излишне. Хорнблауэр знал, что оба – слуга и адъютант – к нему привязаны. Пока их привязанность пережила его провал – надолго ли?
– Очень хорошо, – сказал он раздраженно. – Я в силах сам о себе позаботиться.
Хорнблауэр стоял в каюте один, пригнувшись под палубным бимсом. Расстегивая мокрый сюртук, он увидел, что до сих пор не снял орден, – лента, которую он перекинул через голову, тоже была мокрая. Лента и звезда насмехались над его провалом. Он и сам презирал себя в эту минуту, – подумать только, он надеялся, что «Дерзкий» сядет на мель в устье Миссисипи!
Джерард, легонько постучав, вошел.
– Я, кажется, сказал, что могу сам о себе позаботиться, – рявкнул Хорнблауэр.
– Мистер Харкорт сообщает, – без тени смущения доложил Джерард. – Мы скоро отцепим буксир. Ветер попутный, свежий, ост-тень-норд.
– Очень хорошо.
Свежий попутный ветер – на руку «Дерзкому». При встречном порывистом ветре «Краб» еще имел бы шансы его нагнать. Судьба ополчилась против Хорнблауэра.
Джайлс, воспользовавшись случаем, проскользнул в каюту и взял у Хорнблауэра мокрый сюртук.
– Я разве не велел тебе убираться? – заорал Хорнблауэр.
– Так точно, милорд, – невозмутимо отвечал Джайлс. – Что мне делать с этим… с этой шапкой, милорд?
Он держал в руках меховой кивер, до сих пор без дела лежавший на сундуке.
– Убери куда-нибудь! – взревел Хорнблауэр.
Он сбросил башмаки и начал стягивать чулки, когда его поразила мысль – он так и замер, согнувшись, додумывая ее.
Меховой кивер – тюки и тюки меховых киверов. Зачем? Ружья, штыки – понятно. Форменные мундиры – ну, положим. Но кто в здравом рассудке вздумал бы экипировать меховыми киверами полк, направляющийся в тропическую Америку? Он медленно выпрямился и замер в глубокой задумчивости. Даже форменные мундиры с пуговицами и золотым шитьем будут неуместны рядом с лохмотьями Боливаровых повстанцев, меховые же кивера – это просто нелепость.
– Джайлс! – заревел он и, когда Джайлс появился в дверях, потребовал: – Принеси мне эту шапку!
Он снова взял кивер. Убеждение, что он держит в руках ключ к разгадке, крепло. Тяжелая лакированная медная цепь, медный же имперский орел. За плечами Камброна двенадцатилетний военный опыт – ему ли не знать, что люди в таком наряде не смогут сражаться в малярийных болотах Центральной Америки или камышовых зарослях Вест-Индии? Тогда? Императорская гвардия в мундирах и киверах однозначно связывается у всех с бонапартистским движением, которое не выдохлось и до сих пор. Бонапартистское движение? В Мексике? Чепуха. Тогда во Франции?
Несмотря на мокрую одежду, Хорнблауэра бросило в пот – он ощутил прилив горячей крови и понял, что угадал. Святая Елена! Здесь, на одном из самых диких островков мира, томится в изгнании Бонапарт. Пятьсот опытных солдат внезапно высаживаются с американского корабля и освобождают его. А потом? Редкий корабль угонится за «Дерзким». Во Франции он окажется раньше, чем весть о побеге достигнет цивилизованного мира. Бонапарт высадится с императорской гвардией – теперь ясно, зачем нужны мундиры и кивера. Все вспомнят былую имперскую славу. Французская армия перейдет под знамена Бонапарта, как прежде, когда тот вернулся с Эльбы. Бурбоны надоели даже тем, кто их когда-то приветствовал, – как заметил Худ, они суются во все международные дела, надеясь отвлечь своих подданных от внутренних неурядиц. Бонапарт беспрепятственно вступит в Париж. Мир вновь погрузится в хаос. Европа войдет в новый виток поражений и побед.
После Эльбы хватило ста дней, чтобы разбить Бонапарта при Ватерлоо, но за эти сто дней погибли сто тысяч человек, истрачены миллионы и миллионы. На сей раз победить будет еще труднее. Бонапарт заручится союзниками в охваченной волнениями Европе. Еще двадцать лет войны – и Европа в руинах. Хорнблауэр воевал двадцать лет – при мысли, что это может вернуться, ему сделалось дурно. Вывод был столь ужасен, что он повторил свои рассуждения, но они неминуемо вели к тому же.
Камброн – бонапартист, еще бы, ведь он командовал императорской гвардией. Об этом говорит и бонапартистский Большой орел вместо введенной Бурбонами Большой звезды. Действовал он с ведома и одобрения Вотура. Вотур служит Бурбонам – значит он их предал. Зафрахтовать «Дерзкий» и послать на борт смертоносный груз можно было только при попустительстве властей, – вероятно, вся Франция пронизана новым бонапартистским заговором. Поступок баронессы – лишнее тому подтверждение.
Центральная Америка и Вест-Индия бурлят, но здесь нет ни одной стратегически важной точки (это обдумано уже не раз), где могли бы высадиться императорские гвардейцы в форменных мундирах и киверах. Значит, Святая Елена и потом Франция. Хорнблауэр уже не сомневался. Миллионы человеческих жизней, покой всего мира зависят от того, что он сейчас решит.
Над головой зашлепали босые ступни. Хорнблауэр слышал, как падают на палубу тросы, слышал приказы, слышал громкий скрип. Поставили паруса, каюта сразу накренилась. Застигнутый врасплох, он оступился, выронил кивер, но поднимать не стал. «Краб» выровнялся на курсе. Палуба под ногами проснулась, ожила. Они в море; они направляются к Корпус-Кристи. Ветер ост-тень-норд – «Краб» полетит, как на крыльях. Надо думать быстро, на счету каждая минута. Если менять планы, в подветренную сторону удаляться нельзя.
А он уже знал, что планы изменятся. Как хотелось ему угадать, куда направится «Дерзкий» после захода в Корпус-Кристи! Теперь он знает и может вмешаться. В его силах сохранить мир на земле. Глядя невидящими глазами вдаль, он стоял на зыбкой палубе и мысленно представлял карту Мексиканского залива и Карибского моря. Это область северо-восточного пассата. Сейчас пассат не такой устойчивый, как зимой, но учитывать его необходимо. Кораблю, следующему из Корпус-Кристи в Южную Атлантику – на Святую Елену, – путь один: через Юкатанский пролив. Затем, особенно если шкипер не хочет привлекать внимания, он двинется серединой Карибского моря, держась подальше от берегов. Но здесь на его пути неизбежно встанет цепочка Антильских островов.
Между ними – сотни судоходных проливов, но