На этот раз он затаил гнев. Ускорение разрыва не было в его интересах, поэтому он сдержался и скрыл свои чувства. К тому же, сознавая, что у него нет законного основания быть требовательным и что Россия, отклоняя его просьбы, не давала ему никакого права выразить ей свое неудовольствие, он воздержался и от жалоб. Мало того, отказываясь от надежды убедить Александра, он счел бесполезным продолжать и обострять спор, который мог привести преждевременно к раздору. Он переделывает и сокращает приготовленную Куракину ноту, превращая свою горячую просьбу в простую декларацию принципов.[638] У него не вырывается ни одного слова, которое могло бы выдать его враждебное настроение. Он решил, что, когда увидит Чернышева, он “сдержанным тоном, не высказывая ни малейшего гнева”, скажет ему, что считал своей обязанностью ознакомить русского императора “с единственным способом покончить с англичанами, но так как император Александр считает, что этот способ не отвечает интересам его страны – что, может быть, вполне справедливо – он уже не придает ему столь важного значения”.[639] Если, думает он, России для того, чтобы успокоиться насчет наших намерений, нужны только фразы о миролюбии, он не откажет ей в этом удовольствии, на то и Коленкур в Петербурге, чтобы говорить их. Только ради этого он и оставляет там своего посланника, который неизменно пользуется благосклонностью царя.[640] Но не ожидая уже ничего от России, он при достижении цели своими единичными усилиями совершенно перестанет считаться с интересами и обидчивостью Александра. Для борьбы с Англией он без всякого стеснения будет распоряжаться всеми странами, которые занимает своими войсками или удерживает за собой. Он всюду будет действовать сообразно своим необузданным теориям, будет кроить королевства, перемещать границы, распределять и размещать человеческий материал, как будто он знает, что его смелые нововведения еще сильнее вооружат против него Россию, то он немедленно же станет приводить их в исполнение – прежде, чем мир с Портой вернет войскам царя полную свободу действий. Если после мира на Востоке, который, вероятно, будет заключен в течение будущего года, император Александр будет держаться пассивного положения, если он безропотно примирится с тем, что он будет делать, он предоставит его одиночеству и займется исключительно Англией. Но он считает более вероятным, что, развязавшись с Турцией, Россия открыто перейдет на сторону наших врагов, – если только они до тех пор не сложат оружия, – что тогда она сбросит маску с своих враждебных намерений; но к этому времени он и сам успеет усилить свои войска в Германии и восстановит свою великую армию. Тогда в его распоряжении будет огромное количество людей, неизмеримо более того, что он до сих пор вводил в дело; столько войск, что их вполне будет достаточно, чтобы навсегда устранить Россию с европейской сцены или силой заставить ее снова вступить в союз. Мысль, что неизбежно придется кончить этим, что ему предстоит решительная кампания на Севере, представляется ему, как завершение его трудов, и властно овладевает его умом. Теперь перспектива этой кампании, мысль о которой только по временам приходила ему на ум, все ярче выступает из-за нынешних его предприятий. Она непрерывно растет, поднимается над горизонтом и во все более ярких чертах обрисовывается и выступает в тумане будущего.
