стоял над отцом Ральфом, приставив ему к горлу меч.
— Где остальные деньги моего отца?! — закричала ввалившаяся в дверь Алина.
— Нету, — прохрипел старик.
Она наклонилась и поднесла к его лицу нож.
— Где же они?
— Я потратил их, — осипшим голосом признался Ральф.
Алине хотелось зарезать его, или избить, или утопить в реке, но это уже ничего бы не изменило. Он говорил правду. Она бросила взгляд на перевернутую бочку: пьяница способен все пропить. Она готова была лопнуть от досады.
— Я бы отрезала тебе ухо, если бы за него дали хоть пенни, — прошипела Алина. У Ральфа был такой вид, словно он думал, что она в любом случае сделает это.
— Он спустил наши деньги, — обеспокоенно проговорил Ричард. — Давай возьмем, что есть, и уйдем.
Алина вынуждена была признать, что он прав. Ее злость начала испаряться, оставляя после себя горький осадок. Запугиваниями от священника все равно уже ничего не добьешься, а чем дольше они здесь находились, тем больше вероятность, что кто-нибудь войдет, и тогда им не избежать беды. Алина встала.
— Ладно, — согласилась она и, сложив золотые монеты обратно в пояс, надела его на себя. Она ткнула пальцем в отца Ральфа. — Может быть, я еще вернусь и убью тебя.
Алина вышла и торопливо зашагала по узкой улице.
— Ты была просто великолепна, Алли! — восторженно сказал нагнавший ее Ричард. — Запугала его до полусмерти и вернула наши денежки!
— Да, ничего, — угрюмо кивнула она. Ее нервы все еще были напряжены, но сейчас, когда ярость постепенно утихла, она почувствовала себя опустошенной и несчастной.
— А что мы купим? — нетерпеливо спросил Ричард.
— Немного еды в дорогу.
— А как же лошади?
— За фунт лошадей не купишь.
— Ну тогда можно купить тебе ботинки.
Она думала об этом. Деревянные башмаки страшно мучили ее, и босиком не пойдешь — земля была еще слишком холодна. Однако ботинки стоили очень дорого, и Алина не хотела так быстро потратить деньги.
— Нет, — решила она. — Лучше пока приберечь деньги, а я как-нибудь проживу еще несколько дней и без ботинок.
Ричард немного расстроился, но спорить не стал.
— А какую еду мы купим?
— Хлеб, сыр и вино.
— И пирожки…
— Нет, они слишком дорогие.
— Ох! — Он помолчал с минуту, затем сказал: — Ну и зануда же ты, Алли.
— Я знаю, — вздохнула Алина. «Почему мне так плохо? — подумала она. — Я должна гордиться собой. Мне удалось добраться сюда из замка, я защитила своего брата, нашла отца и вернула наши деньги. Да, и еще я вспорола брюхо толстяку и заставила Ричарда прикончить его, и чуть было не выжгла глаза священнику».
— Переживаешь за отца? — сочувственно спросил Ричард.
— Нет, — откликнулась она. — Просто на душе противно.
* * *
Алина пожалела, что отказалась от покупки ботинок. Она ковыляла по дороге в Глостер в своих башмаках до тех пор, пока они не стерли ноги ей до крови, затем разулась и, сколько хватило сил терпеть холод, шла босиком, потом снова надела башмаки. На ноги лучше было не смотреть: когда видишь кровавые мозоли, они болят еще сильнее.
Среди холмов тут и там были разбросаны небольшие участки, где на акре земли крестьяне выращивали овес или рис и держали несколько тощих животных. Решив, что, должно быть, Хантлей находится где-то неподалеку, Алина остановилась на околице какой-то деревушки, чтобы расспросить крестьянина, который на огороженном рядом с низенькой мазанкой дворе стриг овцу. Зажав голову животного в специальное деревянное устройство, он ловко орудовал длинным ножом. Еще две овцы в сторонке беспокойно ждали своей очереди, а в поле щипала травку уже остриженная. В такую холодную погоду она выглядела словно голая.
— Рановато стричь-то, — сказала Алина.
Крестьянин поднял на нее глаза и добродушно улыбнулся. Это был рыжеволосый веснушчатый парень; закатанные рукава обнажали его волосатые руки.
— Эх, деньги нужны. Пусть лучше овцы замерзнут, чем я проголодаюсь.
— А сколько тебе платят?
— За шерсть с одной овцы — пенни. Но приходится таскаться в Глостер и терять целый день, а сейчас весна и в поле полно работы, — пожаловался он, однако голос его звучал весело.
— А что это за деревня? — спросила Алина.
— Пришлые люди называют ее Хантлей, — ответил он. Крестьяне никогда не пользовались названием своей деревни — для них она была просто деревня. Названия — это для чужаков. — А ты кто такая? — поинтересовался он. — Как тебя сюда занесло?
— Я племянница Симона Хантлея, — сказала Алина.
— Да ну! Он сейчас в большом доме. Тебе надо немного вернуться назад. Увидишь тропинку через поле — по ней и иди.
— Спасибо.
Деревня стояла посреди распаханного поля, словно свинья в луже. Вокруг господского дома, который был не намного больше, чем дом преуспевающего крестьянина, теснились два десятка домишек. Казалось, тетушка Эдит и дядюшка Симон действительно жили не слишком богато. На главном дворе собралась группка мужиков, разглядывавших пару коней. Среди