Читать интересную книгу Яковлев А. Сумерки - Неизвестно

В своем письме я обратил внимание банкиров, что, вероят­но, в целях «компромисса» вам, «классовым супостатам», присваивается звание «якобы русских». Всего-навсего тухлый антисемитский «пустячок». Я искренне сожалею, что мои предостережения оправдались. Избыточная самоуверенность денег не сработала. Список из «13-ти» постепенно тает.

Кстати, однажды на встрече с одним из «олигархов» я пы­тался убедить его, что попытки форсировать влияние на власть могут привести к беде. Власть легко может распра­виться с богатыми, причем опираясь на широкую поддержку людей. Дворцы могут «сгореть», а хижины как были, так и останутся.

— Что Вы, Александр Николаевич, мы же регулярно опла­чиваем соответствующую работу на нас большинства депута­тов и министров.

Сказал собеседнику, что первыми в политике предают те, кому платят. Так говорит опыт прошлого.

Я не смог убедить собеседника. А жаль.

Повторяю, письмо «13-ти» серьезно встревожило меня. Ведь перед контрреволюцией 1917 года российские банкиры в поисках компромисса тоже не жалели денег большевикам. Почувствовав неладное, я в августе 1996 года обратился к российской и мировой общественности, к Президенту Рос­сии, Конституционному суду, Правительству, Генеральной прокуратуре, Федеральному собранию с призывом возбу­дить преследование фашистско-большевистской идеологии и ее носителей. Я писал:

«Большевизм не должен уйти от ответственности: за насильственный и незаконный государственный пере­ворот в 1917 году и начавшуюся вслед за ним политику «красного террора»;

за развязывание братоубийственной гражданской войны; за уничтожение российского крестьянства; за уничтожение христианских храмов, буддийских монас­тырей, мусульманских мечетей, иудейских синагог, молельных домов, за расстрелы священнослужителей, за гонения на ве­рующих, за преступления против совести, покрывшие стра­ну позором;

за уничтожение традиционных сословий российского об­щества — офицерства, дворянства, купечества, корневой интеллигенции, казачества, банкиров и промышленников;

за практику неслыханных фальсификаций, ложных обви­нений, внесудебных приговоров, за расстрелы без суда и следствия, за истязания и пытки, за организацию концлаге­рей, в том числе для детей-заложников, за применение от­равляющих газов против мирных жителей. В мясорубке Ле­нинске-сталинских репрессий погибло более 20 миллионов человек;

за уничтожение всех партий и движений, в том числе и партий демократической и социалистической ориентации;

за бездарное ведение войны с гитлеровским фашизмом, особенно на ее первоначальном этапе, когда почти вся регу­лярная армия, находившаяся в западных районах страны, бы­ла пленена или уничтожена. И только стена из 30 миллионов погибших заслонила страну от иноземного порабощения;

за преступления против бывших советских военноплен­ных, которых из немецких концлагерей перегнали, как скот, в советские тюрьмы и лагеря;

за зверское изгнание из родных мест в необжитые районы страны немцев, татар, чеченцев, ингушей, карачаевцев, ко­рейцев, балкарцев, калмыков, турок-месхетинцев, армян, гре­ков, гагаузов, поляков, эстонцев, латышей, литовцев, молда­ван, западных украинцев;

за организацию травли ученых, литераторов, мастеров искусств, инженеров и врачей, за колоссальный урон, нане­сенный отечественной науке и культуре;

за организацию расистских процессов (против Еврейского антифашистского комитета, «космополитов-антипатрио- тов», «врачей-убийц»), направленных на разжигание межна­циональной розни, на возбуждение низменных инстинктов и предрассудков;

за организацию преступных кампаний против любого ина­комыслия;

за сплошную и всеохватывающую милитаризацию стра­ны, в результате чего народ вконец обнищал, а развитие об­щества катастрофически затормозилось;

за установление диктатуры, направленной против чело­века, его чести и достоинства, его свободы.

В результате преступных действий большевистской влас­ти в войнах, от голода и репрессий погублено более 60 мил­лионов человек, разрушена Россия. Большевизм, будучи разно­видностью фашизма, проявил себя главной антипатриоти­ческой силой, вставшей на путь уничтожения собственного народа. Эта сила нанесла немыслимый ущерб генофонду на­рода, его физическому и духовному здоровью.

Во имя спасения страны и всего мира необходима последо­вательная и решительная дебольшевизация государства и общества».

