Бахрам-ходжа уложил на арбу снопы, уселся сам и тронул лошадей. Ночная темень поглотила повозку.
Юргенс отвернул борт халата, сунул руку за пазуху и на груди почувствовал хрустящую бумагу.
Они стояли несколько секунд молча. Потом Раджими опустился на четвереньки, вгляделся в едва видимую тропку и поднялся.
— Пошли... — чуть слышно произнес он и резко махнул рукой вперед.
Шли медленно, осторожно, крадучись, стараясь не произвести никакого шума. Раджими — впереди, Юргенс — сзади.
— Фр-рр... — что-то выбросилось из-под ног. Оба вздрогнули и замерли.
«Туртушка... куропатка, с облегчением подумал Раджими. — Это хороший признак, но как она перепугала!».
Тронулись дальше. Борты халата цеплялись за кусты колючек, под ногами стали попадаться камни. Где-то близко журчал ручей. Тропка опустилась в неглубокий овраг, завиляла между кустами и вывела наверх. Огромные каменные глыбы встали на пути.
Раджими приостановился на мгновение, всматриваясь вперед, и зашагал уже смелее.
— Стой! Кто идет? — раздался голос из темноты.
Тишина была ответом. Юргенс и Раджими, точно по команде, бросились на землю.
— Кто здесь? Выходи! — приказал кто-то требовательно, но уже справа.
И тогда Раджими, извиваясь точно змея, ползком устремился назад, вниз в овраг, по дну его. Юргенс едва поспевал за ним на четвереньках.
«Бах!» — полоснул выстрел и гулко отдался в ушах. — «Бах!.. Бах!..».
Сзади беглецов слышался топот ног, сдержанные голоса. Юргенс обернулся — никого не видно.
«Бежать... уйти... темно, не найдут», — торопила мысль.
Впереди чернели контуры рощи. Там только там спасение!
Вот и сухое русло. Теперь недалеко. И тут можно бежать уже не пригибаясь. Юргенс на ходу сбросил о себя шапку, халат, пиджак. Во рту пересохло. Дыхание вырывалось со свистом.
Раджими бежал впереди, и Юргенс с трудом настиг его.
— Проклятие... как могло получиться?.. Кому мы доверились? — шептал он.
Снова раздались один за другим три выстрела, пули с визгом прошли поверху, и опять требовательный и грозный окрик:
— Ложись! Не уйдете!
«Это как сказать», — подумал Юргенс, вынимая из кармана восьмизарядный «Вальтер».
Кто-то приближался сзади, передергивая затвором винтовки.
Еще раз полоснул выстрел.
Сердце у Юргенса уже готово было выскочить, ноги подкашивались. До рощи остались считаные шаги, а сил нехватало. Нужно было передохнуть, отбиться и выиграть хотя бы одну-две минуты. Мозг Юргенса работал, несмотря на физическое изнеможение, четко и ясно. Он прекрасно понимал, что мертвый он никому не нужен, что стреляют не по нем, а поверху, для острастки, что его хотят измотать, загнать и взять живым.
— Стой! — уже совсем близко крикнул кто-то.
— Стой — как эхо отозвался другой голос.
Юргенс решился на крайнее средство. Он дал подножку Раджими, сбил его с ног и укрылся за его телом.
— Что вы делаете? — с хрипом вырвалось из горла у Раджими.
— Лежите! — приказал Юргенс и дал вперед в темноту один за другим четыре выстрела.
В ответ раздался чей-то сдержанный смех.
Юргенс выстрелил еще раз по звуку.
— За что вы губите меня? — взмолился Раджими и попытался вырваться из-под тяжелой руки Юргенса.
— Тише... — прошипел Юргенс.
— Вы с ума сошли!.. Оставьте меня, — брыкаясь ногами, бормотал Раджими.
Юргенс скрипнул зубами и пустил шестую пулю в затылок Раджими. Тот вздрогнул и замер.
«Осталось два патрона», — подвел итог Юргенс. Дышать стало легче. Впереди никто себя ничем не обнаруживал. Он ползком стал пятиться назад и почувствовал под собой траву. Значит, совсем рядом роща. Он полз минуту, две, три по мягкой душистой траве, устремив глаза туда, откуда грозила опасность, а когда ноги уперлись в кустарник, быстро вскочил на ноги. Вскочил и точно врос в землю: перед ним стоял человек в позе боксера. Удар... «Вальтер» отлетел в сторону. Правая рука повисла как плеть.
— Сюда, товарищ майор! — крикнул человек.
Кто-то приближался. Человек чиркнул спичку, прижег папироску. Юргенс вгляделся в лицо.
— Ожогин... — только и смог выдавить из себя Юргенс.
— Да, вы не ошиблись, господин Юргенс, — ответил тот. — Это я.
Никита Родионович был в том же парусиновом костюме, в котором встречал Юргенса, под расстегнутым пиджаком белела спортивная майка.
Подошли майор и капитан Кедров. Оба — в штатском. У Шарафова засучены рукава, во рту папироса, у Кедрова всклокоченные волосы.
— А ну-ка посветите! — сказал Шарафов.
Капитан Кедров включил карманный фонарь, и луч света упал на лицо Юргенса...
— Ну вот, — произнес со смешком Шарафов, — после воскресения из мертвых опять чуть было не попали в покойники.
— Он-то не попал, — зло буркнул Кедров, — а вот четырех своих сообщников успел отправить на тот свет.
— Но это уже последние его жертвы, — добавил Ожогин.
Бешеная ярость мутила сознание Юргенса. Он хотел что-то сказать, но спазмы схватили горло, душили, и изо рта вылетали лишь шипящие звуки.
17
Три дня спустя, поздно ночью, Шарафова вызвал к себе генерал. Средних лет, небольшого роста, с седеющей головой и умными серыми глазами, он в ожидании майора стоял у висящей на стене просторного кабинета карты и делал на ней пометки красным карандашом.
Когда вошел Шарафов, генерал отошел от карты, сел за письменный стол и, взглянув на часы, сказал:
— Мне бы хотелось знать, что нового выяснили вы по делу Юргенса — Заволоко.
— Я могу доложить, — сказал Шарафов.
— Пожалуйста. Садитесь.
— Я бы попросил вашего разрешения, товарищ генерал, — начал Шарафов, — коснуться немного истории. Тут есть интересные детали, объясняющие некоторую закономерность визита Юргенса именно к нам, в Узбекистан.
Генерал наклонил голову.
— В девятьсот четырнадцатом году, в первые месяцы войны, тогда еще в звании лейтенанта, молодой немецкий разведчик Карл Юргенс попал в русский плен.
Вместе с большой партией австрийцев он пересек Россию и был водворен в Самаркандский лагерь военнопленных.
Это как бы совпало с его жизненными планами. Начиная карьеру разведчика, Юргенс решил посвятить себя Востоку. Русский язык Юргенс начал изучать только вступив на военную службу, а свои познания в нем за время пребывания в плену значительно пополнил, умышленно общаясь с русской частью населения Самарканда.
Пока он еще не рассказал, что заставило его бежать из Самарканда в Афганистан в шестнадцатом году, но мне кажется, что были причины...
— И вам правильно кажется, — прервал его генерал и сделал пометку карандашом на листке бумаги. —
— Продолжайте.
— Значит, я не ошибаюсь, — вновь заговорил Шарафов. — Он пытается объяснить это тем, что ему попался хороший проводник, но мне не верится.