считаю очень желательным. Передачу командования Шегабутдинову теперь же, пока положение неясно, считаю недопустимой. Может, в крайнем случае командование передать наштадиву, а сами выезжайте, согласно моим прежним приказаниям. Наштадив должен выполнить все ваши распоряжения, вообще же решение вопроса предоставляю вам, сообразуясь с обстановкой. Кто у вас наштадив? Фрунзе.
– Наштадив у меня Янушев. Передавать командование ему нежелательно в том отношении, что – при каком угодно исходе – снова будут провоцировать, что командовать будет неизвестный для них человек, да (к тому же. – Д. Ф.) офицер. В крайнем случае полагаю сделать так: войска Джаркентского и Пишпекского районов передам вам, непосредственно в ваше распоряжение…
– Войска каких районов? Войска Джаркентского – не может быть?
– Извиняюсь, забита голова: Пржевальского и Пишпекского районов. Остальные части передам в подчинение комбригу девять. Это будет лучший выход.
– Хорошо, но комбриг должен быть подчинен Блажевичу. Кстати, как фамилия комбрига и где его штаб? Фрунзе.
– Фамилия комбрига девять – Скачков, штабриг находится в селении Гавриловке. Все же постараюсь как-нибудь уяснить положение, чтобы своим отъездом не испортить дело. Обо всех изменениях положения, если не будем захвачены, будем извещать регулярно и через короткий промежуток времени. Срок между донесениями полагаю установить час. Больше у меня ничего.
– Если даже положение улучшится, все равно выезжайте на север, сдав командование лицу по вашему выбору. Еще вопрос: какова роль Шегабутдинова? Фрунзе.
– Об этом донесем дополнительно; думаю, что он попал туда по несчастью, и он, по нашему мнению, оказал там большое влияние, сдерживая красноармейцев, как надо, от пьянства и тому подобное. Больше у меня ничего нет, разрешите уйти от аппарата и приступить к выяснению положения. Белов.
– Хорошо, секретное слово вставляйте незаметно, в первых двух фразах один раз, мы будем делать то же самое…
Затем, по-видимому, был обмен примерными секретными фразами. Говорил из Ташкента Куйбышев. И та, и другая сторона поняли условность разговора, взаимно расшифровались. Условились еще раз, что ровно через час Белов уведомит о положении, если только вообще это будет возможно, если их всех не арестуют здесь же, на месте…
Затем сохранился обрывок одного совершенно панического разговора по проводу, но кто вел и когда именно – установить нельзя, нет никаких следов. Кто-то из Верного:
– Позовите к аппарату Новицкого, Куйбышева, Фрунзе, всеобщую власть Ташкента…
– У аппарата остальных нет. Я – Новицкий. Начинайте.
По-видимому, штадив повторил свое требование о «всеобщей власти Ташкента». Новицкий отвечал:
– Отлично. Я понимаю, что нужно к аппарату всю высшую власть. Пока никого нет, вызвали в штаб, а потому ответьте: не желаете ли вы начать предварительный разговор со мной и, кроме того, нужно ли присутствие председателя Турцика… крайкома…
– Да вообще я прошу: позовите к аппарату всю высшую власть…
Тут какая-то заминка. А дальше:
– Какую высшую власть, – спрашивает Новицкий, – военную или гражданскую?
– Ну, да, конечно, военную – зачем нам гражданская. Вот, например, Куйбышева, Новицкого (? – Д. Ф.). Председателя Турцика, всех сюда надо позвать поскорей – поняли или нет теперь-то?
– Председатель Турцика – гражданская власть, а не военная, – урезонил Новицкий, – вы сами себе противоречите…
Из Верного огрызнулись, и, видимо, еще крепче повторено было требование «позвать всех».
– Так вы понимаете, – тщетно, хотя и разумно, убеждал паникера Новицкий, – что в скором времени все прибыть не могут, а потому предлагаю вам начать разговор…
Неизвестно, состоялся ли этот разговор. На этом ленты оборваны. Кто себя вел так панически – черт его знает! И даже точно неизвестно, в какой момент мятежа велся самый этот разговор. Наиболее подходящим, по критичности для штадива, является как будто именно этот – когда ждали с минуты на минуту налета, когда жгли бумаги особотдела.
А впрочем, неизвестно.
Белов обдумывал положение в связи с тем, что ему вот-вот придется исчезнуть из Верного. Советовался с Янушевым, начальником штадива. Советовался с Позднышевым. А в открытые окна штаба доносился с улиц тревожный гул скакавших отрядов. И вдруг прибежал из крепости Медведич – он там все время был около тюрьмы, пока сидели мы – арестованные:
– Освободили всех, повели куда-то на заседание… Надо быть, в ихний совет…
В штадиве радостно все встрепенулись. Блеснула надежда, что минует благополучно. Кинулись снова к телефонной трубке:
– Это крепость?
– Да. Что надо?
– Позовите освобожденного из тюрьмы Фурманова…
Я был в это время уже в помещении боеревкома. Окликнули меня, передали трубку,
– Это ты?
– Я.
– Освобожден?
– Да.
– Сюда пустят, в штадив?
– Не знаю. Верно, пустят. Подробности потом. Сейчас начинается заседание…
Обстановка в штадиве переменилась. Не ослабляя зоркости, не выпуская оружия, все, однако ж, стали спокойней. Ждали нас. А мы заседали. И только глубокой ночью прискакали в штадив – измученные, усталые, с лицами серыми от пыли, от нервности, от бессонных ночей…
Обрадованные друзья встречали у входа, до боли сжимали руки:
– Живы… Живы… А мы уж думали…
Так гурьбой прошли в комнату, там открыли экстренное заседанье.
Всего два вопроса:
Первый – успокоить дивизию и область.
Второй – переговоры с Ташкентом.
Тут разговоров было немного: набросали приказ, позаботились, чтоб он срочно и всюду мог попасть.
ПРИКАЗ
Военного Совета 3-й Туркестанской дивизии
Гарнизоном гор. Верного было предложено создать орган власти, которому подчинялись бы все военные и гражданские областные организации. После того как гарнизоном занята была крепость, там организовался Боевой революционный совет. В результате переговоров Военсовета дивизии, Боевого ревкома крепости и других организаций выяснилось, что причиной всего происшедшего был целый ряд недоразумений, окончательно ныне выясненных и ликвидированных. Военный совет дивизии, Боеревком крепости и Облревком пришли к полному и дружному соглашению на следующих основаниях: во главе дивизии, как прежде, стоит Военсовет дивизии, объединившийся с Боеревкомом крепости, а в Об. ревком добавлено от гарнизона 5 представителей.
Все провокационные слухи о бесчинствах, грабежах, кровопролитии и пр. являются подлой выдумкой наших врагов, и всем честным гражданам предлагается всемерно с ними бороться, а виновные будут немедленно предаваться суду по законам военного времени.
Предвоенсовета Фурманов.
Тов. председателя Чеусов.
За секретаря Щукин.
Надо было торопиться бросить этот приказ в массу, только больше волнующуюся от неведенья, надо было известить, что «договорились», что «все благополучно», и т. д. и т. д., ибо уже издалека прилетели слухи, будто в Верном разгром, резня, непрерывные бои… Эти слухи подогревали, подталкивали нерешительных, накаляли атмосферу и без того горячо накаленную.
Дальше – переговоры с Ташкентом. Крепостники заявили, что «новая власть» должна быть сейчас же, немедленно, тут же – по проводу утверждена центром, иначе… иначе она не может и