«Слава правосудию государя! Так гибнут виновники мятежа и кровопролития! Народ и бояре! не ужасайтесь: Иоанн не нарушит слова; на вас милующая десница его. Кровь Борецкой примиряет вражду единоплеменных; одна жертва, необходимая для вашего спокойствия, навеки утверждает сей союз неразрывный. Отныне предадим забвению все минувшие бедствия; отныне вся земля русская будет вашим любезным отечеством, а государь великий отцом и главою. Народ! не вольность, часто гибельная, но благоустройство, правосудие и безопасность суть три столпа гражданского счастия: Иоанн обещает их вам пред лицем бога всемогущего…»
Тут князь московский явился на высоком крыльце Ярославова дому, безоружен и с главою открытою: он взирал на граждан с любовию и положил руку на сердце. Холмский читал далее:
«Обещает России славу и благоденствие; клянется своим и всех его преемников именем, что польза народная во веки веков будет любезна и священна самодержцам российским — или да накажет бог клятвопреступника! да исчезнет род его, и новое, небом благословенное поколение да властвует на троне ко счастию людей!» [132]
Холмский надел шлем. Легионы княжеские взывали: «Слава и долголетие Иоанну!» Народ еще безмолвствовал. Заиграли на трубах — и в единое мгновение высокий эшафот разрушился. На месте его возвеялось белое знамя Иоанново, и граждане наконец воскликнули: «Слава государю российскому!»
Старец Феодосий снова удалился в пустыню и там, на берегу великого озера Ильмена, погреб тело Марфы и Ксении. Гости чужеземные вырыли для них могилу и на гробе изобразили буквы, которых смысл доныне остается тайною. Из семисот немецких граждан только пятьдесят человек пережили осаду новогородскую: они немедленно удалились во свои земли. Вечевый колокол был снят с древней башни и отвезен в Москву; народ и некоторые знаменитые граждане далеко провожали его. Они шли за ним с безмолвною горестию и слезами, как нежные дети за гробом отца своего.
К иллюстрациям
Том «Русская проза XVIII века» иллюстрирован русскими и иностранными гравюрами и акварелями XVIII — первой половины XIX века из собраний Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина и Государственного Исторического музея.
Подобранные для тома листы не являются иллюстрациями к русской прозе XVIII века в буквальном смысле слова. Это — современная ей графика, близкая по темам или стилю к основным произведениям тома.
Сочинения М. Д. Чулкова, Н. И. Новикова и Д. И. Фонвизина иллюстрированы полупрофессиональными лубками по меди работы П. Н. Чуваева и народным лубком «Карлица и карлик».
Лубки работы П. Н. Чуваева:
1. Блинщица. Сцена ухаживания барина за кухаркой.
2. «Когда жил в Казани…».
Текст под рисунком:
«1-й франт. Когда жил в Казани, бродил в сарафане, прибыл в Шую, носил козлиную шубу; ныне стал богат, ярыгам не брат, по моде убираюсь, по моде наряжаюсь, прутиком подпираюсь, в прекрасных садиках гуляю, амурные песенки попеваю, никогда не работаю, веселюся и лупяю. Какая б молодица иль хотя девица моей красоте подивится, да вот уже первая есть, хочет знакомство со мною свесть.
Она. Я красна, я пригожа, я хороша, в нарядах знаю вкус, по моде живу, со многими ложусь; знать, не много ты учен, высоко тупей вздрючен, опустить его пониже, к моим услугам поближе, так будешь со мной парочкой, как барашек с ярочкой.
2-й франт. Она с малых лет привычки сей держалась, без денег ни с каким красавцем не вязалась, а для прибытка со всеми не дика, за деньги будет любить и быка».
3. «Ты требуешь, чтоб я твой похвалил наряд…».
Текст под рисунком:
«Ты требуешь, чтоб я твой похвалил наряд; хвалю его, он мне и всем хорош на взгляд». Муж, похваля, торопится скорее со двора. К жене гостям прибыть приходит уж пора; сожитель любить других жене не возбраняет; он от того доход великий получает; а те рога, он мнит, ему нетрудно несть, коль богатый человек чинит ему ту честь».
Народный лубок «Карлица и карлик» представляет собой диалог двух придворных шутов. Это — единая двухчастная композиция, которую вначале резали на одной деревянной доске, а со временем стали гравировать на двух медных досках, продолжая печатать на одном листе.
