— Командор Марч, пятая группа, — по классификации охранителей группа представляла собой аналог роты, а подгруппа — взвода. Командор командовал группой. Ротный. Немаленькая фигура в здешней иерархии. Только автоматика зря старалась, мой голос генерировался специальной нашлёпкой на голосовых связках и был неотличим от оригинала. По крайней мере, не машинным способом — ибо представлял из себя такую же машинную имитацию, каким голос видела система, а потому был безоговорочно принят охраной.
И вот наконец святая святых Службы охраны порядка распахнула передо мной свои гостеприимные двери — вернее, ворота. Дальше аппарат вела автоматика, я же устроился в удобном ложементе, заведя руки за голову. Последними минутами относительного спокойствия следовало распорядиться с максимальной эффективностью. Настроиться на предстоящую операцию. Ещё раз прогнать в голове её фрагменты. Кстати, занятный у разведчиц оказался подход к планированию. Они не выделяли этапы операции. Она для них состояла из кластеров, фрагментов, была нелинейна. Следовало создавать заготовки на конкретные вызовы, которые неминуемо возникнут по ходу дела, и применять их по мере надобности. Ведь никогда не знаешь, какой вызов когда последует. Поэтому течение операции больше напоминало сбор пазла. Хотя некий общий вектор, которому желательно следовать, имелся. Ну так и при сборке пазла он тоже есть, хотя и выражен не столь явно. Собрать контур, разобрать фрагменты по цветам, ну а дальше — кому как нравится. Или как пойдёт. Вот и сейчас, контур оказался собран, цвета разложены, и впереди ждало самое серьёзное, мутное и расплывчатое дело.
Спокойный и собранный, я покидал летательный аппарат. Сделав морду кирпичом, направился прямо в здание дежурной смены. Мы очень подробно изучили с фиалкой схему Казарм, просмотрели записи камер за несколько дней, проштудировали местные уставные нормы и неофициальные правила поведения. Откуда-то разведчица оказалась их знатоком. Видимо, не только со мной плотно общалась из силовиков. Не оттуда ли у неё привычка вылизывать ствол винтовки?.. Ну вот, поди ж ты, опять эти мысли в голову лезут! Скорей бы уже кошки порядок там навели, чтобы не отвлекался на других женщин.
Бойцы при моём появлении повскакивали на ноги. В обширной комнате имелось несколько столов, за которыми сгрудились не слишком удобные креслица. Тут же имелись стойки с оружием. Всё как всегда — всё для службы… но не для служак.
— Крик, Винс: со мной, — распорядился я. — Остальные не расслабляться, возможны провокации.
Ребята подобрались. Я не покривил душой, сегодня действительно будут провокации. Не возможны — а будут. Уж кому, как не мне, это знать! Уверенной походкой, сопровождаемый парой рядовых, я направился прочь из дежурных помещений. Тоже важный штрих, который, ради разнообразия, предложил уже я сам. Просто офицер, и тот же офицер в сопровождении рядовых бойцов воспринимается по-разному. Солдаты как бы подчёркивают статус, показывают, что командор тут не просто так, что всё предельно серьёзно. Они создают практическую наполненность статусу. Это тебе не мутные знаки отличия, тут всё за версту понятно. Тем более, в предстоящем этапе операции мелочей не было, каждая из них могла сыграть свою позитивную или негативную роль: мы с фиалкой вышли на финишную прямую. Мой дальнейший путь пролегал к самой важной на сегодня точке, в комнаты временного содержания заключённых, расположенные в соседнем здании.
— Крик, кто сегодня дежурит?
— Натан, господин командор!
— Младший командор Натан, «гостью» не переводили? Она в блоке 3? — бросил я в инт.
— Так точно, господин командор! С ней сейчас работает командор Зейд и допросных дел мастер, — уточнил дежурный, глянув на мониторы.
