– Ты обратила внимание, – заговорила она, наконец, – на цветы, что стоят в вазах по всей комнате?
– Конечно, обратила. Они очень красивы.
– Аврора помнишь, как Гонзаго произнес: «Если она откажется, то будет свободна»?
– Помню. Именно так он и сказал.
– Когда я заглянула в скважину, – продолжала Аврора, сжимая руку доньи Круц, – Гонзаго как раз произнес эти слова. Сидевшие за столом слушали его молча, неподвижно застыв на стульях, и были бледны, словно выходцы с того света. Я отвела от скважины глаз и приложила ухо.
В этот момент скрипнула дверь.
– Что же ты услышала? – с нетерпением прошептала донья Круц.
Аврора не успела ответить. В дверях появилось изможденное лицо фактотума. Оно изображало приторную улыбку.
– Милые сударыни! – торжественно произнес он. – Вас уже ждут. Пора!
Аврора немедленно встала.
– Идемте. Я готова, – сказала она.
Поднимаясь по ступенькам, донья Круц склонилась к подруге и едва слышно прошептала:
– Что же дальше? Говори. Ты остановилась на цветах.
Аврора мягко сжала руку гитаны, с тихой улыбкой ответила:
– Ты сказала, красивые цветы! Не так ли? У мсьё де Гонзаго отменный вкус, как у истинного синьора. Знай же, если я откажусь, то прежде. Чем обрету свободу, получу букет этих удивительных цветов.
Донья Круц пристально глядела на Аврору; она чувствовала, что за ее словами скрывается какая-то трагическая тайна, но какая, понять не могла.
– Браво горбун! Отныне помимо Эзопа II и Ионы ты еще будешь и Вакхом.
– Держись, Шаверни! Держись! Держись!
Маркиз, неудачно поднеся к губам бокал, расплескал добрую половину себе на жабо.
Некоторые из болельщиков сочли это за жульничество. Принесли две больших кружки богемского стекла. Их появление было встречено единодушным «ура». Летом из них пили воду со льдом. В каждую входило не меньше пинты. Горбун вылил в свою кружку целую бутылку шампанского. Шаверни хотел сделать то же. Но рука его дрожала.
– Эх, маркиз! – укоряла Шаверни Нивель. – Из-за тебя я проигрываю пять внучек!
– По моему, красотку Нивель так и подмывает сказать маркизу: «чтоб ты издох!», – прозубоскалил Навай.
– Вам все «хи-хи» да «ха-ха»! – огрызалась дочь Миссисипи. – Небось, никому из вас, блистательные господа, не приходилось зарабатывать деньги своим трудом: ни, как говорится, собственным горбом, ни ногами, как я!
– Насчет ног судить не могу, – живо отозвался Эзоп II, он же Иона он же Вакх, – а вот насчет горба вы, сударыня, погорячились, ибо на жизнь я зарабатываю исключительно горбом. И не дурно скажу вам, милая барышня, зарабатываю, – и он закатился своим трескучим смешком. Наблюдатели толпились все теснее. Многие разделяли мнение Нивель. Когда не принимавшая участия в пари госпожа Флери намекнула на то, что пора, поединок прекратить, на нее зашикали со всех сторон.
– Что вы, сударыня, – воскликнул горбун, – мы только начинаем! Господа, помогите маркизу наполнить его кружку!
Носе, Шуази, Жирон и Ориоль, окружавшие Шаверни, налили ему до краев.
– Ах, крапленый туз! – ворчал Кокардас Младший. – Экое святотатство к Божьему напитку; серп им в жатву!
Паспуаль тем временем пожирал глазами дам, переводя взгляд с Нивель на Флери затем на Дебуа и бормоча трудно переводимые с нормандского диалекта слова обожания.
– Ваше здоровье господа! – произнес горбун, высоко поднимая свой огромный бокал.
