Читать интересную книгу Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Мне несказанно совестно перед Вами, т. е. мне совестно не то, что я прошу у Вас денег, а то, что беспокою Вас и что выказываюсь столь резко в самом своем невыгодном свете, т. е. в качестве человека, никогда не умевшего и не умеющего умно распределять свои средства, как бы блестящи они ни были. То, что Вы теперь мне пришлете, дорогой друг, будет частью той суммы, которую Вы прислали бы мне к 1 апреля. Я не выхожу, следовательно, из своего бюджета и, в сущности, не совершаю особенно неделикатного поступка, и тем не менее мне безгранично совестно и мучительно было решиться сегодня обеспокоить Вас моей телеграммой. Для меня совершенно непостижимо, каким образом Юргенсон не отвечает мне ничего. Или он болен, или он отсутствует. Как бы то ни было, но ждать более нет сил. Очень может быть, что теперь, когда крайность заставила меня решиться обеспокоить Вас, ответ Юргенсона придет; тем не менее я буду ожидать здесь Вашего ответа. О, как мне противен Берлин и как мне противен пишущий сии строки.

Ради бога, простите меня, милый друг мой, за беспокойство. Ваш П. Чайковский.

В субботу, как я узнал из газет, Ауэр будет играть в Петерб[урге] мой концерт, и мне было бы очень приятно услышать. Но поспею ли?

46. Мекк - Чайковскому

Париж,

1 марта 1879 г.

8 часов утра.

А я на Вас очень сердита, мой милый, бесценный друг. Вы обещали мне”. и я очень держусь за это обещание, что при каждой надобности какой-нибудь денежной суммы Вы обратитесь ко мне, и вдруг теперь, когда Вам была такая крайняя необходимость в деньгах. Вы телеграфируете Юргенсону, а мне ни словечка, ай, ай, ай... Schande, Schande. Ведь поверьте, что. никто из Ваших друзей не любит Вас так горячо и искренно, как я,-за что. же забывать обо мне в минуту беды? Пишу Вам, не имея еще никаких сведений о том, получили ли Вы переведенные мною тысячу франков, но думаю, что Вы уже их получили, потому что я сейчас, по получении Вашей телеграммы, послала к своему банкиру, и все было сделано....

Я не жалею, милый друг мой, что не могу читать “Confessions” Руссо, потому что я этого человека терпеть не могу. Это был самый безнравственный циник, какого только я могу себе представить, животное с умом человека, и его безнравственность тем более неизвинительна ему, что он был очень умен, и вся нравственность в нем сводилась только к тому, чтобы незаслуженно не брать чужих денег. А ведь это не высокой пробы принцип и есть гораздо больше продукт самолюбия, чем действительной нравственности.

В прошлом году, когда в Женеве было это огромное празднование столетнего юбилея Руссо, тамошняя журналистика очень восставала против-этого чествования и говорила, что безнравственно воздавать такие почести развратителю юношества, и я с этим согласна. По моему мнению, у м не оправдывает безнравственности, а, наоборот, обязывает к нравственности, конечно, не считая, что она состоит в общественных любезностях и пустой болтовне; но ведь на то и ум у человека, чтобы всему отвести свое место. Одним словом, я к Руссо питаю отвращение и ни капли уважения....

Как меня радует, мой милый, бесценный друг, Ваше желание побывать в Браилове, и это очень легко устроить, потому что я, вероятно, попаду туда не раньше 10 мая, следовательно, если бы Вы захотели пробыть там от 15 апреля до 10 мая, то я буду бесконечно рада, дорогой мой, а там уж очень хорошо и в апреле, а в мае, уж Вы знаете, под самыми Вашими окнами соловьи поют, и сирень цветет,-прелесть! Итак, мой несравненный,. все будет готовок Вашему приезду 15 апреля.

До свидания дорогой, милый друг. Крепко жму Вам руку. Горячо. Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

47. Чайковский - Мекк

Милый и добрый мой друг!

Берлин,

7/19 марта 1879 г.