На свои пенсионные деньги напечатал тысячным тиражом брошюру с текстом обращения и разослал ее по всем глав­ным политическим адресам. Странно, но демократы промол­чали. Только коммунисты откликнулись. Они направили в Генеральную прокуратуру требование привлечь меня к уго­ловной ответственности за нарушение конституционного права на свободу слова. Это лицемерие даже комментиро­вать не хочется. Кстати, зарубежные средства массовой ин­формации тоже не заметили этого воззвания.

Драма России, истоки которой лежат в большевистском прошлом, продолжается до сих пор. И пока нет оснований для вывода, что Россию императивно ждет нормальное демо­кратическое будущее. Ельцин довольно громко начал рефор­мы, но не смог завершить их. Он, осознанно или нет, в дан­ном случае это не так уж и важно, ничего не сделал, чтобы объединить отдельные ручейки демократических настро­ений в мощный поток объединенной демократии.

Пожалуй, для меня Борис Ельцин при всей его кажущейся простоватости является в какой-то мере загадочной полити­ческой фигурой. И по образованию, и по воспитанию он из той же колоды, что и большинство членов высшего эшелона партийной власти последних десятилетий, да и сам он не изображал из себя утонченного деятеля. Поражало, как он решал кадровые проблемы — неожиданно, смело, но тем не менее в правительстве нередко появлялись и безликие фигу­ры, не способные ни делать что-то серьезное, ни соображать адекватно времени. Немало и жулья поднабралось. А то и увольнял людей достойных, преданных демократическим идеалам. Как это случилось, например, с Сергеем Филато­вым — руководителем администрации президента. Слишком легко президент расстался с Егором Гайдаром, который, не думая о последствиях для себя лично, пошел на такой риско­ванный шаг, как либерализация цен. Лично я не разделяю рубки сплеча, для меня ближе эволюционные принципы раз­вития, но в результате гайдаровских мер наше общество пришло к пониманию, что деньги надо зарабатывать, а не только получать. Большевики развернули против него кампа­нию дискредитации, превратив его имя в символ «антина­родности». Они хорошо понимали, что рынок бьет по ногам и голове большевизма.

Пришедший ему на смену Виктор Черномырдин поначалу пытался, по моим наблюдениям, найти точки соприкоснове­ния со старой номенклатурой, но из этого ничего не вышло. Его просчетом оказалась финансовая политика, направлен­ная на создание крупных коммерческих банков за счет бюд­жетных средств. Они должны были стать локомотивами эко­номического развития, но этого не произошло. Деньги потек­ли за рубеж, началась массовая коррупция в системе государственного управления. Бездумной оказалась налого­вая система, которая задушила даже хилые росточки малого бизнеса и фермерство. Правительство Черномырдина так и не смогло осилить простую истину: чем ниже налоги, тем бо­гаче человек и общество, тем сильнее государство.

Та же судьба, что и Егора Гайдара, постигла и Анатолия Чубайса. Возможно, что приватизацию можно было осу­ществить точнее, осторожнее, сопровождая ее активной ра­ботой с общественностью. Но как бы то ни было, приватиза­ция открыла путь к частной собственности, что, в сущности, и вызывало злобную реакцию «вечно вчерашних», равно как и всех, кто продолжает исповедовать иждивенчество.

О времени Ельцина написаны десятки книг и сотни статей. В них много всякого и разного — предвзятостей, обид, обви­нений, но и объективных оценок. Он был удобен для крити­ческих упражнений, очень часто подставлялся, в том числе и без всякой нужды, из-за размашистости характера и природ­ной склонности, я бы сказал, к простецкому самовыражению. В его характере немало лишнего. Он бывал слишком довер­чив и слишком недоверчив, слишком смел и слишком осторо­жен, слишком открыт, но всегда был готов временно уползти в раковину. Азартен и напорист. Игрок, одним словом, но преимущественно в экстремальных ситуациях.

Ельцин оказался непомерно стойким к разухабистой кри­тике со стороны ошалевших от своеволия и безответствен­ности некоторых парламентариев и журналистов, хотя я знаю, что он тяжело переживал несправедливые упреки и грязноватые наветы. Его терпимость к критике такого рода переходила все разумные пределы. Можно вкривь и вкось, так и сяк ругать Бориса Николаевича, но, к его чести, он свя­то верил в созидательную силу свободы слова. Никого не одернул, хотя бы порой и стоило. В этом смысле вел себя точь-в-точь как Николай II. Что только не писалось, не гово­рилось, не карикатурилось свободной прессой царской Рос­сии о последнем императоре! Терпел, не обращал внимания. Дотерпелся... Впрочем, правильно поступал Ельцин. Ветер носит, караван идет. Шел Борис Николаевич одышисто, по­храпывая, но шел вперед, а не назад.