По всем раскладам выходило, что он должен бы появиться здесь, но кто знает… кто может наверняка предсказать его поступки? — Никто. «И даже если он забредет сюда, я смогу разве что… — Охотник нащупал тяжелую рукоять револьвера, спрятанного в просторном брючном кармане, не заметив, как его губы исказила кривая усмешка, — разве что потешить самолюбие. Попытаться его убить — бессмысленная затея. Оборотень умирает только сам по себе, от неизвестных нам причин. Его смерть всегда следствие иных чем у нас законов. А серебряные пули, осиновые колья — все это сказки для неразумных детей. Да и не смерти его мне надобно. Жаль, что начальный план провалился так бездарно. Зачем только доверился этому пошляку Шприху. Впрочем, с другим могло случиться то же самое — внезапная, ни чем не оправданная смерть. И значит все что осталось в утешение — мысль о пожаре. Пожар спалит весь здешний заповедник без остатка со всеми его тварями. И еще — ожидание. Я еще могу ждать, пока не настал час луны — его заклятый час. Немного, прямо скажем, немного».
Охотник снова обессиленно лязгнул зубами. Он прикусил нижнюю губу, не почувствовав боли. Рука, сжавшая револьвер расслабилась, но оставшаяся приятная тяжесть в ней успокаивала. Он не удержался и вынул пистолет из кармана. Вытянув его перед собой и, словно бы представив того, кто был ему нужен, без тени сомнения взвел курок. Но в сумерках дымная мгла густела, горький запах как казалось проникал через стены и сковывал дыхание. К горлу то и дело подступали кровавые сгустки, и оставляемый ими солоновато-пресный вкус казался почти тошнотворным. Почувствовав, как дрожит его вытянутая рука, не выдерживая совсем ничтожного напряжения, Охотник опустил курок и беспомощно отложил оружие.
«Да, похоже здесь я и останусь, — мысленно сказал он себе, — жизнь все-таки кончена, и он переиграл меня. Зачем ему приходить сюда? Что за смешная надежда. Конечно, он оставит машину где-нибудь посреди дороги, сойдет на ближайшую лесную тропу и преспокойно дойдет до урочища, не повстречавшись ни с одним человеком. С чего в самом деле я был так уверен, что встречу его здесь? Зачем обманывал сам себя? Чтобы скрасить бездарность своего поражения? Да, Зверь, ты победил, ты опять оказался хитрее. И я, как видно, не расквитаюсь с тобой. Жизнь кончится. Вот-вот. Душно здесь, и клопы, кажется. Да… И что же еще… Ах, да, жизнь? Проиграна. Но что в ней, собственно, было такого из-за чего стоит жалеть о ней? Служба, чины, Владимир в петлице? Или ненависть, одиннадцать лет неистовства, жажда мести, которая отчего-то все еще ноет внутри? Нет, нет».
Охотник захрипел, переворачиваясь на бок. Перед глазами встала дымно-белая густая стена и он, пробиваясь сквозь нее, отталкивая ее взглядом, устремился вперед, сквозь опутывающие его густые волокна. Там, в глубине, в разряженно чистом пространстве светились все те же ясные и невыразимо ласковые серые глаза девушки. Он так и не смог ее забыть. Бестелесная ласка ее взгляда обвевала теплом и безмятежностью. Румяные губы улыбались тихой улыбкой и, кажется, что-то шептали. Он хотел прочитать в их движении тот ускользающий звук, что должен был сказать ему самое важное, чего он так и не услышал, пока вокруг не было никакой дымной стены, но внезапные грохочущие удары где-то над головой оборвали этот неугаданный звук, выдернув Охотника из забытья.
III
Открыв глаза, он понял, что стучали в дверь его комнаты. Было совсем темно. За стеной что-то шумно двигалось, раздавались мужские голоса и звон стеклянной посуды.
— Сударь, ваше высокородие, — послышалось вслед за повторным стуком в дверь.
Охотник хотел ответить, но вместо слов из горла вырвался рваный, рычащий хрип. Дверь отворилась и в освещенном проеме показалась полная фигура Дудырихи. Она повела лампой с крохотным фитилем, боязливо оглядывая постояльца. Тот едва сумел привстать на провалившейся под ним перине.
— Я, как изволили, — пробормотала смотрительша, все еще опасливо озираясь.
— Чего тебе? — прохрипел Охотник.
— Как же-с. Приказывали доложить, то есть. Вот-с, приехали.
— Кто? — голос Охотника выровнялся, он опустил на пол ноги, будто бы собираясь окончательно подняться, но его вдруг повело в сторону, и покачнувшись, он уперся руками в край кровати, чтоб не упасть. Дудыриха сокрушенно покачала головой.
— Не нужно ли вам чего, барин? — спросила она, приближаясь к постели. — Мы, ежели что, можем и к доктору послать, не нужно ли?
— Зачем к доктору? — не понял Охотник.
Его мысли были уже накрепко сцеплены с тем, что собиралась объявить смотрительша. Он не мог видеть себя со стороны и не догадывался, что похож на покойника.
— Ну как же, — засомневалась Дудыриха, — с волостного пункта, там фельдшер хороший. А нет, так из города.
— Не надо, — отрезал Охотник с какой-то внезапной злостью. — Кто там? Кто приехал?
Дудыриха слегка насупилась.
— Да вот принесла нелегкая, когда уж ночь на дворе. Акурат к энтим двум, что с вами по соседству квартируют, для компании. Вот уж час как пьют и в карты режутся.
— Почему час, разве он не только что приехал?
— И где, только что. Уж больше часу. Я заглянула, было, к вам, чтоб то есть сразу, как уговаривались, вас оповестить, да только вы словно в бреду каком были, али без памяти. Не осмелилась и подступиться, а тут еще мужик мой споткнулся, пока для ихнего авто воду таскал, так я и провозилась…
Охотнику показалось, что он перестал дышать. Дудыриха, испуганная его окриком отшатнулась к двери и застыла, как пораженная.
— «Ихнего», ты сказала, «ихнего» чего?
— Так они же на автомобиле, сродову мы таких не видали-с.
— Кто он? — спросил Охотник, сдерживая рвущийся из груди грубый, почти восторженный вопль.
— Не могу знать, не назывались, — все больше пугаясь, призналась смотрительша, — а только сказали, что переночуют у нас. Видно, с пути сбились.
— Да откуда он и куда едет?
— Не знаю, батюшка, отцы родные, не ведаю. Невозможно было и выспросить. Как вошли, так, было, и спать, а тут купчина этот проклятущий возьми, да и высунься по нужде в сенцы, да так и заори во всю глотку, сколько лет, сколько зим, и давай их мять — обнимать. Ну знамо дело, пьянецкий. Да видно, признал в них своего знакомца. И они-с тоже признали. Ушли вместе в нумер. Там новый шум, вина и закуски потребовали. Тепереча там у них, вон слышите, светопреставление.
— Как же купчина его называл или, может, тот второй, что пьянствует с Мучниковым? Не могла же ты не слышать, в самом деле, если они шумят на весь дом.
— Слышать-то слышала, не без того, — нехотя созналась Дудыриха. — Спасу от них нет. Замучили. Рыжего-то борова энтот ваш все Сом, да Сом. Купчину они все больше по отчеству почтительно, так словно бы, Налимычем зовут, а то, может, и шутят. Ну, а ваш-то давешний, на ихнего брата купца ну никак не похож, и по виду не вовсе русский, и кличут его не то Грек, не то Крег…