Пахульский говорил мне, что Вы чувствуете себя лучше. Дай бог!
Ваш П. Чайковский.
36. Мекк - Чайковскому
Париж,
25 февраля 1879 г.
8 часов утра.
Как мне грустно, мой милый, несравненный друг, что Вы уже уезжаете. Я еще так мало пользовалась Вашим пребыванием здесь, что мне кажется, что Вы только что приехали, и хотя Вы мне писали раньше, что пробудете здесь только до 1 марта, но,я все надеялась, что как-нибудь нечаянно и незаметно Вы уедете одновременно со мною, но, конечно, глупые мечты не сбываются. А как жаль, теперь, когда Вы окончили оперу, я без упреков совести могла бы наслаждаться перепискою с Вами, а тут и ехать надо. Но говоря вообще, я завидую Вам,-милый друг, что Ваш срок уже пришел вернуться в Россию: я так соскучилась по ней ужасно, но надо докончить программу.
Поздравляю Вас, дорогой мой, с новым произведением, с новым детищем, о прелестях и достоинствах которого, конечно, не может быть и речи, но которому все-таки, дай бог, составить быструю и блестящую карьеру, так как не всегда бывает скоро оценено то, что хорошо. Но как быстро Ваше семейство увеличивается, так это поразительно! Кажется, Вы меньше двух месяцев писали эту оперу? Теперь Вы, конечно, отдохнете продолжительное время. С каким удовольствием я жду сегодня слушать Вашу “Бурю”, хотя также буду волноваться против публики....
Все, что Вы мне объясняете, друг мой, насчет Вашего небывания у разных знаменитостей, мне не только понятно, но близко, тождественно с моими собственными свойствами до такой степени, что мы могли бы соперничать друг с Другом, за кем есть больше анекдотов по части дикости с людьми, и я уверена, что у меня нашлось бы их больше, чем у вас, потому что, во-первых, я старше Вас, а во-вторых, я совершенно разошлась с людьми до такой степени, что я ни в Hotel'ях, ни в магазинах не разговариваю ни с одним человеком, везде я прикидываюсь, что не понимаю того языка, на котором ко мне относятся. Мне случалось на вопрос ко мне (по-русски и в России), я ли г-жа фон-Мекк, отвечать, что нет, что тот ошибается, кто меня спрашивает об этом. К несчастью, моя Юля так же дика, как и я, поэтому нам всегда необходим кто-нибудь, кто бы защищал нас от набегов людских.
Дочь Виардо мне понравилась, что касается до музыкального исполнения, но мне кажется, что она первоклассною никогда не может быть, потому что и голос слишком ничтожен для этого, хотя по тембру очень приятен. Что касается ее молодости, то, вероятно, летами она молода, но лицом совсем не молода, несмотря на белила и румяна....
На фестиваль вчера я не предполагала ехать, потому что там в память Берлиоза играли Веyer'a. Я не люблю такого нахальства.
Что касается Zola, то я его терпеть не могу. В парижских egouts [притонах] чище, чем в его реализме. Он самый бесцеремонный циник, как, к сожалению, очень многие из тех, которые величают себя реалистами, между ними и наш Писемский. Ведь реализм можно брать в какой угодно области. Это- реалисты грязной руки из помойных ям, и в них вполне логично их продажничество, у них нет нравственной стороны. А вот противно, что наша журналистика и публика превозносит Zola. Русские люди созданы лучше, чем эта нация, которую всю можно назвать одним именем Zola....
Так как Вы уезжаете, милый друг мой, то позвольте Вас просить расплатиться за меня в Hotel Meurice за помещение, так как мне не совсем удобно сделать это самой....
До свидания, бесценный мой. Безмерно Вас любящая
Н. ф.-Мекк.
37. Чайковский - Мекк
Париж,
25 февраля/9 марта 1879 г.