Текст под рисунками:
Карлица.
Я вижу, что бодро ступаешьИ своею харею людей пужаешь,Только на тебе убор хорош,А харею весьма непригож.
Я хоша и невелика в росте.Однако пребываю всегда в уборстве,И сама о себе весьма сомневаюся,А на твою персону зря усмехаюся.Аще кто нас увидит, дивится всяк,Что мы поступаем бодро так.
Карлик.
Я старик невелик, а бодер ступать,Кто бы со мною вышел потанцевать,Токмо на меня не дивится,Зря на мою персону, веселится.
Я своей поступки не переменяю,Как моей фамилии по обычаю,Аще имею невелик возраст,Однако имею велику бодрость,За что и в других странах похваляютИ многие персоны видеть желают.
Книга А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» иллюстрируется рисунками И. А. Ерменева, литографиями французского художника А. Убигана, а также гравюрами Г. Гейслера и неизвестного художника первой четверти XIX века.
Акварели «Крестьянский обед» и «Поющие слепцы» созданы И. А. Ерменевым, русским художником второй половины XVIII века. Он один из первых обратился к изображению жизни обездоленного крестьянства.
Гравюра «Наказание крестьянина плетьми в присутствии полицейских чинов» — работа немецкого рисовальщика и гравера Генриха Гейслера (1770–1844), жившего в России с 1790 по 1798 год. По возвращении из России Г. Гейслер издал в Лейпциге ряд серий гравюр, сделанных им по собственный натурным зарисовкам. Данная гравюра взята из серии «Наказания, применяемые в России» (ввоз этой серии в Россию был запрещен русским правительством).
Литографии французского художника Арманда Гюстава Убигана (1780–1862) взяты из его альбома «Нравы и костюмы русских» (Париж, 1817). Литографии сделаны по гравюрам английского художника Джона Августина Аткисона из его альбома «Живописное изображение манер, обычаев и развлечений русских» (Лондон, 1803–1804). Д. Аткисон жил р. Петербурге с 1784 по 1802 год. Возвратившись на родину, он предпринял ряд изданий, посвященных России.
К повести Н. М. Карамзина «Бедная Лиза» отнесены две литографии первой половины XIX века. Первая, работы А. Е. Мартынова (1768–1826), характерна для сентиментального стиля в русской гравюре XIX века; вторая, работы К. И. Рабуса (1799–1857), выполненная в 1§ 43 году, представляет собой вид Симонова монастыря в Москве.
А. Сакович
На суперобложке:
«Памятник Петру I на Сенатской площади в Петербурге». Раскрашенная гравюра. 1-я четверть XIX века. Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.
«Вид Моховой улицы и дома Пашкова в Москве». Раскрашенная гравюра Ф. Лорие (с оригинала Ж. Делабарта). 1799 г. Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.
Примечания
1
Н. В. Гоголь, Полн. собр. соч., т. VIII, М. 1952, стр. 400.
2
Там же.
3
В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. VII, М. 1955, стр. 119.
4
В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. VII, М. 1955, стр. 133.
5
К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 2, стр. 129.
6
Там же, т. 3, стр. 236.
7
Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. III, М. 1947, стр. 137.
8
Н. П. Огарев, Избранные произведения, т. 2, М. 1956, стр. 464.
9
А. И. Герцен, Собрание сочинений в 30-ти томах, т. XIII, М. 1958, стр. 273.
10
Здесь имени его не будет по причине той, чтоб не ошибиться. Книги приписываются людям, смотря по содержанию их и по сложению тех людей, кому они приносятся. Я же видал весьма много таких книг, которые приносилися знатным господам, но вместо того чтобы добродетели их увеличить, послужили они им сатирою. Так как бы кто, желая похвалить своего мецената, но не зная в похвалах толку и умеренности, весьма нелепо его выругал. И так, опасаяся сего и сверх того не зная доброты сочиненной мною книги, никому именно ее не приписываю. Титул же высокопревосходительства украшает человека, того ради и я поставил его для украшения моей книги, однако не высокопревосходительством желая ее украсить, но теми только буквами, из которых слово сие набрано и напечатано; а следующее письмо приношу всякому высокопревосходительному и высокодобродетельному господину генералу, камергеру и кавалеру, которого изрядные качества, снисхождения и милости выхвалять от искреннего моего сердца неусыпно желаю.