и для женщин. Для слуг возвышались в переднем конце шалаши из тростника и листьев. Посредине стояли громадные ящики, наполненные имуществом переселенцев. Все ящики были покрыты шкурами убитых зверей. Для стряпни имелись прекрасные очаги, устроенные из горшечной глины.
Таким образом, плоты были снабжены всем необходимым для продолжительного путешествия, и не было надобности приставать к берегу, кроме разве прогулки.
Когда все было готово к отплытию, Карл де Моор стал недоумевать: какое из трех семейств просить о приюте для него и сына?
— Карл, что же вы не идете?! — крикнул ему Ян ван Дорн. — Идите скорее к нам.
— И вы… примете нас? — смущенно пробормотал Моор.
— А вы можете об этом спрашивать? Конечно! Вы непременно должны находиться с нами. Пит не может более жить без Лауренса, а мне трудно обойтись без вас. Идите же, нечего церемониться! Лауренс давно уже здесь и ждет вас.
Проговорив это со свойственным ему добродушием, Ян ван Дорн подал Моору руку, чтобы помочь ему взойти на плот, и сделал последние распоряжения относительно отплытия.
Когда снялись с якоря и вывели плоты на середину реки, баас снял шляпу, махнул ею и громко крикнул:
— Ну, теперь с Богом!
Флотилия плавно поплыла вдоль реки.
— Прощай, мована! — проговорила Катринка, сделав рукою прощальный жест гигантскому дереву, два раза уже служившему приютом для колонии переселенцев.
— Счастливого пути, Катринка! — сказал Пит, перебравшийся на плот семейства Ринвальд, чтобы «проститься» с девушкою, потому что ему приходилось ехать с ней врозь. — Знаете ли, я очень признателен моване: под нею мне пришлось пережить лучшие минуты моей жизни.
Катринка молча потупилась и покраснела; но ведь известно, что иногда молчание бывает красноречивее всяких слов.
— А что касается испытаний, доставшихся на нашу долю в этой местности, — продолжал Пит, — то мне кажется, что они только ярче оттенят наше будущее благополучие, на что я твердо надеюсь.
— Пока мы все живы и здоровы, нам нечего бояться, — дружески заметил Клаас Ринвальд, вслушивавшийся в разговор молодых людей. — Посреди всех наших несчастий никто из нас самих не пострадал, а это главное.
Потеря скота, конечно, очень печальна, но вознаградима; а вот если бы, избави Бог, кто-нибудь из нас погиб, тогда действительно было бы непоправимое несчастье… Будем же надеяться на Бога и просить Его, чтоб он и впредь сохранил нас, как хранил до сих пор.
— А знаешь, папа, — сказала Катринка, — ведь ехать на плоту несравненно приятнее и удобнее, чем тащиться по пескам карру.
— Еще бы! — воскликнула Мейстья. — Путешествовать по воде просто. удовольствие. В особенности хорош способ передвижения наших слуг. Право, я завидую теперь им — в такую жару они наполовину в воде.
— Ага! — произнес Пит. — Вы поняли теперь преимущества их водяных коней. А помните, как вы и Катринка вчера смеялись над нами?
— Зато теперь сознаем нашу ошибку и каемся в этом, — просто сказала Катринка. — Не мудрено, что мы не поняли употребления предметов, виденных нами в первый раз в жизни, очень странных и смешных на первый взгляд.
— Да, эта выдумка очень недурна и делает честь темнокожим, — заметил Пит. — Посмотрите, как они веселятся, чисто дети.
Действительно, с боков плотов слышался оживленный веселый смех и виднелись фигуры людей, барахтавшихся в воде. Это была настоящая водяная кавалерия, державшаяся на так называемых водяных конях.
Представьте себе ствол кокер-боома, снабженный на одном конце крепко приделанным деревянным шкворнем, — вот вам и все немудреное устройство водяного коня.
Кафры часто пользуются этим своеобразным способом передвижения по воде, в особенности когда им приходится сопровождать переправляющихся через реки волов или баранов. Плывя возле стада, они ободряют боязливых животных и помогают маленьким телятам и ягнятам, которым без посторонней помощи трудно переплывать значительные реки.
Таких стволов тут плыло множество, и на каждом из них полулежал или полусидел верхом кафр или готтентот. Одною рукою пловец цеплялся за шкворень, другою балансировал для сохранения равновесия, а ногами действовал наподобие весел и руля.
Водяные кони могли плыть скорее плотов, и их седоки забавлялись тем, что старались перегонять друг друга.
Благодаря этим интересным «коням» плоты не были чересчур нагружены, а темнокожие спутники переселенцев не страдали от зноя, что прекрасно действовало на их расположение духа.
Начало путешествия было очень весело, да и впереди не предвиделось ничего дурного.
Грэ, обезьянка Катринки, конечно, не была оставлена под мованой. Девушка была слишком привязана к этому маленькому животному, чтобы покинуть его на произвол судьбы.
Но главным образом она любила обезьянку потому, что ее принес Пит, нарочно сходивший за нею далеко в лес, когда услыхал, что Катринка желала бы иметь обезьянку для развлечения. Желания Катринки были для Пита законом, и он не пропускал ни одного случая, чтобы угодить ей.
Зная, что Грэ — любимица Катринки, все старались всячески баловать маленькое животное, которое отплачивало им по-своему, то есть строило невозможные гримасы и проделывало забавные шалости. Искренно же оно было привязано только к своей госпоже, проводнику Смуцу и Питу и так же искренно ненавидело Андрэ.
Однажды, в то время, когда кавалькада темнокожих на своих оригинальных конях проносилась мимо плота Ринвальдов, Грэ, давно уже с завистью поглядывавшая на пловцов, вдруг вырвалась из рук Катринки, вспрыгнула на спину Смуца, обхватила его передними лапками за шею и радостно завизжала.
Громкий взрыв хохота переселенцев приветствовал эту неожиданную выходку маленького животного. У Смуца был очень комичный вид, когда он находился как бы в тисках у лохматой плутовки, крепко обхватившей его шею лапами и выказывавшей твердое намерение не скоро расстаться с захваченной ею позицией.
Глава XVI
НЕПРИЯТНЫЙ СЮРПРИЗ
Мы уже говорили, что никто из переселенцев не знал реки, по которой они плыли. Предполагали только, что она должна впадать в Лимпопо или в один из ее притоков,