— Никуда мы не пойдём, — в тон ему заявила Ира. — Дай посмотреть!
Он замешкался на миг, ошеломлённый её наглостью, и этого ей хватило, чтобы изловчиться и поймать его раненную руку. Стиснув зубы, чтобы сдержать подступающую дурноту, Ира осторожно отодвинула от кровоточащего пореза края рассечённой ткани. Классическая магия никак ей не поддаётся и, наверное, уже не поддастся, но дремлющий дар вполне отзывается, пусть неохотно, пусть почти бесконтрольно, на привычные ей колдовские приёмы. Пальцы обожгло изнутри; так бывает, если схватиться на морозе за холодную железку. Не слишком-то приятно, почти больно. Голова кружится, как от недостатка кислорода…
— Ты что творишь? — Зарецкий отпрянул, покачнулся, оперся раненной ладонью о шершавый дубовый ствол. Ира поневоле поморщилась от чужой боли.
— Пытаюсь тебе помочь, — тихо проговорила она. — Я… я здесь без тебя не выживу, знаешь ли.
Ярослав медленно отнял ладонь от перепачканной алым древесной коры. Придирчиво изучил закрывшийся порез, осторожно вытер руку о безнадёжно испорченную рубашку. На миг устало прикрыл глаза.
— Не делай так больше, — с расстановкой произнёс он. Не злится, нет; скорее… расстроен? — Это очень опасно. Не представляешь, насколько.
Ира молча дёрнула плечом, глядя в сторону. Что тут скажешь? Что делиться жизненной силой не только больно, но и неожиданно радостно? Что она ему столько раз обязана, что даже как-то совестно вести счёты? Что, в конце концов, кто-нибудь должен о нём заботиться, если уж он сам не желает?
— Река вон там, — она указала в сторону, в которую бежала до того, как выбилась из сил.
Зарецкий повернул голову, невесть что высматривая в лесной чаще. Потом сбросил с плеч сумку, осторожно стянул с себя рубашку и скомканной тканью стёр с кожи не успевшую застыть кровь. Ира сообразила порыться в вещах, отыскать сменную одежду. Ярослав благодарно кивнул ей.
— Опять придётся потратиться, — проворчал он, затягивая у горла алые тесёмки. — Идём. Нужно успеть переправиться до темноты.
LX. Врозь
— Отвратительное зрелище.
Скрипучий Костиков голос выдернул Мишку из забытья. Старов рывком поднял гудящую голову, с силой провёл по лицу ладонью, стряхивая остатки болезненной дрёмы. В тесной переговорке было жарко и душно; в спрятанное за жалюзи окно мерно стучали дождевые капли.
Кажется, уже настал день.
— Извини, — мученически пробормотал Старов, всё ещё пытаясь осознать, на каком он свете.
Костя негодующе фыркнул.
— Это всё?
Он выглядел как-то непривычно; Мишка не сразу сообразил, что это из-за других очков. Прежние разбились. Старов свёл брови к переносице: в короткой ночной перепалке Костя совершенно точно не был невинной жертвой.
— Всё, — буркнул Мишка, поднимаясь из-за стола. — Получил ты по делу, за это извиняться не буду.
Чернов вспыхнул, как подожжённая сигарета.
— Я был о тебе лучшего мнения!
— Даже не знаю, чем тебе помочь, — огрызнулся Мишка. Он подошёл к окну и сердито дёрнул на себя створку, впуская в комнату промозглую свежесть. Жалюзи взволнованно зашелестели на сквозняке. — Говори, чего хотел, и пошли работать.
— А уже как-то, знаешь, неохота, — ядовито процедил Чернов. — Я так подумал, что в судебные архивы прекрасно съезжу сам.
Мишка едва сдержался, чтобы не выругаться. Он совсем про это забыл. Костя ухмылялся победно и хищно; ждал, что коллега пойдёт на попятный — чтобы безжалостно его отбрить. Не хочется играть в эти игры, но и треклятый список фигурантов ох как нужен…
— Кость, — осторожно начал Мишка, лихорадочно подбирая слова, — ты же не собираешься…
— Именно это и собираюсь, — надменно бросил Чернов. — Хочешь, поспорим? На увольнение. Если я успею раньше — напишешь по собственному.
— Что ты несёшь?
— Спорим или нет?
