Изменение тона советской пропаганды, возвращение в патриотический пантеон исторических героев дореволюционной России и прекращение церковных гонений в 1943-м только укрепили эти надежды. Тесное взаимодействие СССР с западными союзниками и создание 26 июня 1945 г. Организации Объединенных Наций, воспринимавшейся как механизм преодоления и разрешения потенциальных конфликтов мирным путем, действовали в том же направлении.
Более того, к концу войны на самых верхних ступенях советского руководства сложилась фракция, готовая к некоторой демократизации строя. Публичная политическая линия явно была результатом колебаний вследствие конкуренции внутрипартийных группировок. С одной стороны, власти всячески боролись с «антисоветскими» настроениями, вызванными «низкопоклонством перед Западом». С другой – в недрах системы готовились довольно существенные реформы.
К июлю 1946 г. специально созданной при Верховном Совете редакционной комиссией из ведущих правоведов был подготовлен обширный перечень изменений и дополнений Конституции СССР. Оставляя в неизменности главные черты советского строя, проект тем не менее укреплял реальные механизмы защиты гражданских прав. Предусматривалось усиление независимости прокуратуры, которая становилась единственным законным органом надзора за «точным исполнением законов не только министерствами СССР и подведомственными им учреждениями, но и всеми органами государственного управления СССР и местными органами государственной власти». Статья 128 Конституции СССР, трактующая о неприкосновенности жилища и тайне переписки, дополнялась важным указанием: «…обыск как личный, так и в жилища, выемка почтовой и телеграфной корреспонденции могут быть произведены не иначе, как по постановлению Суда или с санкции Прокурора». Из статьи 124, в которой гарантировалась свобода совести, должны были исчезнуть слова «и свобода антирелигиозной пропаганды».
15 июля 1947 г. решением Политбюро создается комиссия во главе с Андреем Ждановым для подготовки новой Программы ВКП(б). Новая программа провозглашала: «Всесоюзная Коммунистическая партия (большевиков) ставит своей целью в течение ближайших 20–30 лет построить в СССР коммунистическое общество». Замечательно, что образ этого коммунистического завтра был не слишком аскетичным. Выдвигалась задача «…обеспечить каждому трудящемуся отдельную благоустроенную комнату», а каждой семье «отдельную квартиру, перейдя со временем к бесплатным коммунальным услугам». Предполагалось даже наладить массовое производство автомобилей, «имея в виду предоставить каждому гражданину возможность пользоваться легковым автомобильным транспортом». Кроме того, предполагалось и некоторое расширение хозяйственных свобод для мелкого частного хозяйства крестьян и кустарей.
Эволюция политической системы мыслилась как «развитие социалистической демократии на основе завершения построения бесклассового социалистического общества». Развитие это должно было сопровождаться «отмиранием принудительных форм диктатуры советского народа, заменой мер принуждения на воздействие общественного мнения, сужением политических функций государства, превращением его по преимуществу в орган управления хозяйственной жизнью общества». Сама организация власти должна была стать менее централизованной в результате предоставления больших прав региональным и местным советам.
Параллельно с разработкой новой программы партии и в связке с ней шла подготовка «Генерального хозяйственного плана СССР на 1946–1965 годы», выполнение которого и должно было создать материально-экономическую базу «для вступления нашего общества в коммунизм». Эту работу лично курировал председатель Госплана СССР, блестящий ученый-экономист Николай Вознесенский, протеже и союзник Жданова. План содержал реалистичные механизмы роста выпуска продукции по всем основным позициям, причем впервые за все время планового хозяйства предполагался и значительный рост группы Б – производства продуктов потребления.
