Читать интересную книгу Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах - Дзиро Осараги

В тот вечер холодный зимний ветер, проносившийся по улицам Эдо, взметал в закатное небо бурую пыль. Простиравшийся в вышине холодный свод небес был словно окрашен в цвет индиго. Пока Кураноскэ с Тикарой, Дзюнаем и еще несколькими самураями переправлялся в лодке на другой берег Сумидагавы, по реке гуляли волны и пассажиров осыпало брызгами. Когда они выбрались на сушу и пошли к условленному месту узкими переулочками Фукагавы, ночь уже вступила в свои права. Чайная, куда все должны были явиться, располагалась у самого моря, над темной пучиной, напротив главных ворот храма. Когда Кураноскэ и его спутники зашли в комнату, большинство соратников уже были на месте. Их было много. Некоторые ждали сгрудившись у жаровни. Там были и самураи, и кто-то, похожий на врача, из мещан, и просто переодетые в мещанское платье. Зрелище напоминало какое-то диковинное собрание, на которое собрались во множестве под одной кровлей представители различных сословий и всевозможных профессий.

Дзюнай Онодэра сказал владельцу чайной, что у них тут проходит сбор только что учрежденного общества взаимопомощи. Такого рода заседания обществ взаимопомощи в ту эпоху были весьма модны, так что никаких подозрений они не должны были вызывать.

Студеный ветер проносился над городом в черном небе. Каждый раз от его порывов дрожали сёдзи и под просочившимися сквозь щели сквозняками трепетало пламя светильников. Однако атмосфера в зале была радостная. Сбросив на время гнет социальных условностей, старые знакомые тихонько переговаривались друг с другом, отчего в зале царила атмосфера радостного оживления.

Старый Дзюнай Онодэра, назначенный ответственным за регистрацию, поглядывая на присутствующих, проверял список, обводя имена явившихся кружком. Приходили группами по два-три человека. Престарелый Яхэй Хорибэ задержался и пришел в последний момент, как раз к условленному времени.

Ожидавший в прихожей Дзюнай с беспокойством посматривал на имена в списке, еще не отмеченные кружком. Недоставало лишь пятерых. Однако, если смотреть на дело непредвзято, то, видимо, можно было домыслить уважительные причины для их задержки: кто-то плохо знал дорогу и заблудился, с кем-то по пути что-нибудь случилось…

Кохэйта Мори поднял вопрос о том, как лучше наладить охрану на время их тайного совещания. Конечно, надо было раздвинуть сёдзи, чтобы поглядывать на улицу, и кроме того, снаружи надо было выставить часовых. Стали решать, кто пойдет на дежурство. Кохэйта предложил Кураноскэ, чтобы с ним вместе отправились Тадасити Такэбаяси и Сукээмон Томиномори.

— Нет, это дело уже поручено другим, не из нашего отряда, — возразил командор.

— Сегодня все соратники должны быть здесь, на своих местах, уходить никому нельзя. Надо бы взглянуть, заступили уже эти молодцы на охрану или нет, — крикнул сидевший в зале Китиэмон Тэрасака и подмигнул.

— Людей для охраны нам обещал прислать мой родич, господин Отставник из клана Цугару, — сказал Кураноскэ. — Что ж, пойди, посмотри.

Китиэмон проворно вышел из дому и скрылся во мраке под завывание холодного вихря.

Снаружи тянулась сосновая роща, а сразу за ней начиналось море — из-за дюн доносился глухой гул прибоя. Китиэмон, ступая по песку, обошел снаружи ограду чайной, вглядываясь в ночную мглу.

Заприметив его, из темноты, словно морское чудище, грозно и тяжко шагнул навстречу Мунин Оиси:

— Ты, что ли, Тэрасака?

— Так точно! — выдохнул Китиэмон, весьма впечатлившись тем, что сам Мунин вот так запросто явился стоять в карауле. Ведь он обещал только прислать кого-нибудь из молодых парней поздоровее.

Китиэмон почтительно высказал благодарность его преподобию за то, что тот самолично изволил прибыть им на помощь в столь холодный и ветреный вечер.

— Да что уж, разве можно такое дело поручать молодежи?! У меня все равно сердце было бы не на месте, — усмехнулся Мунин. — Ну, как там? Все собрались? Поклон от меня командору. Я уж тут позабочусь, если кто вдруг появится — надо же помочь родственнику. Пусть он знает, что мы в одной лодке! К вам я туда заходить не буду — похожу тут, погляжу, а потом вернусь восвояси.

С этими словами Мунин грузно удалился в небольшой чайный павильон, который с середины осени пустовал. Оттуда пахло жареным кальмаром. Слуга с бородой веером, которого Мунин прихватил на дежурство, поджидал хозяина, разогревая на огне сакэ.

