Ужасна была первая минута, когда он очутился лицом к лицу со своими воспоминаниями. Дюран изнемог под тяжестью стыда. Действительно, мы это утверждаем, его приводило в отчаяние не то, что у него украли полтораста тысяч ливров… сумма огромная!.. но то, что он, очертя голову, кинулся в яму, вырытую интриганами, что выстроил целое здание обманчивой мечты на лживых обещаниях, что поверил будущим почестям, разболтал о них и таким образом сделался басней и посмешищем всех своих соседей по улице Бурдоннэ!..
Однако если что-нибудь может извинить человека, попавшегося в сети, по крайней мере в его собственных глазах, так это изумительная ловкость, с какой были раскинуты эти сети. Не извинительно ли было в этом случае и простодушие Дюрана? Кто был бы способен бороться против такого трио, как обе графини де Сент-Анилль и Агамемнон Рива, без сомнения – жемчужина всех управителей и плутов? Этого было, впрочем, недостаточно для утешения Дюрана. Несмотря на сострадательный совет, высказанный в письме мнимой графини, Дюран подал жалобу и пустил в ход за свой счет и за наличные деньги всех полицейских сыщиков. Это стоило ему тысяч семь, которые соединились с полутораста тысячами, пропавшими понапрасну. Все поиски полиции остались безуспешны: сыщики никак не могли открыть никаких следов вдовствующей графини, мадемуазель Артемизы, Рива, управителя, и Легу, полицейского чиновника.
Кучер того экипажа, в котором сидели пленницы полицейского Лигу, получил приказание свернуть с лионской дороги тотчас же, как только спутники доехали до шарантонской заставы. Легу велел карете остановиться перед домиком очень скромной наружности, находившимся неподалеку от Парижа. Там наши действующие лица вышли из кареты и отправились в дом. В кожаном мешке, который нес Рива, заключалось золотом около ста сорока тысяч ливров, вырученных им от продажи тканей. Деньги было разложены на столе.
Мадемуазель Артемиза, как изобретательница гигантски плутовского плана, исполнение которого мы видели, неоспоримо присвоила себе большую часть. Из ста сорока тысяч она взяла себе восемьдесят. Графиня, Рива и Легу разделили между собой остальные шестьдесят. Потом прелестная невеста испанского гранда любезно поблагодарила своих сообщников, поцеловала, но без особой нежности, вдовствующую графиню, свою благородную мать, села опять в карету, но на этот раз одна, и закричала кучеру:
– Пошел по дороге в Италию, получишь двойные прогоны!
Лошади помчались во всю прыть.
История не передала нам подлинных имен Рива и Легу. Вдовствующую же графиню мы знали прежде под именем Молох. Артемиза де Сент-Анилль была не кто иная, как Венера или Люцифер – или, если угодно, мадам де ла Транблэ. Чтобы начать новую жизнь, ей нужны были деньги… много денег… Теперь она достала их. Мы скоро ее увидим.
CLIV. Старое платье, новая подкладка
Характер Рауля де ла Транблэ не принадлежал к числу таких, которые легко унывают от какого бы то ни было горя. Мы знаем, что он без большого труда восторжествовал, с помощью Венеры, над отчаянием, в которое впал после смерти Деборы. А горе, которое причинили ему неверность а побег жены, горе живое и сильное, не равнялось с той первой печалью, о которой мы уже говорили. Самолюбие страдало жестоко, но рана сердца была не глубока.
Следовательно, нравственное излечение Рауля совершилось так же скоро, как и физическое выздоровление. Сердце и плечо зажили в одно и то же время. После этой двойной раны осталась только легкая слабость в правой руке, а в душе сильное разочарование и горечь. Через несколько дней исчезла и слабость руки. Оставалась только душевная горечь.
Это расположение весьма естественно направило мысли молодого человека к тем идеям, которые до рождения его любви к Деборе были главной целью его жизни. Мы говорим о мщении, которое он намеревался привести в исполнение относительно трех наследников Реджинальда де ла Транблэ; наши читатели, вероятно, не забыли, с каким презрением прогнали они его из замка в самый день похорон маркиза.
Время не могло быть лучше выбрано для предприятия и выполнения этого столь долго откладываемого мщения. Осуществление подобного проекта должно было придать некоторый интерес жизни молодого человека, которую последние происшествия сделали очень печальной. Кроме того, он мог располагать выбором всех способов действия, потому что не имел недостатка в золоте, этом великом двигателе.
Как только мысль о мщении возродилась в голове Рауля, он ожил и понял, что жажда мести, так же как страсть к игре, никогда из угасает в сердцах, которыми раз завладела. Стоило только придумать план, исполнение которого было бы возможно. Рауль начал обдумывать.
Однажды утром Рауль, еще лежа в постели, позвонил в серебряный колокольчик, который стоял у него под рукой на ночном столике. В эту минуту пробило десять часов утра. Вошел лакей.
– Жак дома? – спросил Рауль.
– Дома, кавалер.
– Пришлите его сюда сейчас же.
Лакей поклонился и вышел. Через несколько минут Жак вошел в спальню своего господина.
– Жак, – сказал ему Рауль, – нет ли в этом квартале какого-нибудь продавца старого платья?
– Есть, живет под вывеской «Проворный Человек», недалеко отсюда, на Королевской площади…
– Он тебя знает?
– Еще бы.
– Каким образом?
Жак несколько смутился, потупил голову, покраснел и сначала не отвечал. Рауль повторил вопрос.
– У этого купца есть очень хорошенькая племянница, – сказал молодой камердинер, не без скромного замешательства. – Я несколько раз бывал в его лавке…
– А знает ли он, что ты служишь у меня? – спросил Рауль, улыбаясь.
– Кажется…
– В таком случае на этот раз не ходи к нему, а поищи другого… твоему знакомому может показаться странным то, что ты будешь покупать…
– Есть другой торговец при входе в Сент-Антуанскую улицу… Я мимоходом заметил его лавку.
– Вот этот для нас годится. Сними ливрею.
– Слушаю.
– Оденься, как одеваются мещане. У тебя должно быть такое платье?..
Жак сделал утвердительный знак, Рауль продолжал:
– Возьми с собой один из моих полных костюмов – кафтан, жилет и панталоны.
– Который?
– Все равно… первый… какой попадет под руку.
– Слушаю.
– Отнеси это платье к купцу, чтобы он снял с него мерку и по этой мерке дал тебе другой костюм.
– Какого рода?
– Самый простой, старое платье какого-нибудь бедняги писаря… Чем более истерто будет платье, тем лучше…
– Истертое платье не редкость, – возразил камердинер.
– Заплати купцу тут же половину условленной цены и скажи, чтобы он подшил новую подкладку под все это платье, не теряя ни минуты, Все это должно быть готово до вечера.