и Наталья Александровна начала:
— Всё дело в идеальности шара, отмеченной ещё Платоном.
Тут она замялась.
— Знаете историю с Фаустом? — помог ей учитель Петерсен, сделав странное движение кием-указкой. Наталья Александровна кивнула ему — даже чересчур резко.
— На известной гравюре Сихема Фауст изображен рядом с шаром, — ответила она. Чужие слова шуршали в её горле, будто внутри радиоточки военных времён. — Всё дело в том, что у великого учёного была книга, похожая на круг, специально сделанная для заклинания дьявола. Но его слуга безумный пьяница Касперле, принял эту книгу за портновскую мерку и залез в неё и превратился в шар.
— Не всё, это не всё, — закричал вдруг Петерсен, бросаясь к ней. — Фауст научился вытаскивать его оттуда, произнося по очереди слова: parlico (исчезают), parloco (появляются), parlico (исчезают), parloco (появляются), и ещё одно слово, означающее «все исчезают»…
Наталья Александровна не помнила это слово, но вдруг обнаружила сидящего в классе Макарова. Он что-то шептал, подсказывая. Да, это то самое слово шелестит над партами…
На этом месте она проснулась. Заливался звонок. Рядом на подушке лежал пластиковый мячик, искусанный и испачканный слюнями.
«Мышка, сволочь», лениво пробежало в голове Натальи Александровны, и она, шлёпая ногами, пошла к домофону.
На пороге возник сам Макаров.
— Спятил? — ласково спросила его Наталья Александровна. — Три ночи. Тебе повезло с нашей охраной.
— На, — Макаров сунул ей в руки сверток. — Я не дождался вчера тебя в клубе — Петерсен пропал. Спрячь куда-нибудь. И берегись Шарова.
— Мака… — начала Наталья Александровна возмущенно, но тот уже разворачивался в дверях.
— Дурак, — подытожила Наталья Александровна и, пошатываясь, пошла со свёртком на кухню. Кошка снова тёрлась о её, всё повторялось — как пару дней назад — она успела подумать это, пока свёрток освобождался от обёрточной бумаги. Внутри оказался пакет с старой книгой.
Она даже не стала её листать — книга дурно пахла, от переплёта несло сыростью и тленом. И она снова вернулась в кровать.
В то утро в доме не оказалась еды — Наталья Александровна, открыв дверцу холодильника, заглянула в ледяную пустыню с той тоской, с какой умирающий Скотт глядел в снежные пространства Антарктиды. Там, подёрнутая инеем, лежала погибшая экспедиция из зелёной фасоли и брокколи.
Она вздохнула, и, забыв книгу на холодильнике, отправилась завтракать в кафе.
Круассан был горяч, кофе крепок, а за стеклом торопился сумасшедший город — одних детей тащили в зоопарк, других вытаскивали оттуда, сигналила задетая каким-то прохожим машина — но звуки почти не проникали за чисто вымытое стекло кафе «Элефант». Слон действительно присутствует — в виде чугунной туши у входа, опёршийся на цирковой мяч одной ногой и гордо поднявший хобот.
Наталья Александровна, увлёкшись изучением коловращения жизни, вдруг обнаружила, что и её саму кто-то изучает.
Гладко выбритый мужчина в дорогом костюме улыбнулся ей из-за соседнего столика. Это был странный посетитель — перед ним стоял только стакан с водой, а сам он сидел, несмотря на жару, в застёгнутом на все пуговицы глухом чёрном костюме.
Вдруг он поклонился и откуда-то (Наталья Александровна была готова поклясться, что из-за затылка, то есть, из-за шиворота) извлёк огромную розу, похожую на подсолнух. Это уже начинало нравиться — её защитное поле прорвалось, и пропустило незнакомца внутрь — и за столик. Стакан перекочевал вслед за хозяином.
Наталья Александровна знала таких людей — их манеры шлифовались большими деньгами. Но это был не тревожный Макаров, не Петерсен с его шальными выигрышами. Здесь чувствовалась власть, которую дают только очень большие деньги и полное равнодушие к публичности.
Наталья Александровна сразу подумала, не переспать ли с ним, но эта мысль быстро улетучилась. Тем более, что незнакомец затеял очень странный разговор.
Она на секунду отвлеклась на звон посуды за стойкой, а разговор уже утёк далеко — и её собеседник рассказывал об антиквариате:
— …Мы с вами говорили о Книге Могил Введенского кладбища, составленной, по слухам ещё чернокнижником Брюсом. Якоб Вилимович предвидел будущее и написал историю кладбища, которого не было при его жизни. Отчего-то он знал, что через много лет будет там перезахоронен, и оттого привёл подробный список всех, кто будет лежать рядом и поодаль. Он описал их — с точными датами смерти, краткой историей жизни и главными свершениями. Но оказалось, что среди списков и чертежей кладбищенских участков Брюс зашифровал уйму тайных знаний, и, по-разному раскрывая страницы, теперь можно прочитать таинственные ритуальные формулы и заклинания. Книгу несколько раз пытались уничтожить разные люди из разных соображений, и понемногу она научилась защищать сама себя.
— Да что вы? — вежливо отозвалась Наталья Александровна. Мужчина, который сначала казался интересным, всё больше начал пугать.
— Есть такое слово на священном еврейском языке — megillah, и означает оно «свиток», — продолжал незнакомец, не интересуясь производимым впечатлением. Наталья Александровна про себя стала называть его Антикваром. Чёрт, он же представился ей, но она никак не могла вспомнить имени и отчества, что назвал этот сумасшедший — что-то в этом сочетании было политическое… Но нет, она всё же не помнит. Тогда она принялась ждать визитной карточки, которую обычно дают в конце разговора, а пока делала вид, что слушает.
— Итак, всякий, кто непочтительно отзывается об этой книге, или хочет вырвать из неё страницу, сам сворачивается в свиток. Или в шар.
Наталья Александровна знала этот тип городских сумасшедших — внешне умных, даже утончённых, но тех, что, начав свои речи, сразу выказывали своё безумие. Он пригодится ей для светского анекдота… Или, всё же, это он так ухаживает?
— Так вот, я хотел бы сделать вам одно предложение, — наконец завершил период её собеседник.
— Вот оно, началось, — понимает Наталья Александровна. Наскок и натиск, итальянская манера — и она вспоминает странные, кажется, итальянские слова из своего сна, повторяет их про себя, будто катая горошины на языке.
Что-то вдруг произошло вокруг неё, все предметы разом показались ей размытыми и призрачными до такой степени, что сквозь них можно просунуть руку. Кстати, рука, чья-то рука тут же появляется, и Наталья Александровна ощущает на ладони кусочек картона. Оглянувшись, она не видит никого — ни своего собеседника, ни официанта — и, оставив несколько банкнот на столе, поднялась. Выйдя из дверей, она приблизила бумажный прямоугольник к глазам — но нет! Это была не визитная карточка, а флаер, обещание жалкой и бессмысленной для неё скидки.
И вот она шла по улице обратно, тщетно пытаясь вспомнить, как зовут незнакомца. Какой-то человек, которого людской поток проносил мимо неё, вдруг поздоровался — но поздно, поздно —