Читать интересную книгу Яковлев А. Сумерки - Неизвестно

Лично я всегда относился к Борису Ельцину сочувственно, по принципу — не позавидуешь. Только с его характером и можно было забраться на танк, на котором приехали больше­вики оккупировать Москву, и с этого танка призвать народ России к борьбе с реваншистскими силами. Я согласен и с его решением о разгоне Думы в 1993 году, иначе пришла бы сно­ва на нашу землю гражданская война. Тем самым Ельцин практически спас страну от нового национального позора.

Но есть у Ельцина большой грех — чеченская война. Го­ворят, что кто-то подвел его, а некто обманул. Возможно, и так. Но ответственность за содеянное лежит на президенте — и по должности, и по совести. Президент признал свою ошибку — это разумно. Однако в любом случае, рассуждая о Горбачеве и Ельцине, необходимо помнить о том, какие зава­лы прошлого — в экономике, политике, психологии — при­ходилось им преодолевать.

Прерву ход своих рассуждений словами из того же Гого­ля. Они удивительно уместны.

«Но оставим теперь в стороне, кто кого больше виноват. Дело в том, что пришло нам спасать нашу землю; что гиб­нет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплемен­ных языков, а от нас самих; что уже, мимо законного управ- ленья, образовалось другое правленье, гораздо сильнее всякого законного... И никакой правитель, хотя бы он был мудрее всех законодателей и правителей, не в силах поправить зла, как ни ограничивай он в действиях дурных чиновников при­ставлением в надзиратели других чиновников. Все будет без­успешно, покуда не почувствовал из нас всяк, что он так же, как в эпоху восстанья народов, вооружался против [врагов], так должен восстать против неправды. Как русский, как связанный с вами единокровным родством, одной и тою же кровью, я теперь обращаюсь к вам. Я обращаюсь к тем из вас, кто имеет понятье какое-нибудь о том, что такое бла­городство мыслей. Я приглашаю вспомнить долг, который на всяком месте предстоит человеку. Я приглашаю рассмот­реть ближе свой долг и обязанность земной своей должнос­ти, потому что это уже нам всем темно представляется, и мы едва...»

На этом рукопись 2-го тома «Мертвых душ» обрывается. Гоголь знал Русь на генетическом уровне, и потому все его типы и типажи не только хрестоматийны, но и вечно живые. Но беда, вечная беда России — царь царствует, чиновничест­во правит. Царь хочет, а бояре могут. Не было у Ельцина чет­кого понимания глубинных причин кризиса в России. Пони­мания не было, но чутье спасало. Порой слова выпадали без­отчетно, но порой и в саму правду врезались. Употребил однажды правильные слова «сталинский фашизм», да и запа­мятовал вскорости. А определение-то нужное, политически верное. Впрочем, может, ему и помогли запамятовать.

В постсоветской России в основном говорят об экономи­ке. Треск барабанов и гул стенаний шел в годы Ельцина по всей Руси, до хрипоты кричали вожди большевиков: «Импич­мент президенту», а им в угоду требовали рельсовики: «В от­ставку президента», «Сменить курс реформ» и т. д. и т. п.

И вот здесь Ельцину явно недостало решительности: видел, что «вечно вчерашние» всячески тормозят реформы, а при­струнить их не смог, хотя и пытался.

Впав в какой-то момент в растерянность, Борис Никола­евич начал поиск формулы, способной объединить Россию. Я не могу, например, понять ход его мыслей, когда он, обуре­ваемый мыслью о сотворении общенациональной идеи, за­явил примерно следующее: «Вот раньше была стройная иде­ология. Не будем говорить, какая она была, но была. А у нас, демократов, ее нет». Ему и невдомек, что любая идея, если она одна на всех, неизбежно ведет к тоталитарному образу мышления. И вот чиновники, согласно высокому повелению, начали упоенно искать «национальную идею». Как будто она, эта проклятущая идея, в щелях, как таракан, прячется.

Если же внимательно всмотреться в историю, то окажется прозрачным, что истинную идею России власть всегда под­вергала остракизму, хотя она тысячу лет лежала на поверх­ности и продолжает лежать невостребованной глыбой на из­вилистой дороге российской жизни. Что я имею в виду?

Вечными язвами России были и остаются нищета и бес­правие. Нищета — из-за отсутствия священной и непри­косновенной частной собственности, бесправие — из-за ги­пертрофированной запредельной значимости государства в жизни общества.

Нищета и бесправие — две стороны одной и той же меда­ли. Эту медаль носили все народы, но русский — особенно броско, с веселым скоморошеством и веригами на ногах.

