Читать интересную книгу Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Сапожник остановился, желая удостовериться в произведенном впечатлении; но Самуэль в эту минуту уже спал, и было очевидно, что конец истории не достигнул его ушей. Арестант испустил глубокий вздох, вытряхнул пепел из трубки, завернулся в одеяло, и скоро отрадный сон сомкнул его глаза.

Поутру на другой день мистер Пикквик сидел один в своей комнате за чашкой чаю, между тем как Самуэль Уэллер в комнате башмачника ваксил господские сапоги и чистил платье. В это время кто-то постучался в дверь, и прежде чем мистер Пикквик успел произнести: «Войдите!» — за порогом его жилища показалась косматая голова и грязная бархатная фуражка, в которых великий человек немедленно угадал личную собственность мистера Смангля.

— С добрым утром, сэр! — сказал этот достойный джентльмен, сопровождая свой вопрос дюжиной маленьких поклонов. — Вы сегодня ожидаете кого-нибудь? Вон там внизу спрашивают вас какие-то три джентльмена, должно быть, славные ребята: они стучат во все двери, и жильцы наши бранят их на чем свет стоит за это беспокойство.

— Ах, боже мой, как это глупо с их стороны! — воскликнул мистер Пикквик, быстро вставая с места. — Я не сомневаюсь, что это некоторые из моих близких друзей: я ожидал их еще вчера.

— Ваши друзья! — вскричал Смангль, схватив мистера Пикквика за руку. — Ни слова больше. Будь я проклят, если с этой минуты они не будут также и моими друзьями. Мивинс тоже будет считать их своими друзьями. Ведь этот Мивинс, скажу я вам, собаку съел на все руки, не правда ли, почтеннейший? — заключил мистер Смангль с великим воодушевлением.

— Я еще так мало знаю этого джентльмена, — сказал мистер Пикквик, — что…

— Ни полслова больше, ни четверть слова! — перебил Смангль, ухватившись за плечо мистера Пикквика. — Вы узнаете его вдоль и поперек не далее как сегодня и, уж разумеется, будете от него в восторге. У этого человека, сэр, — продолжал Смангль, принимая торжественную позу, — такие комические таланты, что он был бы истинным сокровищем для Дрюриленского театра.

— Неужели?

— Клянусь честью. Послушали бы вы, как он декламирует лучшие места из наших национальных комедий: просто трещат уши, и глазам не веришь. Вот что! И уж я поручусь заранее, что вы полюбите его больше всех своих друзей, иначе быть не может. Водится за ним один только маленький грешок… ну, да это пустяки, вы знаете.

Когда мистер Смангль при этом намеке тряхнул головой и бросил на своего собеседника сочувственный взгляд, мистер Пикквик, в ожидании дальнейших объяснений, проговорил только: «А!» — и с беспокойством взглянул на дверь.

— А! — повторил мистер Смангль, испуская тяжелый и продолжительный вздох. — Лучшего товарища и собеседника не найти вам в целом мире, за исключением, разумеется, одного только этого недостатка. Если бы, примером сказать, в эту самую минуту дедушка его вышел из могилы и явился перед его глазами, он бы непременно попросил у него взаймы фунтов двести под собственную свою расписку на гербовом листе в восемнадцать пенсов.

— Ах, боже мой! — воскликнул мистер Пикквик.

— Это уж так верно, как я имею честь разговаривать с вами, — подтвердил мистер Смангль. — А что и того вернее: он прокутил бы эти деньги в какую-нибудь неделю, а там опять стал бы просить взаймы, уж, конечно, без отдачи.

— Вы сообщаете мне очень замечательные подробности, — сказал мистер Пикквик, — только знаете, когда мы этак разговариваем с вами, приятели мои, вероятно, слишком беспокоятся, что не могут отыскать меня в этом месте.

— О, это ничего, я сейчас проведу их, — сказал Смангль, делая шаг к дверям, — прощайте! Я уж, разумеется, не стану вас беспокоить, когда вы будете принимать друзей. — Да, кстати…

При этой последней фразе мистер Смангль вдруг остановился, запер дверь и, пересеменивая на цыпочках к мистеру Пикквику, сказал ему на ухо:

— Не можете ли вы, почтеннейший, ссудить мне полкроны до конца будущей недели — а?

Мистер Пикквик с трудом удержался от улыбки; но, сохраняя, однако ж, по возможности спокойный вид, вынул требуемую монету и положил ее на ладонь мистеру Сманглю, после чего этот джентльмен, таинственно прищурив левым глазом и кивнув головой, выюркнул из дверей, отправившись таким образом на поиски за тремя джентльменами, с которыми он и воротился через несколько минут. Затем, еще раз подмигнув мистеру Пикквику в удостоверение, что не забудет своего долга, он окончательно удалился из его жилища, и великий человек остался наедине со своими друзьями.