Однако в начале 1948 г. колебания завершились. Сталин окончательно выбрал жесткую политическую линию, предполагавшую прежние формы и методы управления, рассчитанные на экстремальные условия. Причин такого поворота было много. Но основными следует считать две. Во-первых, болезнь Андрея Жданова, который в конце 1947 г. отошел от дел, в результате чего верх над блоком «реформаторов» (Жданов, Кузнецов, Вознесенский) взяла группировка «устрожителей», возглавляемая Маленковым и Берией. Во-вторых, осложнение международного положения. Не всех восточноевропейских политиков устраивало давление советского руководства, настаивавшего на буквальном копировании советского опыта «социалистического строительства». Лидеры Чехословакии, Польши и Югославии, по крайней мере, хотели уклониться от коллективизации сельского хозяйства, указывая на своеобразие своих стран, их высокое экономическое развитие, превосходящее советские стартовые позиции 1917 г. Югославский лидер Иосип Тито оказался упорнее других и решился в феврале 1948-го на прямой разрыв с СССР. Сталин в условиях холодной войны не мог допустить дальнейшего ослабления «социалистического лагеря» и взял подобающий жесткий курс, внутренняя политика не могла ему не соответствовать.
Период сравнительно мягкой «профилактики» в отношении инакомыслящих под лозунгом «борьбы с низкопоклонством» сменился новой волной жестких репрессий, которым до 1953 г. подверглось около 600 тыс. человек. Общий идеологический «знаменатель» для удара по всем, кто хотя бы гипотетически мог способствовать аккумулированию народного военного опыта и выработке программы действий, нашелся не сразу. Крупные репрессивные удары поначалу наносились или вовсе без публичного обоснования, или под уникальными для каждого случая предлогами. Первыми под каток попали остатки старых оппозиционных идеологов. 26 октября 1948 г. была издана совместная директива Министерства государственной безопасности и Прокуратуры СССР, предписывающая повторно арестовывать отбывших сроки заключения троцкистов, правых, меньшевиков, эсеров, белоэмигрантов и националистов, даже при отсутствии новых данных об их «враждебной» деятельности. Дела «повторников» рассматривались Особым совещанием при МГБ, которое отправляло их в ссылку на поселение.
Второй крупнейший репрессивный удар был нанесен по «реформаторской» группировке внутри ВКП(б). В ходе «ленинградского дела» (1949–1952) Военной коллегией Верховного суда СССР и Особым совещанием при Министерстве госбезопасности были осуждены и приговорены к расстрелу или длительному тюремному заключению свыше 200 партийных и советских работников Ленинграда – сотрудники А. А. Жданова времен его работы в Ленинграде, в том числе председатель Совета министров РСФСР М. И. Родионов и председатель Госплана СССР Н. А. Вознесенский (заместитель председателя Ленгорисполкома в 1935–1938). Им инкриминировалось намерение создать «националистическую» российскую коммунистическую партию, отделив ее от ВКП(б), и перенести столицу РСФСР в Ленинград. Заодно была произведена атака на ленинградскую интеллигенцию, хранительницу подлинной и чрезвычайно неудобной для коммунистической власти памяти о блокаде (в частности, был ликвидирован народный Музей блокады Ленинграда, якобы недостаточно выпукло представивший в своей экспозиции ведущую роль партии). В связи с «ленинградским делом» были репрессированы и сотни коммунистов в Москве, Горьком, Мурманске, Рязани, Симферополе, Севастополе, Новгороде, Пскове, Таллине и других городах.
Аналогичные разгромы последовали в 1950–1952 гг. в Эстонии и Грузии («мингрельское дело»). На этот раз в вину местным руководителям было поставлено то, что они «не ведут должной борьбы с буржуазным национализмом», проявляют «политическую неразборчивость» при выдвижении кадров, «допускают развитие антирусских настроений».
«Националисты» были, разумеется, естественным «врагом» режима, явно приобретавшим черты имперскости, но непригодным для фабрикации «заговора» в масштабах всей страны. Всеобъемлющее обозначение такого удобного врага вскоре было изобретено, и репрессивная кампания пошла под знаменем борьбы с «безродными космополитами», под которыми в первую очередь подразумевались евреи. Выбор жертвы отлично соответствовал задачам кампании. Евреи были расселены по всей стране, их было немало в научной и культурной элите, многие из них занимали ответственные государственные посты. Кроме того, у советских евреев со времен войны была своя общественная организация – Еврейский антифашистский комитет (ЕАК), которому