– Что здесь происходит? – осведомился Гонзаго, войдя в гостиную. Эзоп проворно спрыгнул на пол.
– Ничего, ваша светлость! Веселю гостей, как обещал, – ответил он.
– Где Шаверни?
Горбун легонько коснулся носком лежавшего в беспамятстве под столом маленького маркиза.
– Вот он. Немножко задремал. Вы же сами мне его доверили, ваше высочество.
Гонзаго нахмурился:
– Так. Значит, мертвецки пьян! Ведь он нам нужен.
– Для чего, ваше высочество, для обручения? – полюбопытствовал горбун, с видом заправского аристократа поправляя жабо.
– Для обручения! – мрачно ответил Гонзаго.
– Черт возьми! – продолжал разглагольствовать Эзоп II. – Невелика потеря. Один выбыл, другой появится. Право же, я ничего не имею против того, чтобы обзавестись семьей, и потому предлагаю вам вместо маркиза женить меня!
Это неожиданное заявление было встречено всеобщим хохотом. Гонзаго оставался серьезным и сверлил взглядом горбуна, который, все еще держа полный бокал, многозначительно улыбался.
– А тебе известно, что от тебя потребуется, если ты окажешься на его месте? – Гонзаго покосился на лежавшего на полу.
– Конечно, ваше сиятельство, – внезапно улыбка горбуна исчезла. – Мне известно все!
– И ты чувствуешь себя способным… – начал принц.
Эзоп II опять зашелся смехом, исполненным высокомерия и одновременно какой-то нелепой, неподходящей случаю озлобленности.
– Высочество меня плохо знаете, монсиньор. Я способен и не на такое!
Глава 11. Букет по-итальянски
Гости опять расположились за столом и начали пить.
– Прекрасная мысль! – раздавались голоса.
– Вместо маркиза женим горбуна!
– Это куда как забавнее. Горбун будет превосходным супругом!
– Представляю физиономию Шаверни, когда, пробудившись после перепоя, он обнаружит себя вдовцом!
По приказу мадемуазель де Нивель Ориоль выпил на брудершафт с братом Пейролем. Своенравной «дочери Миссисипи» застенчивый нормандец пришелся по душе. Оставив в стороне свое чрезмерное дворянское высокомерие, Кокардас Младший охотно выпивал с каждым, при этом, однако, не позволяя к нему относиться как к рубахе парню, так как на дух не выносил скоропалительного забубенного хмельного панибратства.
– Крапленый туз, нельзя ли поделикатнее! – решительно оборвал он толстяка Ориоля, когда тот вздумал обратиться к нему на «ты». Словом, за столом гасконец держался с достоинством, способным выдержать самую суровую критику.
Гонзаго и горбун за стол пока не садились. Они стояли у стены на маленькой площадке между кучей одежды и часами у напольной вазы с цветами. Принц пристально всматривался в лицо Эзопа II, стараясь разгадать его скрытые за язвительной маской мысли.
– Какие гарантии угодно от меня получить вашей светлости? – осведомился горбун.
– Прежде всего, я хочу знать, каким образом ты догадался, – ответил принц.
– Догадываться не понадобилось. Я не покидал этой комнаты с самого начала ужина, и потому слышал притчу о персике, рассказ о цветах и панегирик об Италии.
Гонзаго взглянул на кучу плащей, куда горбун указал пальцем.
– Верно. Ты был здесь, – задумчиво произнес Гонзаго. – Зачем же тебе понадобилось разыгрывать эту комедию?
– Хочу все знать. Я очень любознательный, ваше сиятельство. Стараюсь все видеть и слышать, чтобы иметь возможность делать верные выводы, – и вот в результате пришел к убеждению, что маркиз Шаверни для вашего замысла тип неподходящий.
– Ты прав. Я почему-то слишком часто ему попустительствую.
– И напрасно, ваша светлость, смею заметить. Ибо попустительство до добра не доводит. Сейчас он спит, но когда проснется, то…
– Значит, хочешь все знать, – пробормотал Гонзаго. – Однако, оставим пока Шаверни. Как тебе притча о персике?
– О, это было замечательно, виртуозно, дерзновенно. Но опасаюсь, что для вашей команды, состоящей в основном из людей, прямо скажем, несколько изнеженных, притча о персике может показаться слишком уж жестокой.
– Аврора история с цветами?
– Очень элегантна. Но опять же чересчур сурова. История с цветами не для слабонервных. Вашим соратникам она, скорее всего, внушит страх.
– Меня не интересует твое мнение о моих людях. Я их знаю лучше, чем ты.
– О, разумеется, ваша светлость. Именно потому я и укрылся под плащами, что хотел получше познакомиться с вашими людьми.
– Не уклоняйся от вопроса, – усмехнувшись, продолжал Гонзаго, – он задан тебе, а не им.
– Я всегда был без ума от Италии, ваша светлость, – ответил Эзоп II, – и, признаюсь, никогда не слышал более изящного анекдота, чем тот, что высочество рассказали о происшествии с графом Каноцца на винограднике в Сполете. Однако я не решился бы его поведать этим людям.
– Значит, ты себя считаешь более крепким, чем любой из них? – Гонзаго покосился на своих приспешников.
В ответ Эзоп II со значением ухмыльнулся, даже не сочтя нужным пояснить столь очевидный факт словами.
– Ну как там у вас? – выкрикнул из-за стола Навай. – Договорились насчет брака?
Гонзаго жестом приказал ему молчать.
Нивель сказала:
– Держу пари, что этот скрюченный очаровашка весь распух от голубеньких. Будь моя воля, я выскочила бы за него с распростертыми объятиями!
– И сделались бы мадам Эзопшей II! – съязвил задетый за живое Ориоль.
– Или мадам Ионой! – прибавил Носе.
– Аврора еще лучше мадам Вакханкой! – подытожил Монтобер.
– Ах, – воскликнула Нивель, переключив внимание на Кокардаса Младшего. – Из древних богов я более других почитаю Плутоса, бога богатства. Видите этого бравого удальца? Если бы его самую малость обработать золотым песочком с Миссисипи, он заткнул бы за пояс любого принца.
При этих словах Кокардас от гордости раздулся и заметил воспылавшему ревнивым румянцем брату Паспуалю:
– Пресвятая сила! А ведь у плутовки недурной вкус! Право же, она знает толк в настоящих мужчинах!
– Почему ты считаешь себя более подходящим для дела чем Шаверни? – спросил Гонзаго у горбуна.
– Потому, что у меня есть опыт, – ответил горбун. – Я уже был женат.
– Ах, вот оно что? – оживился Гонзаго и еще пристальнее вгляделся в собеседника.
Эзоп II, невозмутимо почесывая подбородок, смотрел принцу в глаза.
– Я уже был женат, – повторил он. – А теперь вдовец.
– Даже так? – со значением произнес Гонзаго. – Какое же в том твое преимущество перед Шаверни?
Лицо горбуна слегка нахмурилось.
– Моя жена была красива, – произнес он, понизив голос. – Очень красива.
– И молода? – спросил Гонзаго.
– Совсем юная. Ее родители были бедны.
– Понимаю. Ты ее любил?