Не могу удержаться, чтоб не сообщить Вам своего впечатления по поводу “Бури”. Исполнение было не особенное, но недурное. Тощие аплодисменты и некоторые свистки, приветствовавшие мое творение, ни мало не удивили меня: я их ожидал. Но меня удивляет то, что это меня довольно сильно уязвило. Я ожидал от себя большего мужества, т. е. полнейшего равнодушия к неуспеху. Волновался я невыразимо. Этого тоже я не ожидал. И знаете ли, милый друг, что я даже не особенно упрекаю французскую публику. Мне самому сегодня “Буря” не понравилась. Форма ее слишком длинна, эпизодична, неуравновешенна. Эффект отдельных эпизодов парализован некоторою несвязностью. И вот именно от того-то мне и грустно, что я не могу свалить вину неуспеха ни на исполнение, ни на непонимание публики. Мне кажется, что для первого знакомства парижан с моей. музыкой “Буpя” не годится. Конечно, многие подробности не удались в исполнении, но в общем я не могу пожаловаться на Соlоnn'a. Много усердия, много старания, должно быть, положено было на изучение, но музыкантам недоставало доверия и любви к исполняемой музыке. Они как будто заранее предчувствовали приговор публики. Некоторые как-то странно и многозначительно улыбались, как бы говоря: “Извините, что мы преподносим вам столь странное кушанье, но мы не виноваты”.
Тотчас после “Бури” я ушел и должен был совершить огромную прогулку, чтобы успокоить себя. Теперь я испытываю некоторую грусть, но убежден, что к завтраму мое маленькое огорчение совсем уляжется.
Golonn'y я во всяком случае очень благодарен и хочу сейчас написать ему письмецо, в котором придется прибегнуть к лжи, чтоб объяснить, почему я не благодарю его de vive voix [лично]. Скажу, что приезжал на самый'короткий срок и что нездоров.
Благодарю Вас, милый друг, за присланные деньги. Вы слишком добры, но я и на этот раз злоупотреблю Вашей добротой, т. е. с величайшею благодарностью приму эту сумму. Она даст мне возможность сделать серьезное обновление моего гардероба, несколько устаревшего и обедневшего. Хочу сегодня пойти в театр, чтобы рассеяться. До свиданья! Я еще раз напишу Вам отсюда перед отъездом.
Ваш П. Чайковский.
Р. S. Я забыл благодарить Вас за книгу Листа о Шопене. Я ее знал прежде, и она мне не нравится. Изобилие фраз, пустых многоглаголаний и руготни на русских.
38. Чайковский - Мекк
1879 г. февраля 27. Париж.
Может быть, Вам небезынтересно будет прочесть, милый друг, телеграмму, которую я получил сейчас. Курьезно то, что она написана французскими буквами, но по-русски. Если окажется возможным присутствовать, сохранивши безусловное инкогнито на этом представлении, то я, вероятно, съезжу в Москву.
Ваш П. Чайковский.
39. Мекк - Чайковскому
1879 г. февраля 27. Париж.
Вторник.
Как я завидую Вам, мой бесценный друг, боже мой, как завидую, что Вы поедете в Москву, услышите “Евгения Онегина”. Как бы мне хотелось его слышать, и бог знает, придется ли когда. Я бы сейчас полетела вслед за Вами, но боюсь вернуться в Россию в самое опасное время в санитарном отношении.
Благодарю Вас очень, дорогой мой, за присылку мне телеграммы. Она для меня весьма интересна, а такой способ передачи телеграмм я употребляла сама для“ пробы, когда жила в Пиренеях. Это очень удобно. Надеюсь еще получить от вас весточку. Всем сердцем горячо Вас любящая
Н. ф.-Мекк.
40. Чайковский - Мекк
Париж,
27 февраля/11 марта 1879 г.
Итак, я уезжаю завтра по направлению к России. Я унесу с собой самое отрадное воспоминание об этих месяцах, проведенных так несказанно приятно и вместе с тем с такою пользою. Уже давно в моей жизни не выдавалась такая длинная полоса ничем не нарушенного благополучия. Благодарю Вас, дорогой друг, от всей души за эти чудные месяцы. Оглядываясь назад, я с особенною любовью останавливаюсь на воспоминаниях o Viale del Colli. Там мне было особенно хорошо. И ваша близость, и чудный климат, и местоположение, и мое симпатичное помещение, и образ жизни,-все это придавало дням, проведенным в ресторане Bonciani, неоцененную прелесть. Но и Clarens и Париж оставят во мне хорошую память о себе.