Что ж, ожидаемо. Только что-то рано они начали ломать мою подругу. Неужели что-то заподозрили? Или спешат, пока Илина не применила свои исключительные секторальные полномочия и не сделала то, что считает правильным, через их головы? Спрашивается, и почему бедной девчонке так не везёт? Почему попала в эти межведомственные жернова? Мало ей своих проблем… Мне натурально стало жалко эту грустную республиканку с пропеллером в одном месте. Как же сложно ей работать! Воистину, нужно иметь особый склад характера, чтобы воспринимать столь дикую, алогичную ситуацию спокойно. Подумать только, находиться среди своих, работать на своих, и при этом оказаться едва ли не на пыточном столе… у своих же! Неблагодарная работа. Я сейчас ещё больше зауважал Ведьму, всю жизнь посвятившую этой калечащей душу жути. Когда не знаешь, где враги, а где друзья. Когда не знаешь, что в следующий момент выкинет очередной друг, и не окажется ли он хуже прямого и понятного врага.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Тело почти не слушалось, чувствительность кожи зашкаливала. Казалось, даже воздух своим атмосферным давлением причиняет ощутимое неудобство, а уж грубая тюремная одежда и вовсе режет по живому. Стефи прекрасно знала это чувство. Её напичкали допросной химией. А это говорило о скором подключении к делу палачей. Тем не менее, мучители отчего-то не спешили. Беспомощную хрупкую внешне девушку подняли с кушетки, где она готовилась к углублению собственных мук, к переходу на новую, самую тяжёлую стадию допроса, и усадили в податливое кресло. Напротив расположился седовласый ветеран. Ещё один мужчина, стоящий по правую от него руку, недовольно скривился. Если бы Стефи могла, она бы сейчас смеялась в голос: кривляние мучителя, и без того напоминавшего глиста в не по размеру огромном медицинском одеянии, смотрелось забавно.
— Командор, вы нарушаете нормальное течение процедуры. Поверьте: ещё час, и вы всё узнаете и так. Зачем прерывать? Так мы только затянем получение столь необходимых Службе сведений.
— Мастер, я нисколько не сомневаюсь в вашей квалификации, но мы не в Центральных Мирах Республики. Здесь ещё живы те, кто считает женщин слабым полом. Да и женщин, достойных, чтобы их считали таковыми, хватает. Поэтому прошу нас оставить.
— Но…
— Это приказ, Мастер! — рыкнул офицер, и заплечных дел мастер подчинился.
Командор выдержал паузу, после чего, с выражением, каким мудрый отец смотрит на неразумную дочь, начал вещать:
— Девочка. Это ведь не игры, ты должна понимать. Шутки кончились. Ты сама увидела и… почувствовала, что впереди не будет лёгких вопросов и глупых ответов. Не упрямься, будь хорошей девочкой.
— Я благодарна вам, командор, за человеческое отношение, — впервые за много часов бесплодных допросов подала голос подпольщица. — Но вы напрасно тратите время. Мастер прав.
— Не скажи, красавица, не скажи… — протянул охранитель. — Ты даже не представляешь, сколько таких, как ты, сидело вот тут… и лежало вон там… Просто не хочу опять видеть кошмары. И не хочу, чтобы в них фигурировала ты — раздавленная и сломленная, захлёбывающаяся слезами. Тебе детей рожать — а ты вместо этого глупостями занимаешься. Ну ладно мужики, или пацаны, пытающиеся так самоутвердиться. Но тебе-то это зачем? Зачем геройствовать? Не такого геройства ожидаешь от женщины… Республика всё перевернула с ног на голову, всё извратила до неузнаваемости. Скажи хотя бы, зачем тебе это?
Стефи прикрыла глаза. Одежда нестерпимо резала по живому. Слова офицера давили, падая на разум пудовыми глыбами. Но тренированное сознание даже в такой сложный момент чётко отдавало отчёт в происходящем, делало правильные выводы, расставляло правильные акценты. Военный ей нравился, он был из той категории мужчин, что только и могли тянуть на себе прошлый, отживший своё, строй. Неприятный момент. Куда проще переносить пытки, когда твой палач непримирим. Сейчас же от происходящего веяло сюрреализмом, бессмыслицей. Всё казалось глупым нелепым сном.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Вы терпеливы, командор. Дайте угадаю: вы служили ещё прошлому режиму. Служили хорошо. Фильтрацию прошли, потому что республиканки кто угодно, но только не дуры, чётко видят правильного мужчину, того, кто способен нести на себе тяжесть Экспансии. Я права?