— Ах, милые друзья мои, — сказал мистер Пикквик, попеременно пожимая руки мистера Топмана, мистера Винкеля и мистера Снодграса, — как я рад, что наконец вижу вас в своей печальной квартире!

Весь триумвират приведен был в трогательное умиление при взгляде на великого человека. Мистер Топман плачевно покачал головой; мистер Снодграс, снедаемый душевной скорбью, приставил к своим глазам носовой платок; мистер Винкель удалился к окну и зарыдал.

— С добрым утром, господа! — закричал Самуэль, входя в эту минуту с сапогами и вычищенным платьем своего господина. — Прочь тоска и печали. Приветствую вас, джентльмены!

— Этот молодец, — сказал мистер Пикквик, слегка ударяя по голове своего слугу, когда тот, стоя на коленях, застегивал полусапожки на ногах своего господина, — этот молодец вздумал арестовать самого себя, чтобы не разлучаться со мною.

— Как! — воскликнули в один голос друзья мистера Пикквика.

— Да, джентльмены, — сказал Самуэль, — я здесь арестант, с вашего позволения; жалкий узник, как выразилась одна почтенная леди.

— Арестант! — воскликнул мистер Винкель с необыкновенным волнением.

— Эгой, сэр! — отвечал Самуэль, приподнимая голову. — Что новенького с вашей честью?

— Я было надеялся, Самуэль, что… ничего, ничего, — стремительно сорвалось с языка у мистера Винкеля.

В словах и манерах мистера Винкеля обнаруживалось такое странное и необыкновенное расстройство, что мистер Пикквик бросил на своих друзей изумленный взор, требуя от них объяснений этого явления.

— Мы сами не знаем, — сказал мистер Топман, отвечая громко на этот безмолвный вопрос. — Он был очень беспокоен в эти последние два дня, и обращение его сделалось необыкновенно странным, так что он решительно не похож на себя. Мы уж принимались его расспрашивать, да только он ничего не объяснил нам.

— Тут, право, нечего и объяснять, — сказал мистер Винкель, краснея, как молодая девушка, под влиянием проницательных взоров мистера Пикквика. — Уверяю вас, почтенный друг, что со мною ничего особенного не случилось. Мне вот только необходимо на несколько дней отлучиться из города по своим собственным делам, и я хотел просить вас, чтобы вы отпустили со мной Самуэля.

Изумление на лице мистера Пикквика обнаружилось в обширнейших размерах.

— Мне казалось, — продолжал мистер Винкель, — что Самуэль не откажется поехать со мною; но уж теперь, конечно, нечего об этом думать, когда он сидит здесь арестантом. Я поеду один.

Когда мистер Винкель произносил эти слова, мистер Пикквик почувствовал с некоторым изумлением, что пальцы Самуэля задрожали на его полусапожках, как будто он был озадачен неожиданной вестью. Самуэль взглянул также на мистера Винкеля, когда тот кончил свою речь, и они обменялись выразительными взглядами, из чего мистер Пикквик весьма справедливо заключил, что они понимают друг друга.

— Не знаете ли вы чего-нибудь, Самуэль? — спросил мистер Пикквик.

— Нет, сэр, ничего не знаю, — отвечал мистер Уэллер, принимаясь застегивать остальные пуговицы с необыкновенной поспешностью.

— Правду ли вы говорите, Самуэль?

— Чистейшую, сэр, — ничего я не знаю, и не слышал ничего вплоть до настоящей минуты. Если в голове у меня и вертятся какие-нибудь догадки, — прибавил Самуэль, взглянув на мистера Винкеля, — я не вправе высказывать их из опасения соврать чепуху.

— Ну, и я не вправе предлагать дальнейшие расспросы относительно частных дел своего друга, как бы он ни был близок к моему сердцу, — сказал мистер Пикквик после кратковременной паузы, — довольно заметить с моей стороны, что я тут ровно ничего не понимаю. Стало быть, нечего и толковать об этом.

Выразившись таким образом, мистер Пикквик свел речь на другие предметы, и мистер Винкель постепенно начал приходить в спокойное и ровное состояние духа, хотя не было на его лице ни малейших признаков беззаботного веселья. Друзьям представилось слишком много предметов для разговора, и утренние часы пролетели для них незаметно. В три часа мистер Уэллер принес ногу жареной баранины, огромный пирог с дичью и несколько разнообразных блюд из произведений растительного царства, со включением трех или четырех кружек крепкого портера — все это было расставлено на стульях, на софе, на окнах, и каждый принялся насыщать себя, где кто стоял. Но, несмотря на такой беспорядок и на то, что все эти кушанья были приготовлены в тюремной кухне, друзья произнесли единодушный приговор, что обед был превосходный.