Я изумленно уставился на него:
– И вы его отпустили?
– Попробовал бы ты его не отпустить, – сказал Эгвин.
– Как мы могли его остановить? – умоляюще вопросил Адельберт. – Он же король!
– Надо было его хорошенько стукнуть, а потом связать! – прорычал я. – И держать так до тех пор, пока не одумается. И давно он ушел?
– Сразу вслед за тобой, – с несчастным видом проговорил священник. – И взял мою арфу, – добавил он.
– А он сказал, когда вернется?
– К вечеру.
– Уже стемнело, – произнес я, встал и затоптал огонь. – Хотите, чтобы датчане пришли узнать, почему отсюда идет дым?
Я сомневался, что они придут, но хотел заставить этих проклятых дураков помучиться.
– Вы, – указал я на четырех воинов, – разотрите мою лошадь и задайте ей корм.
С этими словами я направился к двери. На небе уже появились первые яркие звезды, снег блестел под серпом луны.
– Куда ты собрался? – спросил Адельберт, шагнув за мной.
– Ясно куда – на поиски короля.
Если только он жив. А если нет, тогда Исеулт погибла.
* * *
Мне пришлось постучаться в западные ворота Сиппанхамма, и сердитый голос с другой стороны осведомился, кто я такой.
– Почему ты не на городской стене? – строго спросил я в ответ.
Засов поднялся, ворота приоткрылись на несколько дюймов, в щели мелькнуло лицо, потом исчезло, и я сильно толкнул створку ворот, стукнув ею бдительного стража.
– Моя лошадь охромела, – сказал я, – поэтому пришлось идти пешком.
Он впустил меня внутрь и захлопнул ворота.
– Кто ты такой?
– Посланник от Свейна.
– От Свейна?! – Он вновь запер засов. – Свейн все еще ловит Альфреда?
– Я собираюсь рассказать новости Гутруму, а не мелкой сошке вроде тебя.
– Что уж, и спросить нельзя?!
– Где Гутрум?
Меньше всего мне сейчас хотелось встречаться с датским вождем: после тех оскорблений, что я отпустил в адрес его покойной матери, я в лучшем случае мог рассчитывать на быструю смерть. Хотя, скорее всего, меня ждала бы медленная.
– Он в бывшем дворце Альфреда, – сказал датчанин, показывая на север. – Тебе придется идти далеко.
Ему даже в голову не пришло, что посланец Свейна никогда не поскакал бы через Уэссекс один: такой человек непременно явился бы с многочисленным эскортом. Но часовой слишком замерз и потому утратил бдительность; кроме того, благодаря моим длинным волосам и браслетам я выглядел как датчанин. Страж вернулся в дом рядом с воротами, где у очага собрались его товарищи, а я пошел в город, ставший теперь незнакомым.
Дома исчезли, их сожгли во время первого яростного нападения датчан, от большой церкви рядом с рыночной площадью на холме остались только почерневшие балки, опушенные сейчас белым снегом. Улицы представляли собой замерзшую грязь, на них не было ни души: все датчане попрятались от холода в уцелевших домах.
Я слышал пение и смех. Свет сочился из-за ставней или сиял через дымоходы низких крыш.
Я замерз и был страшно зол. Здесь наверняка были люди, которые могли меня узнать, и такие, кто мог узнать Альфреда. Из-за его глупости мы оба сейчас подвергались опасности. Неужели у него хватит безрассудства вернуться в свой дом? Он должен был догадаться, где поселится Гутрум. Если Альфред не хочет, чтобы датский вождь его узнал, то будет держаться подальше от бывшей королевской резиденции.
Я шел к старой таверне Энфлэд, когда вдруг услышал рев, доносившийся с восточного конца Сиппанхамма. Я двинулся на звук и оказался возле женского монастыря рядом с городской стеной у реки. Я никогда не бывал внутри этого монастыря, но сейчас ворота были открыты, и двор освещали два огромных костра, у которых грелись люди, по крайней мере те счастливчики, что находились к пламени ближе других. А всего во дворе собрались по меньшей мере сто человек: они выкрикивали слова ободрения и осыпали насмешками двух противников, которые дрались в грязи на растаявшем снегу между кострами.
У этих двоих были мечи и щиты, и время от времени наблюдавшая за их поединком толпа исторгала хриплые крики. Я мельком взглянул на бойцов, потом осмотрел всех остальных. Я искал Хэстена или еще кого-нибудь, кто мог бы меня узнать, но никого не увидел, хотя трудно было различить лица в мелькающем неверном свете пламени. Монахинь нигде не было видно, и я решил, что они или бежали, или мертвы, а возможно, их забрали отсюда на потеху завоевателям.
Я стал красться вдоль стены. На мне был шлем, его забрало неплохо скрывало лицо, но некоторые бросали на меня любопытные взгляды, потому что привыкли видеть воинов в шлемах только на поле боя. Наконец, не увидев никого из знакомых, я снял шлем и повесил его на пояс.
Женский монастырь превратился теперь в пиршественный зал, но в самом здании была в данный момент только кучка пьяных, не обращавших внимания на шум снаружи. Я стянул у одного из них полковриги хлеба, вышел и стал наблюдать за поединком.
Одним из двух бойцов оказался Стеапа Снотор. Теперь он был не в кольчуге, а просто в кожаной одежде и сражался длинным мечом, прикрываясь маленьким щитом. Вокруг его пояса завязали цепь, которую держали двое датчан, стоявших на северном конце двора: как только противнику Стеапы начинала грозить беда, они дергали цепь, чтобы сакс потерял равновесие. Стеапу заставили драться точно так же, как в свое время Хэстена, и, без сомнения, взявшие его в плен получали хорошие деньги от глупцов, пожелавших испытать свою силу в поединке.
Сейчас противником Стеапы был худощавый ухмыляющийся датчанин, который пытался танцевать вокруг здоровяка, чтобы ткнуть мечом под маленький щит – так поступал и я сам, сражаясь со Снотором. Но Стеапа упрямо защищался, парируя каждый выпад, а когда позволяла цепь, наносил быстрые удары, но датчане неизменно рывком цепи отбрасывали его к насмехающейся толпе. Один раз, когда они рванули слишком сильно, Стеапа повернулся к обидчикам – но тут же перед ним оказались наконечники трех длинных копий.
Толпа разразилась оглушительными радостными криками.
Пленник крутанулся обратно, чтобы отразить следующую атаку, потом шагнул назад, почти уткнувшись в наконечники копий. Худой датчанин быстро последовал за ним, думая застигнуть врага врасплох, но Стеапа внезапно остановился, обрушил свой щит на клинок противника и взмахнул левой рукой, держа меч эфесом вниз и собираясь ударить неприятеля этим эфесом по голове. Датчанин упал, Стеапа перевернул меч, чтобы его пырнуть – и цепь оттащила здоровяка на несколько шагов, а копья стали грозить ему смертью, если он вздумает довести дело до конца.
Зевакам это понравилось.
Он победил. Деньги перешли из рук в руки. Стеапа сел у огня – его мрачное лицо ничего не выражало, а один из державших цепь выкрикнул: