Читать интересную книгу Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Ах ты, неуклюжий старичина! — сказал Самуэль, поспешивший весьма кстати на выручку своего отца. — Что это тебе вздумалось с таким азартом протянуть руку в этому стакану? Разве не видишь, что ты чуть не задел этого джентльмена?

— Ненарочно, Сэмми, ненарочно, друг мой, — сказал мистер Уэллер, озадаченный этим совершенно непредвиденным столкновением событий.

— Извините этого старика, сэр, вперед он будет учтивее, — сказал Самуэль, когда красноносый джентльмен, поправляя свои волосы, снова уселся на стул. — Какого вы мнения, сэр, об этой теплой суете?

Мистер Стиджинс не учинил словесного ответа, но жесты его приняли выразительный характер. Он приотведал влагу в стакане, который ему подали, потом бережно поставил свой зонтик на пол и приотведал еще, разглаживая в то же время свой жилет и верхнюю часть панталон. Наконец, мистер Стиджинс залпом выпил весь стакан и, облизнувшись, подал его Самуэлю с тем, чтобы он приказал изготовить другую порцию такого же вещества.

Миссис Уэллер, со своей стороны, отдала также должную справедливость этому составному веществу. Сперва, как и следует, она твердо объявила, что не берет в рот ни одной капли; потом с великим трудом проглотила крошечную капельку, потом большую каплю, и потом уже вдруг несколько капель, без малейшего труда. Получив от природы комплекцию весьма чувствительного свойства, достойная леди весьма успешно вытягивала по слезинке из своих глаз с каждой каплей глинтвейна и, растопляя постепенно свои чувства, достигла наконец величайшего пафоса при обнаруживании скорби и печали.

Мистер Уэллер старший наблюдал эти явления с превеликим отвращением и досадой, и когда, наконец, мистер Стиджинс, после второй порции крепительного напитка, вдруг испустил из своей груди несколько скорбных вздохов и стонов, старый джентльмен открыто выразил свое неудовольствие многочисленными и бессвязными речами, в которых, впрочем, нельзя было доискаться определенного значения и смысла.

— Вот что, друг мой Сэмми, — шепнул мистер Уэллер на ухо своего сыну после продолжительного пристального наблюдения за движениями супруги и достопочтенного мистера Стиджинса, — желудок у твоей мачехи, думать надобно, ужасно испорчен, так же, как и у этого пастыря с красным носом.

— Отчего ты так думаешь? — сказал Самуэль.

— Да оттого, видишь ты, что крепительные напитки ничуть не скрепляют их суставов: все, что входит в их желудок, превращается в теплую водицу, и эта водица выкатывается обратно из их глаз. Поверь мне, друг мой Сэмми, это у них, должно быть, наследственная слабость.

Высказывая это ученое мнение, мистер Уэллер старший выделывал в то же время более или менее выразительные жесты и гримасы, к величайшему огорчению своей супруги, которая, подметив теперь значительную часть этих движений, заключила весьма правдоподобно, что неисправимый муж ее продолжает издеваться над ней и над особой достопочтенного представителя методисткой доктрины. Уже она решилась в своей душе сделать необходимые приготовления к обнаружению в сильнейшей степени истерических припадков с надлежащей обстановкой, как в эту самую минуту мистер Стиджинс поднялся со своего места и, остановившись посреди комнаты, приступил к произнесению трогательной речи в назидание всей компании, и особенно для личной пользы мистера Уэллера младшего. В резких и сильных выражениях достопочтенный оратор принялся заклинать молодого человека, чтоб он бдительно смотрел за своими чувствами и помыслами и неленостно стоял на страже в этом логовище несчастья и мирской суеты, куда завлечен он силой обстоятельств, зависевших, в некоторой степени, от его собственной лукавой и злой воли. Он старался оградить его сердце от лицемерия и ложной гордыни, и в этом отношении рекомендовал молодому человеку брать пример с него самого, мистера Стиджинса, заслужившего всеобщее уважение, любовь и преданность от всех истинно благомыслящих людей. Развивая этот тезис, достопочтенный пастырь убедительно доказывал заблудшему сыну, что, имея перед глазами такой достойный образец, он, Самуэль Уэллер, сделается рано или поздно одним из наилучших сочленов методистского общества, оказавшего в последнее время такое благодетельное влияние на избранных сынов и дщерей британского и американского вертограда. Вслед за тем мистер Стиджинс, к наивящему назиданию молодого человека, изобразил живо и сильно, что все его приятели и друзья, с которыми, на свою погибель, приходил он в соприкосновение в продолжение своей жизни, бесспорно суть отъявленные негодяи и мерзавцы, стыд и поношение бренного человеческого естества.