— Пошёл ты…
Чернов хмыкнул и пошёл, напоследок хлопнув дверью переговорной. Мишка от бессильной злости саданул кулаком по столу; боль слегка его отрезвила. Надо поговорить с шефом — но шеф немедленно спросит о результатах, которых нет. Старов включил свет; из призрачной комнаты за оконным стеклом на него хмуро глянуло заспанное отражение. Очень хотелось домой. Вызвонить Аню из её финансовой крепости и послать всё к лешему. Может, Чернов не так уж не прав — пора писать по собственному? За наставничество тоже платят неплохо…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Отражение угрюмо усмехнулось и пригладило торчащие вихры. Помечтали — и хватит, пора заниматься делом. Выхлестав стакан холодной воды, Мишка задержал дыхание, как перед прыжком в прорубь, и толкнул дверь в кабинет. Зря волновался. Чернова не было; за своим столом в одиночестве клевала носом Ксюша. Всё старается выглядеть сильнее, чем есть на самом деле. Мишке стало её жаль — хотя он ни за что не сказал бы об этом вслух.
— Ты чего домой не поехала? — осторожно спросил Старов, пробираясь к своему столу. — Шеф же разрешил.
Ксюша подняла на него мутноватый взгляд.
— А ты?
— А я тут поспал, — сообщил Мишка, вяло шевеля мышь. Компьютер тоже выныривал из сна медленно и неохотно.
Тимофеева пожала плечами. На часах — без малого двенадцать; четверть суток тому назад Верховский выпустил Мишку из логова после того, как вытянул все подробности происшествия в «Лесной сказке». Инструкций не дал. От вида рабочего стола, заваленного разрозненными черновиками, с души воротило. Может, оно всё как-нибудь самой разрешится? Приедет из судебного архива Чернов, победоносно махнёт добытой бумагой… Или явится из-за разлома Зарецкий и прояснит решительно всё, начиная с личности неведомого вредителя и заканчивая собственной биографией. Хорошо бы. Несбыточно.
— Пойдём перекусим, а? — предложил Старов, без удовольствия созерцая набитую непрочитанными письмами папку входящих. — Хоть чуть-чуть жить полегче станет.
Ксюша, подумав, молча встала из-за стола. У неё, похоже, тоже не шли дела: толстенькая канцелярская папка с ярлычком «Геката» так и лежала неразобранной рядом с клавиатурой. Задержавшись на миг у зеркала, Тимофеева сердитым жестом поправила завязанные в хвост волосы; Мишка, сощурившись, различил тускло поблёскивающие чары у её висков. Они никуда не делись, только те, что посложнее, выглядели причудливо деформированными, будто их целостность подверглась серьёзному испытанию. Значит, на них можно повлиять. Значит, их можно снять! И ведь Андрей даже говорил, как именно: мощным волевым усилием…
— Макс взял больничный, — негромко сообщила Ксюша, первой шагая в гостеприимно распахнутый лифт. — Командировка, похоже, вышла боком.
— Он вчера квёлый был, — виновато припомнил Мишка. — А я чего-то даже не спросил, в чём дело.
Ксюша опасливо покосилась на нагруженного компьютерным железом техника, бездумно болтающего головой в такт музыке в наушниках, и понизила голос до едва уловимого шёпота:
— Свириденко считает, что у нас тут нечисто. В Управе. Не успокаивался, пока шеф не забрал к нам дело его матери.
— А Макс тут при чём?
Тимофеева слегка смутилась, словно Мишка упрекнул её в том, что она несёт чушь.
— Я подумала… Может, кто-то выводит нас из игры? Сначала была тень, потом вас с Андреем упырь покусал, сейчас вот Макс…
Лифт мелодично звякнул и раздвинул двери перед компанией оживлённо болтающих юристов. Мишка отодвинулся к задней стенке; болтать о подобных вещах вне кабинета следует с великой осторожностью.
— Упырь точно был сам по себе, — пробормотал Старов Ксюше на ухо. — Там мозгов нет, злоба одна.
А в остальном она, пожалуй, права. Кто-то взъелся на контроль. То, что Верховский по весне принялся поднимать дело шестнадцатилетней давности, не могли не заметить. Тень отличилась дважды, сперва на вольном выпасе, затем в подвалах Управы, и оба раза под удар попал разбиравший тульское происшествие Зарецкий. Что бы ни случилось у объекта Вяз, оно как-то зацепило и крутившегося рядом Макса… Кто-то очень не хочет, чтобы магконтроль докопался до истины. Кто-то всерьёз боится Верховского и его подчинённых.