наедине или самому лететь с ними вместе. Решил остаться дома. Не хотелось толкаться рядом с Фиолетом.
– Как странно, – сказала вдруг Ива, обращаясь к Радославу, – у меня такое чувство, что я когда-то видела тебя, хотя я вижу тебя впервые. – Глаза её были серьёзными и грустными. – Именно таким, когда ты был окружён цветами сирени, как сейчас. Хотя я помню тебя без бороды и несколько не таким. Очень молодым. Но ведь этого никогда не было.
– Без бороды, молодым, не таким, – повторила Ландыш, – так это и был не он. Тут ты права. Это был твой Светлый Поток! Угадала?
– Нет. Радослав больше похож на Капу, чем на Ручейка.
– На какую капу и какого ручейка я похож? – хмыкнул Радослав, всматриваясь в девушку и беспокоясь за её состояние. Чего с нею учудил самонадеянный Кук – чародей?
– Только у Капы глаза тёмные и брови сросшиеся.
– И глаза не те, и брови не те, и вообще он совсем другой, но похож! – смеялась Ландыш, неподдельно –весёлая среди всех присутствующих. Фиолет выглядел равнодушным. Он словно бы покорялся воле взбалмошной Ландыш, увлёкшей его на авантюру с купанием в океане, хотя сам и навязался ей в попутчики. Раздражение Радослава усиливалось. И самой нестандартной ситуацией в целом, и особенно внедрением Фиолета в его дом и в его планы.
– Не смей ни о чём сообщать Куку! – потребовала Ландыш. – Фиолет ничего ему не расскажет, я тоже, и ты.
– Не приказывай! – рассвирепел муж, попираемый у всех на глазах. – Сам решу, исходя из ситуации, что делать. А вы давайте, катите, куда и собрались! – он оттащил Ландыш в сторону и прошипел, – Ты зачем её пригласила к нам? Ты когда с нею сошлась? Где? Ты с ума сошла?
Бедняжка Ива топталась чуть поодаль, помертвев от страха, что попала в непонятный эпицентр семейной разборки, причиной которой была она. Почему муж Ландыш такой неприязненный? Чем она так отвратила его с первого взгляда? Вот что она думала. Фиолет стоял поодаль и молчал, не изменяя выражения светлого лица, отстранённого от всего. Радослав отвлёкся от Ландыш и даже забыл о взбучке, только что ей устроенной на глазах у гостей. Почему Фиолет, непрерывно путешествующий по всем трём континентам, на двух из которых царил субтропический климат, ничуть не загорел? Он был как молоко, лучистое и свежее, когда его хочется приложить к губам в жаркую пору. В той степени, каким он запомнился ему на Троле, он был загорелым и бравым парнем, ничуть не меланхоличным, нагловатым и самоуверенным. Тут стоял совсем другой Фиолет. Конечно, между человеком в юности и зрелым мужем разница огромная. И всё же… Что было не так с Фиолетом? Что означала его вечная отстранённость от всех, когда, даже общаясь, он был как бы и вовне любого события, всякого дружеского собрания в малочисленном кругу своих.
– Давайте, улетайте, раз собрались, – сказал Радослав им всем, поскольку выходило, он и есть препятствие на пути к их запланированному весёлому путешествию.
Втроём они тронулись к ангару, и Радослав мучительно раздумывал над тем, стоит или нет знать Куку о нарушении строжайшего запрета на близкий контакт с местными. И входила ли Ива в понятие «местные», раз уж столько времени провела среди землян? Была женой Фиолета, хотя и непонятно, была ли. Как непонятно было, что она помнила. Что забыла. Она уверяла, что помнит его, Радослава, ни разу его не увидев в действительности, как и ему самому она кажется знакомой, что реальности не соответствовало. Он выдохнул и отправился к своим нехитрым делам, объединив которые, можно было назвать их тотальным бездельем.
Купание в океане. Кто третий лишний?
Ива наблюдала за тем, как Ландыш вышла из океана, а тот тащился за нею плотной волной – своим вязким шлейфом и утягивал за собою, не желая отдавать хрупкую добычу назад земной тверди. Фиолет скрылся из глаз, сделав свой заплыв. Ива не плавала, боясь солёной воды, её безграничности. Да и не в чем ей было. У неё не было такого купальника, как у Ландыш, а только нижнее бельё, непристойное для обнаружения чужим глазам. Так она была воспитана. Она бродила по песку и рассматривала обнаруженные гладкие цветные камушки, закрученные мудрёные домики давно умерших моллюсков под названием ракушки. Иногда ракушки были и заполнены своим живым владельцем, что вызывало в ней омерзение, – живая фауна океана была очень уж непривычна жительнице равнин. Ландыш растянулась на песке. Серебристо-голубой, обтягивающий её купальник светился как остекленевшая вода, как зыбкий кокон, оставленный океанической субстанцией на её теле. Она полностью просвечивала сквозь него и была лилейно – стройна, тоненькая в талии, округла в бёдрах, идеальна по форме маленькой груди. Ива невольно любовалась своей новой подругой, нисколько не испытывая того, что именуется завистью. Она села рядом, играя с оранжевыми камушками, найденными в песке. Они имели перламутровый отблеск, и девушка перекладывала их с одной ладошки на другую, радуясь своей пустяковой находке.
– Кажется, это сердолик, – пояснила Ландыш.
Иве совсем не важно было знать название камушка, но она хотела один подарить Фиолету, а другой оставить себе на память о сегодняшней прогулке.
Вскоре он появился и шёл по мелководью, тяжело дыша, покрытый блеском морских капель, не особенно высокий, но стройный, необыкновенный. Он повалился на песок рядом с Ландыш. За всё время он так и не произнёс ни слова.
– Не устал? – спросила Ландыш, – ты же мог выбиться из сил. Не стоит тебе так далеко заплывать.
– Тот, кого приговорили небеса, и кто уже навсегда принадлежит земле, не может погибнуть в воде, – ответил он.
– Ты фаталист? – спросила Ландыш.
– Нет.
– Весьма странно ты выражаешься, – Ландыш засыпала его песком. Ива протянула ему оранжевый камушек. Он взял и постучал им о точно такой же камушек в ладошке Ивы.
– Сделай себе оберег из него, – посоветовала Ива. – И у меня такой же будет.
– Меня уже не спасут никакие обереги, – сказал Фиолет.
– От чего не спасут? – спросила Ландыш, – чего ты боишься?
– Я ничего не боюсь. Я своё отбоялся.
– Все люди чего-то боятся, пока они живые, – не согласилась Ландыш. Он промолчал. Стал одеваться. Положил камушек в кармашек на майке, где хранил свою связь с остальными.
– Скучно тут, – сказала Ива. – Синяя пустота, бесконечность, подавляющая зрение, и однообразный шелест совершенно одинаковых волн. – Я люблю плавать в реке.
– А я вижу какие-то белые сверкающие здания в синеве! – вскричала Ландыш, – вон там, где берег делает изгиб!
– Это миражи, – спокойно ответил Фиолет, – там ничего нет. И никогда не было.