Неугомонный Отставник был, как всегда, бодр и весел. Усмехнувшись про себя, Китиэмон зашагал обратно. По пути он наткнулся на Тораноскэ Сисидо в низко надвинутом на лоб клобуке, обходившего окрестности в сопровождении еще троих самураев.

— Ты, Китиэмон? Передавай привет Хорибэ. Будьте покойны — тут мимо нас ни одна букашка не проскользнет! — уверенно приветствовал его Тораноскэ.

— Благодарствуем! — поклонился Китиэмон и поспешил назад, в чайную, размышляя о том, каких замечательных людей ему довелось повстречать.

Дело было не только в том, что Китиэмон, происходивший из незнатного рода, не мог не почувствовать бесхитростной душой воодушевления от такого примера. Ведь для ронинов, презревших установленный порядок и готовящихся в своих деяниях преступить закон, безусловно, было важно понять и почувствовать, что не только их товарищи, но и многие другие люди, к делу вовсе не причастные, безоговорочно их поддерживают и стараются помочь.

Китиэмон сообщил дежурившему в прихожей Дзюнаю о своей встрече с Мунином и его командой. Дзюнай в это время с озабоченным выражением лица о чем-то беседовал с Гэнгоэмоном Катаокой. На слова Китиэмона он только кивнул: «Доложи самому командору». Гэнгоэмон, заглянув в список, обратился к Соэмону Харе:

— Значит, пятьдесят… Эх, и зол же я! Думал ведь, будет ровно пятьдесят пять… — услышал краем уха Китиэмон, проходя в комнату.

Тем временем Гэнгоэмон, подождав, пока Китиэмон пройдет в дом, тихо сказал:

— Я так полагаю, что с Оямадой дело плохо. Не хотел никому говорить, но только он ко мне зашел, когда меня дома не было, и без спросу взял деньги из ларца.

— Да это ж разбой среди бела дня!

— Не хочу даже определять, разбой или что… Может, и случайно бес попутал, но только не пристало такое истинному самураю. Но об этом молчок! Больше никому! Мне его не исправить. Ладно уж, что бы он ни натворил, и на том спасибо, что нынче, в решительный час, все же явился.

— Нет, тут ты неправ. Нечистоплотный соратник — для всех нас позор. Ну, пойдем, что ли? Нас все ждут, наверное.

Дзюнай мрачно покачал головой и резко захлопнул список. Оба вернулись в гостиную. Кураноскэ даже бровью не повел, ознакомившись с поданным ему списком неявившихся. Только просмотрел и, не добавив ни слова, предложил, с улыбкой обведя зал ясным взором:

— Начнем, пожалуй.

Куда ни глянь, повсюду в зале виднелись напряженные, сосредоточенные лица и горящие воодушевлением глаза друзей по оружию. И старики, как Яхэй Хорибэ, и молодежь, как Эмосити Ято или Тикара, ощущали значительность и величие момента, непроизвольно захваченные всеобщим воодушевлением.

— Ну, вот уж и год на исходе, — как всегда, негромким голосом начал свою речь Кураноскэ.

Слова, которые он произносил с расстановкой, будто бы слегка запинаясь, тем не менее обладали свойством проникать прямиком в сердца людей.

— Дело наше тоже помаленьку, похоже, приняло реальные очертания — так что, можно сказать, уж и глаза, и нос видны на портрете. Самое позднее — свершится все к самому концу года, а то, может, и завтра, кто знает. Потому прошу вас всех, господа, следовать полученным от меня указаниям и быть готовыми выступить в любую минуту. С сегодняшнего дня запрещаю всем свободно передвигаться без уведомления. Куда бы вы ни направлялись, извольте сообщить товарищам — чтобы никаких сбоев! Поскольку мы, так сказать, посвятили свои жизни нашему господину, будем считать, что есть только его жизнь, а наших жизней не существует. С нынешнего дня приказы вам буду отдавать только я, Кураноскэ Оиси. Даже малейшее возражение, отклонение от приказа недопустимо. Сумеем мы довести дело до конца или не сумеем, но действовать мы должны как единое целое — успех будет зависеть только от общей нашей силы или слабости.

Замерев в безмолвии, все неотрывно смотрели на внушительную дородную фигуру Кураноскэ, внимая своему предводителю, который говорил решительно и твердо, будто припечатывая слова. Что в Ако, что в Ямасине этот человек всегда умел вести разговор спокойно и неспешно, донося до собеседника самую суть того, что хотел сказать. Порой чересчур замедленная и размеренная манера речи могла, казалось, вывести из терпения. Впервые Кураноскэ говорил столь убежденно, твердо и уверенно. Он был похож на тронувшийся с места бронепоезд. Скорость еще невелика, но путь уже четко обозначен — и теперь уже никто и ничто не в силах остановить эту грозную силу. Людям остается только довериться машине и отдаться движению. Такое спокойствие и уверенность внушали его слова.