В настоящее же время Наполеон считает нужным самовластно пустить в ход целый ряд жестоких мер. Он положительно неистовствует в деле захватов и накладывает самую суровую опеку на те страны, куда ему важно не допускать англичан, или откуда необходимо изгнать их. Что касается Юга, он находит, что наступил удобный момент для окончательного подчинения Испании. На окраине полуострова Массена занял, наконец, Португалию. Он прогнал армию Веллеслея, прошел мимо Каимбры, овладел господствующими над Лиссабоном позициями, и, по последним известиям, находился в пяти милях от Лиссабона. Конечно, трудно судить о ходе и оборотах военных операций, скрытых за густой цепью гор, откуда могли доходить только смутные и преувеличенные слухи об ожесточенной борьбе. Тем не менее, Наполеон ежеминутно ждет известий, что Массена занял Лиссабон, что Веллеслей сел со своими войсками на суда и что Португалия очищена от неприятеля. В надежде на такой благоприятный исход дела, он предписывает правительству в Мадриде начать переговоры с мятежными кортесами Кадикса и в последний раз потребовать от них признания французской династии и Байоннского договора. За это признание он готов согласиться не нарушать целости Испании, в противном же случае, в наказание за ее сопротивление, он просит расчленить Испанию, присоединить к Франции северные провинции, и с высоты своих перенесенных до Эбро границ, всей своей тяжестью налечь на изувеченную Испанию. Склонный по складу характера вести сразу много дел, он желает, чтобы одновременно с покорением полуострова были приняты решительно меры на Северном и Балтийском морях. Откладывая до сих пор, из желания не портить отношений с Россией, решение участи ганзейских городов и прилегающих к ним территорий, теперь он решает присоединить их к своей империи. Это решение созрело в нем уже 14 ноября, через три дня после получения им отказа Александра применять к нейтральным судам выработанные им правила, но об этом решении Европа должна узнать только через месяц из опубликованного сенатского решения.
Он замещает своих консулов и командующих войсками в Бремене, Гамбурге и Любеке префектами, иначе говоря, подменяет оккупацию присоединением; он ставит в суровые тиски своей администрации те страны, на которые до сих пор распространялась только сфера его влияния, и надеется таким путем отнять у Германии всякую возможность стремиться к независимости. Он думает, что тогда ему легче будет использовать для морской борьбы соединенные под его властью страны, легче будет поднять против врага другие народы и выставить против него новые силы. Главным же образом, он хочет доказать англичанам, что каждый их отказ вести переговоры, каждое проявление упрямства будет стоить им бесспорного бедствия, будет сопровождаться окончательным закрытием какого-нибудь необходимого для их торговли рынка. Весной он объявит им, что единственное средство спасти Голландию и ганзейские города – это немедленное заключение мира. Лондонский кабинет остался глух к этому предостережению, Голландия была присоединена. Недавно на совещаниях в Морлеи по поводу обмена пленников, во время переговоров, которые могли привести к переговорам о мире, английское министерство проявило только злую волю и неуступчивость. Следовательно, необходимо, чтобы угроза была приведена в исполнение, чтобы немецкие гавани постигла участь Голландии, чтобы господство Франции на побережье распространялось непрерывно, роковым образом сокрушая на пути все преграды, по мере того, как англичане будут упорно распространять и удерживать за собой исключительное господство на морях. Такое поступательное движение вперед, положенное Наполеоном в основу своих действий, приводит его к поступкам, которые являлись вызовом человеческому разуму и здравому смыслу. Он доходит до того, что хочет создать чудовищную по размерам империю, уродливую по форме и величине, состоящую, сказал бы я, из двух рук, из которых одна начиналась у Альп и Рейна и протягивалась вдоль побережья Средиземного моря за Рим включительно, а другую проектировалось протянуть по немецкому побережью в виде узкой полосы французских департаментов от острова Текселя до Любека. Этими руками он хотел охватить центральную Европу, изолировать ее от англичан, устроить из всего побережья континента один непрерывный фронт для обороны и нападения, и, выпустив декрет об отлучении от мира Британских островов, подвергнуть их строгой и правильной блокаде. На Юге он может, не наталкиваясь на сопротивление, подвигаться вперед, сколько ему угодно, так как на своем пути он встречает только слабосильные, безвольные, уже подчинившиеся его влиянию народы. На Севере же, стоит ему сделать еще один шаг вперед, – и он натолкнется на препятствие, на единственное, способное к сопротивлению государство, оставшееся в целости от стертой с лица земли Европы, т. е. на Россию. Уже одним тем, что он довел до Балтики свои границы, он наносит безопасности России удар, более сильный и более серьезный, чем все предыдущие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});