Не дождавшись конца обеда, я бросил, наконец, угостителей, оставшихся доканчивать свое угощение, и отправился в Арикава уже в четвертом часу.
Христиане ждали и усердно встретили. Приехавши еще завидно (на телеге и паре лошадях), отслужили литию; проповедь о Боге — Творце и Отце; потом разговор о церковных делах. Предложено оставить у них Луку Хироока, уже давая ему (кроме пищи от них) три ены в месяц не от Миссии (чтобы не утвердилось уже его положение), а от о. Петра (которому я буду присылать лично от себя, а тоже не от Миссии). Оставлены христиане, чтобы наедине, без стеснения посоветовались. Но не пожелали они больше Луку — так он опротивел им своею леностью; вновь я и о. Петр уговаривали их взять на время для испытания Луку: если он в месяц или два не покажет, что исправился от лени и непостоянства, то тогда и прогнать его нетрудно будет. Но и на это не согласились, а обещали подумать и окончательно решить к тому времени, когда я вернусь из Саппоро в Хакодате.
Небыстро подвигается дело Церкви в Арикава. В 1882 году у них было четыре дома христианских; ныне всего девять. Но что и делать, если никогда не было здесь определенного проповедника; из Хакодате же далеко.
Было и «Симбокквай». Наготовили множество речей — дети и женщины — все с помощью Луки Хироока. Девочки премило сказали приготовленное ими, потом говорили женщины, из коих одна — Дарья — опрокинулась на атеистов, да с такоею силою и ловкостью, что хоть бы и проповедника под стать! «Если я», говорит, «не посею пшеницу или рис, так разве вырастет пшеница и рис?» «Как же», говорит, «что мир явился сам собой!» и так далее. Плоше всех говорили мужчины–мужички.
В десятом часу, в темную ночь, отправились в путь и в половине двенадцатого ночи вернулись.
25 июля/7 августа 1891. Пятница.
Фукуяма.
Утром окончили визиты христианам и десять часов были на маленьком пароходе Тамаура–мару, на пути в Фукуяма. Дорогой съеден на судне обед почти из одного риса, отчего я и ныне, на другой день, страдаю несварением желудка и головною болью. Остановились на полтора часа в Фукусима, чтобы сдать триста мешков риса, и в шесть часов вечера прибыли в Фукуяма. На шлюпке встретили катихизатор Симон Тоокайрин, христианин Иерофей Сасаки и мальчик Павел Хиранума (ныне, бедный, так разбивший себе грудь, перепрыгнувши через канаву с подсвечником и свечою в руках, когда шли на кладбище служить панихиду; упал и грудью ударился о стену канавы так, что долго не мог проговорить слово). На берегу ждали прочие христиане. Всего здесь три дома: 1. Иерофей Сасаки — одинокий, хороший христианин, достаточный человек и в городе уважаемый; 2. Стефан Хиранума, проповедывавший православие (хоть не бывший собственно проповедником, а помогавший), потом перешедший к протестантству, потом опять сделавшийся православным, опять затем протестантом, и ныне — православный — таков христианин! У него в доме: жена, четверо детей и старший брат Симеон, ныне лежащий в полупараличе; 3. Иаков, лет двадцати трех, Иоанн и Инна Нитта, бывшая дочь Короо, неофициального князя; христиане новые, неусердные; у них мать сначала слушавшая, потом оставившая слушать христианство. Итак, всех христиан здесь, в трех домах, с младенцем, одиннадцать душ. Симон Тоокайрин уже месяца четыре здесь и живет в гостинице, ничего не делает; только после посещения о. Арсения, с месяц тому назад, несколько принялся за дело: начал по праздникам совершать с христианами общественную молитву в доме Стефана Хиранума — бедном, но большом и удобном для того, для Богослужения, научил несколько петь двух девочек, Хиранума и Инну; есть еще, говорят, два новых слушателя.
Остановились мы с о. Арсением в гостинице Уено, очень чистой (здесь же и Тоокайрин живет); переоделись и отправились в дом Стефана, где собрались все христиане. Отслужили литию, сказано поучение, испытаны дети в знании молитв — знают хорошо только «Отче наш»; даны им иконки Божией Матери из Сергиевского монастыря. Совещались о Церкви. Я сказал, что завтра (или послезавтра), когда пароход будет отправляться в Есаси, принадлежащую также Симону, и если там больше найдется новых слушателей, то Симон останется жить там, а сюда будет только наведываться, как это обыкновенно делается катихизаторами, у которых не одно место проповеди, но что, если здесь Симон должен будет удержаться, то здешние христиане должны позаботиться снабдить его квартирой и найти ему слушателей. Убеждал прямо Иерофея приплачивать на квартиру то, что окажется недостающим к двум енам, идущим от Миссии. Иерофей и другие обещались находить слушателей, и Иерофей также позаботится о квартире. Говорят, здесь очень сильны еще бонзы буддизмом, поэтому нельзя найти квартиру для христианского проповедника. Что буддизм здесь еще не совсем упал и что христианству войти сюда довольно трудно — это верно: здесь город консервативный, не развивающийся, а падающий, затихающий; элемента будущего, хотя в то же время и развращающего, — элемента наплывного, какое всегда приливает и отливает в местах развивающихся, нет. Но зато здесь нравы мало испорчены, постоянство есть, если кто примет христианство, так будет прочно держать, как хоть бы тот же Иерофей.
Дал иконку Великомученика и Целителя Пантелеймона расслабленному Симеону и рассказал ему и всем бывшим о жизни Святого Пантелеймона.
27 июлa/8 августа 1891. Суббота.
Фукуяма.
Утром осматривали город мы с о. Арсением с сопровождении Симона Тоокайрина, причем он, однако, видимо, уклонился от лишних хождений, что вместе с длиннейшим когтем на его мизинце также служит показателем его обленелости. От крепости Мацмайского князя осталась башня, сад княжеский обращен в публичный. За княжеским местом храмы и кладбище, между прочем, княжеское, где мы видели старушку, приносящую цветы покойникам князьям или княгиням. На общем буддийском кладбище есть крест, хотя и одинокий, над могилой жены Иерофея Сасаки; другая христианка, подряд похороненная, — мать его. Здесь в девять часов сегодня отслужена была панихида, ибо завтра память жены Иерофея; служил, и очень хорошо, о. Арсений; пели тоже недурно. В первый раз в киокуо; нужно будет, наконец, и в Токио начать провозглашать это на панихидах. — После опять несколько походили по городу. Были в доме Якова и Иоанна Нитта: среди зелени фруктового сада, — премилое помещение, хотя запущенное — бывшее Бе оо Куароо. Болит голова от несварения желудка! И вот ныне кончаю сие в третьем часу дня.
С семи часов вечера служили вечерню в доме Стефана Хиранума.
О. Арсений очень хорошо служил; пели: Симон и две девушки в один голос хорошо; к сожалению, Яков, что с Симоном живет, портил бойким, но совсем не в лад пением. После службы Тоокайрин Симон рассказал житие Моисея Мурина, святого, празднуемого завтра, и рассказал дельно, ясно, живо и с применениями. После я рассказал историю Товита; так как много собралось детей — большие же были только наши христиане — то хотелось рассказать что–нибудь приятное детям и понятное им, вместе полезное и большим; оказалось — для детей — бесполезно: в течении рассказа все разошлись, — видимо, неинтересно было для них, а может, и непонятно — Прощаясь, дал Стефану Хиранума две ены устроить завтра всем после обедницы чай.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});