Вчера утром, написавши Вам мою телеграмму и письмо и отправив то и другое, я пошел убивать время в том предположении, что ответ Ваш никак не получу ранее следующего дня. Возвратившись домой около шести часов, я был крайне удивлен, поражен и тронут, получив Вашу телеграмму. Непостижимо скоро все это сделалось! Швейцар сообщил мне, что уже ко мне приходили из банкирского дома Мендельсона. Дабы иметь возможность уехать в тот же вечер, я поспешил к Мендельсону. К сожалению, я забыл взять с собой паспорт. Меня продержали, по крайней мере, полчаса и в заключение сказали, что без паспорта или, по крайней мере, визитной карточки (которой у меня не нашлось) денег выдать не могут. Я просил прислать их мне вечером. Они отвечали, что утром пришлют во всяком случае, а может быть вечером. Пришлось просидеть весь вечер в своей комнате, и, только когда уже было поздно собраться, деньги действительно принесли. Приходится таким образом уехать сегодня.

Не нахожу слов, чтоб благодарить Вас, мой бесконечно добрый и милый друг, а главное, чтобы выразить Вам, до какой степени мне совестно, что я причинил Вам беспокойство. Спасибо Вам, и, пожалуйста, простите! Присланная Вами сумма составляет по теперешнему курсу около четырехсот рублей, которые и прошу Вас вычесть из следующей Вашей присыпки. В заключение еще раз благодарю Вас!

Когда я отправил Вам телеграмму, то был уверен, что, как всегда бывает в подобных случаях, тотчас же явится ответ Юргенсона. Однако ж я ошибся: до сих пор нет никакого ответа. Решительно не знаю, как это объяснить. Мне остается предположить, что он или очень болен или уехал. Погода здесь вчера была, наконец, ясная, но по-прежнему дует холодный, резкий ветер. Мне чрезвычайно приятно узнать из телеграммы Вашей, что у Вас тепло и что Вы здоровы.

Из всего, что я видел в Берлине, всего более мне нравится здешний аквариум. Вчера я присутствовал при кормлении крокодилов, а сегодня будет кормление змей и удавов, и мне хотелось бы сходить посмотреть, но я боюсь впечатления, производимого удавами, когда им дают живых кроликов. Однажды мне случилось это видеть, и зрелище это произвело на меня ужасное впечатление. Если Вы остановитесь в Берлине, посетите аквариум, милый друг!

До свиданья, дорогая моя!

Ваш П. Чайковский.

Я кончил “Confessions”. Под конец Руссо делается мелочным и просто желчным сплетником. Я несколько разочаровался в нем.

48. Чайковский - Мекк

Петербург,

1879 г. марта 13-19. Петербург.

13 марта 1879 г.

Я собирался Вам писать как раз в то утро, когда получил Вашу телеграмму, милый мой друг! Хотя теперь я еще не знаю, когда и куда буду адресовать Вам это письмо, но ощущаю сильное желание побеседовать с Вами и потому берусь за перо. Путешествие мое от Берлина до Петербурга было чрезвычайно приятно. Здесь был встречен милыми своими братьями. На другой день мне пришлось испытать очень грустное впечатление. У одной очень близкой мне особы, а именно, у сестры моего зятя Давыдова, М-mе Бутаковой умер сын, прелестный пятилетний ребенок, которого она страстно любила и которого в октябре я еще видел цветущим и здоровым. В первый день моего пребывания происходили похороны. Вид убитой горем матери глубоко поразил меня. И какая мучительная, долгая процедура-отпевание и погребение!

В этот же день я получил письмо от Юргенсона, объяснившее мне странное его молчание. Оказалось, что его берлинский банкир по принципу не выдает денег по телеграммам, ибо бывают обманы, и потому он по почте просил у Юргенсона письменного подтверждения. Тогда Юргенсон выслал деньги, но я в это время уже ехал в Россию. Напрасно, милый, бесценный друг, Вы укоряете меня за то, что я не обратился прямо к Вам, нуждаясь в деньгах. В том-то и дело, что я не нуждался, ибо у Юргенсона есть мои деньги, мной заработанные и на которые я рассчитывал. Когда же оказалось, что я нуждаюсь, то я тотчас же и обратился к Вам, хотя, признаюсь, очень неохотно, ибо, во-первых, мне было неприятно причинить Вам беспокойство, а во-вторых, обнаружить перед Вами мою расточительность. Собственно говоря, благодаря Вам я нахожусь в таком положении, что никогда и нигде не должен нуждаться. Если же нуждаюсь, то это значит, что я бестолково и расточительно трачу свои огромные средства. Они именно огромны, и я никогда даже не мечтал о подобном богатстве, и если в мои годы я все-таки не умею иногда остаться в пределах своего бюджета, то это совсем нехорошо рекомендует меня. Надеюсь, что подобный случай уже не повторится никогда. А Вас еще раз благодарю, благодарю и благодарю, моя милая, благодетельная и добрая фея!