ты, парень, прямо как в лихорадке. Ну, натерпелись вы! Сходи на камбуз, там плита топится.
– Кандей неужто встал?
– Ну!
Я уже хотел сходить, но тут к нам катер стал причаливать, с базы. Я от него принял концы.
– Вахтенный! – покричали мне с катера. – Позови-ка там Гракова.
Вот я уже и вахтенным заделался. Но звать не пришлось: Граков мне сам навстречу вышел из «голубятника» – побритый, китель на все пуговки, лицо только чуть помятое с перепоя. За ним вышли кеп, тоже в кителе, и штурмана – Жора и третий. Старпом их провожал – в меховой своей безрукавке – до самого трапа.
И ещё с ними боцман вышел – хмурый, с пятнышком зелёнки на скуле, и чокнутый наш, Митрохин. Оба в пальто, в шапках. Эти-то зачем отчаливали, я так и не понял.
– Как с гостями-то? – старпом спрашивал у Гракова. – С шотландцами…
– Да уж не буди, пока спят. И своим дай выспаться. Вечером их сами на базу свезёте. Только ты приглядывай всё-таки, понял? Не нужно, знаешь ли, этого неорганизованного общения.
Третий помахал старпому с катера.
– Ты теперь-то хоть не шляпь, когда на буксире.
– Оправдывай доверие, – крикнул Жора.
Кеп ничего не сказал, только сплюнул в воду. Катер отчалил. Меня Граков так и не заметил.
Старпом ко мне повернулся сияющий:
– Слышь, вожаковый? Может, всё и обойдётся. – И зашлёпал к себе вприпрыжку.
Отчего же нет? – я подумал. – Конечно, обойдётся, дураков же мы до отчаянья любим. Такой же ты старпом, как я – заслуженный композитор. Политинформации толкать – это ты научился: чего нам империалисты готовят и их пособники, – а поставь тебя на мостик – то курс через берег проложишь, то назад отработаешь не глядя, то даже шлюпку не различишь, какую прежде вываливать. Ещё, глядишь, в кепы выйдешь. Не дай мне, конечно, бог с таким кепом плавать. А другие, кто поспособнее, будут под тобою ходить – вон хотя бы Жора или даже третий. Не понять мне этого никогда.
И холодно мне было зверски. Не так чтобы от воздуха, день-то намечался не морозный, а как-то внутри холодно. Я пошёл на камбуз.
А кандей, оказывается, пирог затеял. Поставил тесто, в кастрюльке крем сбивал – из масла и