Радий Радутный. Когда смеется дьявол
И снова настало утро, и снова яркий солнечный свет разогнал предрассветную серость, и снова исчезли ночные призраки, похожие на клочья серого тумана, и вернулись тепло и свет, жизнь и радость.
И боль.
Боль, вечная привычная и непрерывная, вот уже сорок лет обжигающая с неослабевающей силой, разрывающая на куски сердце, душащая, ослепляющая, всепожирающая боль!
Он встал, несмотря на возраст, потянулся, подошел к окну.
– Доброе утро! – запищал будильник. – Сегодня двадцать восьмое марта две тысячи…
– Заткнись!
Обиженно пискнув, автомат умолк, затем, подумав, выключил свет и раздвинул жалюзи.
За окном буйствовала весна, над черным вспаханным полем таяли клубы пара, в полуметре от звуконепроницаемого стекла беззвучно надрывала горло серая неприметная птичка, и на какой-то неуловимый миг боль ушла, исчезла, и остались только спокойствие и умиротворение, и человек улыбнулся, а затем все вернулось.
Почтительно склонив голову, молоденькая, глупенькая, откровенно влюбленная секретарша пожелала доброго утра, напомнила о предстоящей встрече и про-между-прочим упомянула о том, что ночью звонил доктор Ковач, просил соединить, но так как время было позднее (или, скорее, раннее), то…
Она все еще приходила в себя от молниеносного увольнения, когда легкий самолет хозяина сделал круг над замком и исчез, набирая скорость, в лучах восходящего солнца.
Меньше получаса длился полет, и за это время более сотни раз боль успела одержать победу над надеждой, и надежда не меньше тысячи раз уничтожила боль, они пожирали друг друга, сгорали и воплощались, словно армии фениксов над опаленной, стерильной равниной со странным названием – Душа, и отблески битв вспыхивали и гасли в зрачках человека, но, как обычно, каменным было его лицо, и как обычно, вежливо и почтительно приветствовали его рабочие в серых комбинезонах, затянутые в серый кевлар охранники, строгие серопиджачные администраторы и ученые в традиционно-белых (с серым оттенком) халатах, и не менее вежливо здоровался и улыбался Хозяин, перебрасывался парой шуток с близкими знакомыми, невозмутимо отражал влюбленные взгляды секретарш и лаборанток, внимательно выслушивал стариковские жалобы вахтера, спокойно заглядывал в глазок оптического идентификатора, проходил через датчики металла, взрывчатки, отравляющих веществ, алкогольного и наркотического опьянения, радиоактивности – и все это время боль была рядом, она разрушала мозг и наслаждалась, не убивая его совсем, понимая, что не сможет и секунды прожить без носителя.
И все это время иннастр Хозяина горел ровным зеленым цветом – цветом спокойствия и стабильности, рабочего настроения с чуть заметным оттенком сексуальности, но любой электронщик, разобрав прибор, увидел бы вместо привычных датчиков настроения крохотную микросхему-фальшивку, но только Хозяин знал об этой хитрости, потому что человек, который ее устроил, был мертв уже полтора десятка лет – с момента введения закона об иннастрах, с момента, когда Хозяин сжег один за другим три прибора, каждый из которых едва успевал полыхнуть кроваво-рубиновой вспышкой – цветом боли и гнева, и один из разработчиков сделал маленькую модификацию – единственную в мире. Он был жадным человеком, и мир совсем немного потерял от его смерти.
– Привет! – сказал Хозяин.
– Привет! – сказал Ковач. – Садись, я сейчас.
Оба были примерно одного возраста, один гладко выбритый, в строгом костюме, и другой, взъерошенный бородач в прожженном халате, они представляли собой странную пару, но были близки, и Ковач был одним из немногих, с чьей стороны Хозяин не опасался предательства… почти… и электронные клопы с острым взглядом и чуткими микрофонами притаились в лаборатории просто так, – на всякий случай, – мало ли что…
– Можешь меня поздравить, – бормотал тем временем Ковач из недр странного аппарата, ощетинившегося остриями антенн, затянутого в обтекаемый кокон из высокомолекулярной органики, более всего напоминающего самолет – если можно представить реактивный самолет с корпусом батискафа; или танк с короткими крыльями и килями; или ракету, слепую, могучую и беспощадную в своей ярости, – но с прозрачной жемчужиной явно авиационного фонаря и открытыми створками кабины; или… в общем, было в этой машине что-то хищное, боевое, яростное и непокорное, и неясно было, куда она сможет… взлететь? уплыть? уехать? – из глухого подземного ангара, но не было ни малейшего сомнения в том, что это машина – солдат, машина-убийца, и Хозяин знал, что сразиться ей предстоит с их общим врагом, и враг этот не должен быть убит, уничтожен полностью, а, напротив, должен быть взят живым, должен быть унижен и покорен, ибо имя ему – Время.
– Можешь меня поздравить, – бормотал Ковач из-под какого-то блока.
– Синхронизация возможна, и точность достигла – сколько бы ты думал?..
– двух-трех миллисекунд, этого хватит даже для вмешательства, остается вопрос энергозатрат – ну, ты в курсе – чем более масштабные последствия имело событие, тем больше нужно энергии; для убийства комара во вчерашнем дне – около сотни МэВ, а в палеолите – где-то около миллиона, но не МэВ, а ГэВ, примерно, как для ликвидации Манхэттенского проекта, а вообще-то твоя мысль насчет управления с помощью синхронизации воспоминаний – гениальна…
Хозяин хмыкнул – машина на четверть состояла из его «гениальных» идей – точно так же, как бесшумные орбитальные многоразовики и готовый к запуску «Высший разум» – кстати, интересно, что будет, если ему скормить какую-нибудь гениальную идею? – и еще кое-что гениальное, о чем подробнее могли бы рассказать кратеры в соседнем полушарии…
– Смотри, как просто – садишься, одеваешь шлем, и тебе не нужно следить за четырьмя сигналами, а нужно только вспомнить событие, и комп сам приведет Машину в нужную точку, а дальше я поставил обычно ментальное управление, как на «Грифонах», а в точке Вмешательства – синхронизация и… хм-хм… собственно, Вмешательство. Классно я придумал, а?
– Ну да, классно… ты придумал.
Оба захохотали, и Хозяин, сбросив пиджак, тоже забрался во внутренности Машины, и в этот день весь концерн и вся страна остались без руководства, и два важнейших договора не были подписаны, и обиделся по крайней мере один весьма важный посол довольно важной, хоть и относительно дружественной державы, и еще много случилось за это время, но к вечеру машина вздрогнула и приподнялась над полом, а к утру все кабели и световоды, питающие ее, были убраны, и бледный от недосыпания Хозяин с трудом влез в тесный скафандр и поудобней, насколько это было возможно, устроился в не менее тесной кабине, а совершенно обессилевший Ковач присел «на минутку» в кресле и мгновенно уснул, и боль ушла, исчезла, убралась снова в темные глубины сознания, чувствуя свое близкое и неминуемое поражение, и тогда Хозяин тихо закрыл массивную крышку входного люка, наскоро набрал программу и, зачем-то глубоко вдохнув, включил стартовый бустер.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](/templates/read-books/images/no-cover.jpg)