Советник искренне надеялся, что девушка передумает. Этот обвал требований, возмутительных и глупых одновременно, и его уже начал доставать, что говорить о деде, который терпеть не мог подобные вопросы разбирать.
Однако девушка села и уставилась на Эхиноха, как объявила об осаде.
Ладно, – пожал тот плечами и двинулся за Эрланом, надеясь, что к их появлению девушку все-таки сдует. Поэтому и не торопился позвать светлого.
Пальцы, чуть касаясь, прошли по щеке, шее, плечу. Эя вздрогнула и приоткрыла глаза – Эрлан. Он был рядом и стало легче, но она чувствовала себя разбитой, слабой – опять. Почему? Почему это происходит раз за разом, – силилась понять, глядя на мужчину, хотя он вроде не причем.
Эрлан взял ее за руку, прижал к губам и начал целовать пальчики, а у нее перед глазами как барьер упал, как вытянули из этой реальности и поместили в другую…
Горящий крест, вечер, Эрлан стоит с мечами клинками вниз и за себя. Лицо страшное настолько, что мужчину не узнать. В глазах ненависть и больше ничего. Двое светлых перед ним – родовые знаки на лбу. Мужчина и парень, родня, измождены предшествующим боем, поранены. Но взмах клинков крест накрест и оба легли отдыхать навечно…
День – светло, и четверо мужчин на краю обрыва. Ущелье – камни, скалы.
Эрлан ударил клинком по ногам и мужчины падают в пропасть еще живые, и еще живут, глядя в небо, умирают медленно в мученьях. И все – светлые…
– Ты убивал, – так вот причина. Это испытания не для нее – для него. Она платит ему за тех, кого он убил. Мучается, как те, упавшие в ущелье.
– Да. Я убивал. Багов, – насторожился, не понимая, что опять пришло ей в голову.
– Нет – своих.
– Нет – предателей. Они перешли на сторону Эберхайма. Они стали изгоями, потому что помогали изгою. Я не нарушил закон.
– Какой? Чей? Ты убивал своих собратьев.
– Изгоев, Эя.
Она молчала, разглядывая его, словно видела впервые.
– Я рад этой войне не больше, чем ты, чем любой из нас.
Не то. В том Эрлане не было ничего кроме ненависти, а она слепа, как и любовь.
– За что ты ненавидел своих, тех, кого отправил на дно ущелья, умирать в мученьях?
Лой замер, сначала не сообразив о чем она, потом, не понимая откуда она могла знать.
Эхинох готов был зайти в комнату, услышав через приоткрытую дверь голос Лой. Но то, о чем говорили двое, заставило его подождать. Он замер у дверей, слушая чужой разговор и мысли были невеселые.
– Крест. Ты палил крест, как символ милосердия. Баги не те, кто провозгласил себя Богами, а те, кто не желал признавать богами вас.
– Эя, о чем ты?
– О безумии, которое накрыло вас обеих – тебя и твоего дядюшку. Дендрейту нужна была безграничная власть, и он убрал всех изначальных, кто хоть на грамм сильнее или мог ему помешать, сообразив, что к чему. А ты помогал, активно помогал.
Взгляд Эрлана был озабочен, но не больше:
– Это тебе Эберхайм наговорил? Эя, ему нельзя верить. Ты знаешь все, что произошло при его участии, с его подачи. Как же можешь верить? Как он мог запутать тебя?
– Не лги. Мне не лги и себе. Скажи, ты знал, что я его дочь?
Эрлан нахмурился и отвел взгляд, однако лгать не стал:
– Нет… Но мысли возникали. Там, на мосту. Смотрел он на тебя… Эя, мы не о том говорим, – навис над ней, оглаживая по лицу. – Ты должна отказаться от Эберхайма и мы снова будем вместе.
– Зачем? Чтобы тебе и твоему дядюшке было проще нами играть? Чтоб было проще использовать? Ваш конечный пункт – Морент. Или я ошибаюсь – есть и другие? Или Морент и Эберхайм?
– Ты все не о том.
– Ответь.
– Я не понимаю.
Девушка закрыла глаза – сил не было. Вот если б были и она смогла с ним поговорить, понять что же двигало им на самом деле.
– Ваши люди напали на стипп и убили Огника, Ло, Шоэ. Они не были багами. Но могли, что-то сообразить или нужны были лишь для антуража правдоподобности?
Эрлан нахмурился:
– Я начинаю понимать, что Эберхайм накормил тебя ложью по макушку. Не понимаю другого – как ты можешь ему верить, как можешь принимать за правду его слова, всего лишь слова!.. Постой, – прищурил глаз и стал каким-то жестким и холодным. – Это удобный для тебя повод избавиться от меня? Я так не мил? Чем же не устроил? У Эберхайма свои планы на тебя?
– Меж нами слишком много вранья, Эрлан.
– Я ничего не скрывал от тебя и не лгал.
– Но недоговаривал.
– Эя, я мужчина. Я не могу перекладывать на тебя свои заботы. Мой долг защищать тебя и беречь, а это значит, и избавлять от лишних волнений.
– Каждый имеет право на свои личные скелеты в шкафу, но твой переполнен и они уже вываливаются. А я о них даже не подозревала. Скажи, в ваши планы входит уничтожить нас всех или кого-то пощадить, чтобы использовать?
– Ты бредишь. На тебя свалилось слишком много. Думаю у тебя нервная горячка.
– У меня горячка от не понимая, кто ты! – девушка приподнялась от обуявшего ее гнева и отчаянья. – Я могу понять твое желание использовать свое право, чтобы получить меня. Я даже… наверное сама бы не устояла. Но если бы любила, а не хотела использовать, я бы не смогла, потому что все время бы думала – ты меня любишь или это я заставляю тебя любить.
– Очередная ложь Эберхайма? – взгляд мужчины стал цепким и нехорошим, глаза потемнели. – Зато теперь я понимаю, что задумал этот… У него ничего не осталось и никогда ничего не будет, поэтому нужно забрать и у других, разрушить до тла, влезть в налаженные отношения и раскидать нас. Не получится, – процедил. – Я не отдам тебя. Я буду настаивать на твоей неспособности нормально мыслить. И это правда. Эберхайм виновен уже не только в злодеяниях против изначальных, своих же собратьев, но и против тебя, родной дочери. Ты откажешься от него, Эя. Я добьюсь, чтобы тебя оставили в покое, и ты придешь в себя, выздоровеешь, мы с тобой спокойно обо всем поговорим. Ты сама поймешь, что именно Эберхайм использовал тебя, а не я. А сейчас… сейчас ты будешь спать, Эйорика, спать долго. И ложь, которой накормил тебя изгой, канет как сон. Ты сама это ясно увидишь и не захочешь знать его.
Эрлан давил и девушка это чувствовала. Веки наливались тяжестью, в голове туманом поплыла дрема и, как Эра не противилась, а воля Лой оказалась сильней.
Эхинох уловил волну права, настолько сильную, что сомнений не осталось – Эрлан добьется своего. И толкнул дверь, распахивая ее.
Лой сидел у постели с лицом человека, готового перебить весь мир, лишь бы добраться до одного. Это не понравилось советнику, как и влияние на Эйорику, как их разговор, в принципе. Он определенно понял лишь одно – гиблая вода, затаившаяся под льдом внешне твердым и безопасным, затаилась именно внутри Лой, и хлынув, затопит всех. Не пришлые опасны – он, и только он. Опасен для них и для Морента, как и для всего мира.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});