Поскольку Бог любит Троицу, а русское мышление триад- но, национальная идея по форме и содержанию должна, на мой взгляд, быть трехсловной, как у Уварова.

«Свобода. Достаток. Законность».

Разве идея Свободы не может стать подлинной идеологи­ей общества? Нет ничего более прекрасного и великого, чем свобода человека — духовная, экономическая, политическая. Что же касается «стройности идеологии» прошлого, на кото­рую сослался Ельцин, это заблуждение. Оно, это заблужде­ние, еще прочно сидит в головах многих людей. В ленин- ско-сталинской жизни господствовало насилие — духовное и физическое, а в этом случае нет места для какой-то идеоло­гии, кроме благословляющей ложь и топор.

Я опешил, когда услышал, что на уровне государства при­нято решение (в конце 1996) считать 7 ноября, то есть день октябрьского контрреволюционного переворота 1917 года,

Днем согласия и примирения. Более антидемократической идеи трудно придумать. Я тоже за согласие, но на основе гу­манизма и правды, то есть за то, чтобы объявить этот день — Днем Скорби и Покаяния. Кажется, этот «праздник» уходит из нашей жизни. Слава Богу! И совсем обескуражили меня приветствия Ельцина и Путина съездам большевиков. Это все равно что послать приветствие коменданту Освенцима или начальнику ГУЛАГ а. Ох, как долго еще нам всем прозре­вать, отвоевывая шаг за шагом деформированные поля в на­шем сознании.

Горбачев и Ельцин при всех их ошибках, промахах, иног­да серьезных, все-таки сумели удержать страну на демокра­тических рельсах. История забудет их взаимную неприязнь, но оставит в памяти их деяния. Оба ушли от власти добро­вольно, продемонстрировав тем самым и личное мужество, и историческую прозорливость.

К сожалению, они не смогли создать политическую опору реформ. Получилось, что такой «опорой» стало многомилли­онное чиновничество, которому практически удалось ус­кользнуть от контроля со стороны общества. Местный бю­рократ крепчает, наглеет, власть его беспредельна. Уже и местное телевидение, и местные газеты, впрочем, не только местные, о своих начальниках начали говорить так, как о Брежневе. «Указал, поздравил, отметил, выдвинул задачу, объяснил» — из словаря подхалимствующей своры поддан­ных. Выборы превратились в клоунаду: кто больше набрешет и больше обольет грязью соперника, кто круче тряхнет мош­ной, тот и в «народных избранниках» оказывается.

Не удалось Борису Ельцину преодолеть сопротивление большевистской Думы и по земельной реформе. Режим до сих пор не создал настоящего Крестьянского банка и не по­крыл его филиалами всю страну. В деревне все еще колхо­зом воняет. Не дотации колхозам надо давать, а кредиты фермерам. Да еще самогонку пить надо в два раза меньше и в два раза работать больше — и пойдет-поедет. Госпожа Природа все предусмотрела, кроме пьяного труда. Нет его в природе. Многое образуется, если на стакан самогона при­дется хотя бы капелюшка пота.

Деревенская общественность, неизменно голосующая за возвращение к «строительству коммунизма», редко бывает трезвой, но, протрезвев, люто ненавидит «оккупационный режим» демократов, поскольку нет денег на опохмелку. А еще за то, что в России появились более или менее состо­ятельные люди. Речь идет не о ворах. Речь идет о трудягах, вкалывателях. О тех, кто держит на своем подворье две-три коровы и кормит полдюжины, а то и дюжину поросят. Купил автомобиль, чаще всего подержанный, перестраивает свой образ жизни, значит — ату его! Кто сначала потный, а потом уже пьяный, но потеет больше, чем пьет, навеки проклят большевиками.

Однажды я спросил молодого предпринимателя из Крас­нодарского края, почему жители Кубани столь безрассудно держатся за колхозы и коммунистов. Ведь с казачеством большевики расправились столь жестоко, что никакая фан­тазия не в состоянии вообразить тот террор, который был развязан на Дону и на Кубани.

— Все очень просто, — ответил мой собеседник. — Рабо­тящий казак уничтожен. Осталась голытьба да деды Щукари, жаждущие получить портфель начальника. Колхозы для них были и есть — источники материального благополучия через разворовывание так называемых коллективных хозяйств и через дележ государственных дотаций. Вкалывателей опять раскулачивают. Уравниловкой. Я знаю фермера, который владел 48 гектарами земли и, мудро распорядившись кре­дитом, выбился в люди. Когда колхоз перевели на паи, яко­бы приватизировали, пай фермера составил 11 гектаров, а 37 гектаров отобрали, отдали алкашным «красным пахарям». Земля заросла сорняком, оцелинилась, но «справедливость» по-большевистски восторжествовала.