Жизнь на борту «Селейсори Кхоран» оказалась для Тириона невероятно скучна. За весь день не находилось занятия интереснее, чем колоть себе пальцы ножом. На реке хоть были чудеса, на которые можно полюбоваться: гигантские черепахи, разрушенные города, каменные люди, обнажённые септы. Не угадаешь, что может скрываться за очередным поворотом реки. На море же дни и ночи не отличались друг от друга. Первое время после Волантиса ког шел вдоль берега, и Тирион мог смотреть на попадавшиеся мимоходом мысы, наблюдать за стаями морских птиц, взлетавших со скал и развалин сторожевых башен, считать оставшиеся за кормой голые бурые острова. Он видел и множество других кораблей – рыбацкие лодки, неуклюжие торговые суда, величавые галеры, взбивавшие волны веслами в белую пену. Потом они отошли дальше от берега, и остались только море и небо, воздух и вода. Вода как вода, небо как небо. Разве что иногда с облачком. «Слишком много синевы вокруг».
Ночи были еще хуже. И в лучшие-то времена Тирион плохо спал, а нынешние были далеко не лучшими. Попытки уснуть грозили ему кошмарами, а в них его ждали Горести и каменный король с отцовским лицом. У Беса остался небогатый выбор – либо забираться в гамак и слушать, как внизу храпит Джорах Мормонт, либо торчать на палубе и созерцать море. В безлунные ночи море от горизонта до горизонта было черно, как мейстерские чернила. Тёмное, глубокое, пугающее, жутковато-прекрасное – вглядываясь в него, Тирион ловил себя на том, что думает, как легко перемахнуть через планшир и кануть вниз во тьму. Один крошечный всплеск – и жалкая сказочка-жизнь окончится. «Но что, если ад существует, и отец ждет меня там?»
Лучшим событием каждого вечера становился ужин. Еда была не то чтобы хороша, но её было много, поэтому туда Тирион и проследовал. Камбуз, где он принимал пищу, был тесным и неудобным помещением с таким низким потолком, что пассажирам ростом повыше постоянно грозила опасность проломить череп – в первую очередь это касалось рослых рабов-воинов Огненной Длани. Как бы Тириону ни нравилось хихикать над этим, он всё же предпочёл есть в одиночестве. Для него очень быстро стало невыносимым сидеть за переполненным столом с людьми, говорящими на другом языке, прислушиваться к их беседам и шуткам, не понимая ни слова. Особенно тягостно стало с тех пор, как он начал всякий раз задумываться, не над ним ли смеются.
На камбузе же хранились и книги. Капитан оказался заядлым книгочеем, так что держал на судне аж три тома: книгу стихов о море (один другого хуже), залапанный томик постельных похождений юной рабыни в лиссенийском доме подушек и четвертый (последний) том «Жизни триарха Беличо» – знаменитого волантисского патриота, чья непрерывная череда завоеваний и триумфов безвременно оборвалась, когда его съели великаны. Тирион прочитал все три книги к третьему дню плавания. За отсутствием другого чтения он взялся за них снова. Книжка про рабыню была написана хуже остальных, зато увлекательнее, и именно её Тирион прихватил с собой, почитать в тот вечер за ужином из свёклы с маслом, холодной ухи и галет – таких черствых, что ими можно было забивать гвозди.
Он читал рассказ девушки о том дне, когда её с сестрой схватили работорговцы, когда на камбуз заглянула Пенни.
– Ох, – сказала она. – Я думала... я не хотела беспокоить м’лорда, я...
– Ты меня ничуть не беспокоишь. Надеюсь, ты не собираешься попытаться убить меня вновь?
– Нет, – она отвела взгляд, и её лицо зарделось.
– В таком случае я не возражаю против приятной компании. На нашем судне с этим туго, – Тирион закрыл книгу. – Подходи, садись, ешь.
До сих пор девушка оставляла почти всю еду нетронутой у двери каюты – к нынешнему дню она должна была оголодать.
– Уха почти съедобная. По крайней мере, рыба в ней свежая.
– Нет, я... я как-то подавилась рыбной костью, и не могу есть рыбу.
– Тогда выпей вина, – он налил чашу и пододвинул ей. – Угощение от нашего капитана. По правде сказать, оно больше похоже на мочу, чем на арборское золотое, но даже моча лучше на вкус, чем этот чёрный смолистый ром, который пьют матросы. Возможно, вино поможет тебе уснуть.
Девушка даже не притронулась к чаше:
– Благодарю, м’лорд, но я не буду, – отступила она. – Не хотела вас беспокоить.
– Ты собираешься провести всю свою жизнь в бегах? – спросил Тирион, прежде чем Пенни успела выскользнуть за дверь.
Это её остановило. Щеки у неё стали ярко-розовыми, и Тирион испугался, что она сейчас опять заплачет. Вместо этого карлица с вызовом надула губки и заявила:
– Вы и сами в бегах.
– Это верно, – признал он. – Но я бегу куда-то, а ты откуда-то, и между этими понятиями огромная разница.
– Нам бы не пришлось убегать, если бы не вы.
«Хватило же ей смелости сказать мне это в лицо».
– Это ты про Королевскую Гавань или про Волантис?
– И про то, и про другое, – у неё на глаза навернулись слезы. – Про все. Ну почему вы не могли сразиться с нами на пиру, как хотел король? Вы бы не поранились. Чего вам стоило, м’лорд, сесть на нашего пса и, сразившись с нами, порадовать мальчика? Просто маленькая потеха – они бы над вами посмеялись, вот и все.
– Они бы надо мной посмеялись, – повторил Тирион. «Вместо этого я заставил их смеяться над Джоффом. Какая каверза вышла, а?»
– Брат говорил, что смешить людей хорошо. Благородное занятие, и почетное. Брат говорил... он... – По её лицу побежали хлынувшие слезы.
– Мне жаль твоего брата, – Тирион уже говорил ей те же слова и раньше, в Волантисе, но тогда она была так убита горем, что едва ли слышала их.
Сейчас она услышала.
– Жаль. Вам жаль, – её губы дрожали, щеки были мокры от слез, глаза покраснели. – Мы бежали из Королевской Гавани в ту самую ночь. Брат сказал, что так будет лучше, до того как кто-нибудь заинтересуется, не причастны ли мы к смерти короля, и станет нас пытать, чтобы это узнать. Сначала мы поехали в Тирош. Брат думал, что это достаточно далеко – но не тут-то было. Там у нас был знакомый жонглёр. Он много лет подряд каждый день жонглировал у Фонтана Пьяного Бога. Он был стар, и руки у него стали уже не такие ловкие, как прежде, и иногда он ронял мячи и гонялся за ними по площади, но тирошийцы все равно смеялись и кидали ему монетки. Однажды утром мы услышали, что его тело нашли в храме Триоса. У Триоса три головы, и за дверями храма стоит его большая статуя. Старика разрубили натрое и запихали Триосу в три пасти. Тело сшили обратно, вот только головы при нем не было.
– Её отнесли моей милой сестрице. Он тоже был карлик?
– Да, невысокий. Как вы и как Оппо-Грош. Вам и жонглера жаль?
– До этой самой минуты я не знал, что он жил на свете, но... да, мне его жаль.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});