лет до описываемых здесь событий, в Херсоне уже
существовал (в пределах Екатерининского собора — первого местного культового
сооружения) весьма привилегированный погост для наиболее титулованной знати. Там
были погребены люди, со многими из которых англичанин мог быть знаком лично, по
крайней мере, имена их в то время были у тавричан на слуху. Это дядя и племянник –
генерал и полковник — Меллер-Закомельские, павшие в одном бою; наместник
Екатеринославский генерал-майор Синельников, погиб в 1788; молодой полковник, 21-го
года отроду, Петр Мартынов; генерал-поручик Вюртенберг-Штутгардский и многие, не
менее именитые, прочие.
Краевед Вирлич полагал, что здесь хоронили тех, кто погиб в ратных баталиях, защищая родное Отечество. Это не совсем так. Здесь находятся и почившие своей
смертью. Как наиболее титулованный и известный среди них исторический деятель и
основатель края, князь Потемкин-Таврический, склеп которого оборудован в самом храме.
К нему мы еще тоже вернемся.
Отсюда вопрос: почему Джона Говарда не захоронили в престижнейших пределах
Екатерининского собора, где нашли свое последнее прибежище люди его уровня и
положения? Чем ему так полюбилась безвестная Степановка? Кто вообще видел, слышал
или читал его завещание? Вирлич, например, утверждает, что оно было сделано в устной
форме. Так это или нет, сегодня установить трудно. Но лично у меня поступок сэра
Говарда, сознательно пренебрегшего возможностью обретения хотя бы какого-то
исторического бессмертия, гарантированного погребением на территории самого
известного в крае храма, вызывает некоторые сомнения: ведь, как человек многоопытный, не понимать этого он не мог. По-моему, здесь мы вторгаемся в область совершенно иных
причинно-следственных мотиваций.
По словам нашего краеведа, прах Говарда не слишком долго покоился в
персональном склепе в Степановке. Менее чем через два года специальная экспедиция, организованная графиней Софьей Потоцкой, пылавшей к филантропу нежными
чувствами, провела под покровом ночи необычную операцию: подпоив стражника, выкрала из гроба тело Джона Говарда, после захороненное в ее имении в Тульчино.
Впрочем, если кто-нибудь вздумает навестить его там сегодня, вряд ли что-нибудь из
этого получится: на месте его повторного погребения уже много лет настоящее болото.
Так что, если благородное дело сэра Говарда живет и поныне, то тело его, кажется, исчезло навсегда. Такая, вот, жизнь, и такая судьба…
Собственно, на фоне других подобных вещей, это не должно нас особенно
удивлять. Я уже говорил, что в Екатерининском соборе находится гробница другой, более
известной исторической личности — князя Потемкина-Таврического, фаворита
императрицы и основателя нашего края, умершего через год после описываемых здесь
событий, в возрасте 52 лет. Усыпальница эта расположена в самом центре храма, в
маленькой подвальной комнатке, и за десятки последних лет, любопытства ради, ее не
вскрывал разве что ленивый. Здесь я на минутку остановлюсь и открою небольшой
секрет.
С полвека назад автору довелось с группой сокурсников, студентов местного
пединститута, отрывать траншею для проведения в храм электричества (тогда здесь был
городской Музей научного атеизма). Наш декан, по совместительству, председатель
областного общества охраны памятников истории на общественных началах, посулил
заплатить каждому по 15 рублей, а так как перед Новым годом любые деньги были для
нас не лишними, мы приняли это предложение, как подарок судьбы, и с радостью
352
согласились. Итак, мы рыли траншею, стоял сильный холод, и женщина-сторож, сжалившись, несколько раз пускала нас внутрь погреться. В храме было темно, но не так
промозгло, как на улице. Мы быстро обследовали помещение и не смогли удержаться от
искушения спуститься по шаткой лесенке в гробницу князя, где стояла кромешная
темнота, и даже открыть крышку его гроба.
Не стану интриговать тебя, читатель, но хоть и принято считать, что прах
светлейшего покоится именно здесь, в дымном свете зажженного кем-то куска газеты мы
ничего, заслуживающего внимания, не обнаружили. Так, несколько обветшавших клочков
старого сукна, кучка каких-то небольших косточек, скорее всего, домашних животных, да
еще лохмотья неизвестного происхождения. Ни черепа, ни других крупных человеческих
костей.
Словом, при жизни Потемкин сумел сделать многое. Снискать славу и почет, стать
фельдмаршалом и светлейшим, найти дорогу к любвеобильному сердцу матушки-императрицы, но только не к собственному гробу… Так сказать, разминулся с ним во
времени или пространстве. Зато память о нем не ограничена ни темным подземельем
усыпальницы, ни крепкими стенами старейшего в регионе храма. Спи спокойно, великий
гражданин и преданный любовник!
Да, тело высшего сановника отсутствует. Не могу знать, кому и когда оно
понадобилось. Но местные власти, считая интересы края (то бишь, развитие туризма) превыше тьмы низких истин, до сих пор настаивают на наличие здесь именитого трупа, упрекая в необъективности и некомпетентности несговорчивых краеведов. Причем, вменяют им не отсутствие в усыпальнице конкретного тела, а низкий уровень местного
патриотизма, как они себе его представляют. Тема эта звучит год от году глуше, и лишь
одно в ней неоспоримо: что в воздухе нашем, херсонском, разлито нечто такое, что
содействует бесследному исчезновению тел знаменитых земляков, — вечная им память…
К стыду своему, признаюсь, что я даже стал сомневаться в захоронениях на самом
церковном подворье. А там погребены непростые люди: элита высших репродукций, наиболее титулованная знать, достойнейшие граждане губернии. При жизни они имели
все: громкие фамилии, украшавшие историю империи, огромную власть, богатство, почет, славу.
Ушли они, а с ними — десятки, сотни, тысячи людей, которые их окружали; и нет
на свете ни одного человека, который бы о любом из лежащих здесь мог сказать: — Да, я
был с ним знаком. Достойный был гражданин…
При жизни они принадлежали империи, были любимы или ненавистны. Как и всех
прочих, их одолевала мирская суета: навязчивость окружения или происки недругов, болели зубы или голова, докучали переживания за своих детей или родителей, а как иной
раз не хватало любви или понимания близких…
Каждый из них был лично знаком с первыми лицами империи, мечтал произвести
на них хорошее впечатление, ведь чтобы попасть на этот привилегированный погост, гарантирующий историческое бессмертие, одних звучных фамилий было недостаточно.
Нужна была еще и карьера. Все они — молодые и старые — сумели ее сделать.
Любопытно и то, что здесь нет ни одной женщины. На этом знаменитом погосте
отдыхают от трудов праведных, пережидая столетия в гордом одиночестве, лишь одни
достойные мужья. Странно, правда: при жизни — вместе, а после — врозь, как-то не очень
справедливо.
Впрочем, что это я — разве плата за историческое бессмертие не стоит посмертной
разлуки с близкими?! Это был общий семейный выбор.
___________
Вернемся к нашему британцу. Есть одна вещь, о которой умолчать не имею права.
Несколько слов о роде Говардов в Британии.