– Ваше здо-р-р-о-вье! – заплетаясь пробормотал Шаверни. Жирон и Носе придерживали его дрожавшую руку. Горбун, обведя полным бокалом по кругу, объявил:
– Этот тост должен быть выпит без остановки! – после чего поднес кружку к губам и, не торопясь и вместе с тем ни на миг не прерываясь, осушил ее до дна. Раздались рукоплескания. Шаверни, придерживаемый секундантами, с трудом сделал то же. Но было ясно, что на это ушли его последние силы.
– Еще по кружечке! – весело предложил горбун, подставляя свой бокал.
– Йи-шшё по де-сять кр-ру-ш-ш-чик! – пошатнувшись в кресле, прошамкал Шаверни.
– Эй маркиз! – закричали принимавшие участие в ставках. – Ты зачем уставился на люстру?
В ответ маркиз глупо засмеялся и ответил так:
– Аврора за-чем она… – шта… – шта… – ша-та-а-й-тса? Ус-с-с-покойте лю-с-стру и ос-с-становите с-стол. Он вертитс-с-я, как юла-а-а…
Нивель наконец по настоящему спохватилась. Наклонившись к горбуну, она ему нежно промурлыкала:
– Миленькой мой, сокровище ненаглядное, пока поединок не завершен, я могу отказаться от моей ставки? Ведь ты не будешь настаивать на том, чтобы обобрать до последней нитки бедную танцовщицу. Ведь так, мой золотой?
– Не буду, – ясным шепотом ответил ей на ухо горбун. – Вы мне ничего не должны, сударыня, – и тут же воззвал ко всем. – Да налейте же, налейте поскорее. Дайте выпить, не то засохну от жажды!
– Дай-те вы-и-и-пюить, – повторил маркиз, – я могу вы-и-и-пю-ить море, только пусть пе-ре-с-станет качаться па-а-а-луба-а.
Налили по второй большой кружке. Горбун взял ее твердой рукой.
– За здоровье дам! – провозгласил он.
– За здоровье милых дам, – шепнул Паспуаль на ухо Нивель.
Шаверни попытался поднести свою огромную склянку к губам, но полная чаша выскользнула из его рук, упав на колени. Все вино оказалось у маркиза на штанах, зато кружка осталась цела, – пухлые ручки Сидализы ее тут же водрузили на стол.
– Ах, крапленый туз! – вне себя от возмущения, бубнил Кокардас. – Тех, кто проливает вино, нужно сажать в тюрьму!
– Придется налить еще! – предложили ставившие за Шаверни в надежде, что лишняя большая кружка все-таки горбуна одолеет. Горбун с готовностью подставил свою непомерную емкость. Ее наполнили. Бокал Шаверни тоже был наполнен до краев; но веки у маркиза дрожали, как крылья у бабочки, которую только что накололи на булавку. Это был конец.
– Эк, тебя развезло, Шаверни! – воскликнул Ориоль.
– Шаверни, тебя шатает, как булонский каштан на ветру!
– Шаверни, тебе каюк!
– Ура горбуну!
– Да здравствует Эзоп II!
– Качать Вакха!
Внезапно многоголосый шум затих. Увлеченные поздравлениями победителя болельщики забыли о побежденном Шаверни. Он пошатнулся, как маятник, потом задрожал, будто желе:
– Нечес-с-тно! Мы не договаривались, что до-о-м будет па-а-а-дать…
– Шаверни готов!
– Эх, маркиз, маркиз!
– Размяк!
– Расплавился!
– Утонул!
Руки маркиза, не найдя опоры, причудливо загребали воздух, словно он собирался взлететь, но вместо этого рывком подался вперед и без чувств свалился под стол. По гостиной прокатилось новое «ура». Победитель горбун схватил полный бокал, приготовленный для Шаверни и легко, как кузнечик, вспрыгнул на стол. Стол покачнулся, но горбун удержал равновесие и, прочно обосновавшись на скатерти, осушил бокал, стоя. Его наградили громом аплодисментов.