Во второй части диссертации красноречивый оратор убеждал своего молодого слушателя удаляться, пуще всех пороков, от пьянства, так как пьяный человек, в строгом смысле, есть не что иное, как свинья, отравленная грязными и ядовитыми зелиями, изобретенными на погибель тела и души. Но на этом месте язык достопочтенного и красноносого джентльмена сделался удивительно бессвязным, и стопы его, независимо от воли своего владельца, принялись выписывать такие вензеля, что мистер Стиджинс, для сообщения своему телу перпендикулярного положения, принужден был уцепиться обеими руками за спинку стула.

Мистер Стиджинс не обнаружил в своей речи никакого желания, чтобы слушатели его стояли настороже против шарлатанов, которые выступают с медным лбом на состязание с легковерными умами и сердцами. Но так как он простоял весьма долго, облокотившись на спинку стула, и неистово моргал обоими глазами, то можно было прийти к безошибочному заключению, что все эти сентенции переваривались в его мозгу, хотя он не считал нужным высказывать их в настоящей беседе.

Слушая эту удивительную речь, миссис Уэллер всхлипывала и рыдала при конце каждого параграфа, между тем как Самуэль спокойно сидел на стуле, перебросив ногу на ногу, и смотрел на оратора самыми умильными глазами. Временами он выразительно перемигивался со своим почтенным родителем, который был при начале этой речи в самом веселом расположении духа, но потом заснул на половине и не просыпался до конца.

— Браво, браво! — сказал Самуэль, когда, наконец, красноносый джентльмен оставил свой ораторский пост. — Вы говорите очень хорошо, мистер Стиджинс.

— Надеюсь, это принесет тебе пользу, Самуэль, — сказала миссис Уэллер торжественным тоном.

— Принесет, сударыня, принесет, — отвечал Самуэль.

— О, если бы это могло также исправить твоего отца! — воскликнула миссис Уэллер.

— Благодарю тебя, душенька, — сказал мистер Уэллер старший, — я уж поправился малую толику: вздремнул и всхрапнул.

— Пропащий человек! — сказал достопочтенный мистер Стиджинс.

— Спасибо за ласку, — сказал мистер Уэллер старший, — не забуду ваших милостей. Только знаете ли, сэр, и вы, почтенная сударыня, сумерки уж, кажется, давненько наступили; Пегашка застоялась. Если мы простоим здесь еще часок-другой, то ведь она просто полетит по воздуху на обратном пути домой, и я не поручусь за вашу безопасность. Вы же ведь не любите, господин пастырь, когда колесо ненароком задевает за тумбу.

При этом намеке достопочтенный мистер Стиджинс, взволнованный и озадаченный, взял свою шляпу, зонтик и, обращаясь к почтенной леди, сказал, что пора им, наконец, выбраться из пределов этого нечистого жилища. Миссис Уэллер немедленно встала со своего места, и Самуэль вывел своих гостей на тюремный двор.

— Прощай, мой друг Сэмми! — сказал старый джентльмен.

— Прощай, добрый человек! — отвечал мистер Уэллер младший.

— Вот что, Сэмми, — шепнул старик, отведя немного в сторону своего сына, — кланяйся от меня своему старшине и скажи, что если он этак задумает что-нибудь, так я весь к его услугам. Есть у меня на примете один мебельщик, который, в случае нужды, готов выручить из омута самого черта. Пьяны, Сэмми, пьяны, — заключил мистер Уэллер, хлопнув своего сына по затылку и отступив шага два назад.

— Это что еще, старый кудесник?

— Фыртопияны, Сэмми, фыртопияны, — пояснил мистер Уэллер с тем же таинственным видом. — Пусть старшина возьмет напрокат инструмент этого сорта, на котором нельзя играть, Сэмми.

— Что ж из этого выйдет? — спросил Самуэль.

— И пусть через некоторое время он пришлет за моим приятелем, мебельщиком, чтобы тот взял назад свою машину, — продолжал мистер Уэллер. — Понимаешь теперь?

— Нет, — отвечал Самуэль.

— Эх ты, дубинная башка! — прошептал старый джентльмен. — Да в этой машине старшина твой уляжется, и с головизной, и с ногами, и с руками, и он там может отдыхать, как на своей постели. Понял?

— Еще бы! Ну?

— Ну, а уж там пиши пропало. Паспорт в Америку, да и катай-валяй на всех парусах. Американцы — народ славный, и любят дорогих гостей. Старшина может остаться там до кончины миссис Бардль или до той поры, как повесят господ Додсона и Фогга, а это, по всей вероятности, случится очень скоро. Тогда он воротится назад и настрочит книгу насчет этих американцев. Этой книгой он с лихвой возвратит все свои путевые издержки, да еще останется в барышах, особенно если он разбранит их хорошенько.