— Рада слышать! — холодно произнесла она, кивнув головой.
— Весь мир знает, как пьют на брудершафт, а вы нет!
— Нет, не знаю! Это большой пробел в образовании?
— Ну знаете… — пожал плечами Володя. — Есть вещи, которые…
Надя не дала ему договорить:
— А вам известно, что такое «белла каландрина?»
— Первый раз слышу! Что это?
— Это по-итальянски прекрасный жаворонок. Видите, оказывается, нельзя объять необъятное.
Она хорошо знала, когда и как пьют на брудершафт, но у нее возникло желание подурачить его слегка. Она понимала, что ему очень хотелось поцеловать ее, потискать, а то, чего доброго, и больше, «смотри в оба, не ходи босой», для этого и заманил ее сюда. Но всяк сверчок знай шесток!
— Так как же брудершафт?
Надя поднялась с кушетки:
— Обязательно! Когда-нибудь в следующий раз! Проводите меня!
— Нет уж, нет уж! Мне обещано! — запротестовал он.
— Я вам разрешила называть меня на «ты», чего же еще? И не старайтесь уподобиться животному, которое кладет ноги на стол, когда его сажают за стол! — улыбаясь, сказала Надя, но почувствовала себя на пределе, с бесом, готовым сорваться.
— Нет, уподоблюсь свинье и буду ею назло! Раз меня так жестоко обманули.
Надя хотела рассердиться, но не смогла, а рассмеялась, очень уж похоже на пережитое ею «там», в хлеборезке. «Балованные мальчики, не знающие отказа у девочек. Как смешно и досадно на вас смотреть! И как приятно щелкать вас по носу!»
— Хорошо! — сказала она направляясь к двери, — Я и сама дорогу найду.
— Что ты, Надя! Я пошутил, сейчас поедем! Извини, мне так интересно с тобой….
Этой же ночью ей приснился сон. Она увидела себя и Клондайка. Оба они, взявшись за руки, бежали босиком по тундре. Снег проваливался под их ногами, и Надя знала, что очень холодно, но мороза они не чувствовали. Они бежали, надеясь скрыться от преследователей. Кто их преследовал, ей было неизвестно, она подозревала, что это мог быть только опер Горохов или отчим Клондайка. Где-то впереди был дом тети Вари, и если они успели бы добраться туда, то были б спасены. Внезапно она заметила, что бежит одна и, обернувшись назад, увидела, что Клондайк упал и встать не может. Он повернул к ней смертельно бледное лицо и, приподнимаясь на локте, крикнул:
— Беги! Спасайся!
— Нет! Никогда я не оставлю тебя! — она кинулась к нему. — Мы умрем вместе! — и проснулась от собственного голоса.
Каждый раз после таких снов настроение ее надолго портилось. Ей казалось, что Клондайк являлся ей, когда она начинала думать о другом, и чуть больше, чем надобно. Она тихонько плакала, чувствуя свою вину перед ним. И успокаивалась только тогда, когда вспоминала о том, что запретила ему встречать себя в тот день.
Днем она обещала позвонить Володе на работу. «Хочу послушать твой голос по телефону», — объяснил он ей. Но, когда дошла до телефонной будки, обнаружила, что у нее нет мелочи, и сочла это за доброе предзнаменование. «Нет — значит, и не надо!»
Во вторник, после урока, Надя задержалась на минуту, укладывая на место в шкаф ноты.
— Если вы не очень торопитесь, мы могли бы выпить чаю! — сказала Елизавета Алексеевна, а Надя не поверила своим ушам, решила, что ослышалась. Она вопросительно взглянула на Елизавету Алексеевну, но та еще раз повторила: — Я спрашиваю, если вы не торопитесь?
— Совсем нет! Мне некуда больше спешить!
— И некого больше любить? Ямщик, не гони лошадей! — улыбнулась Елизавета Алексеевна, и глаза ее стали мечтательными и нежными, а Надя подумала, что если женщина хочет казаться моложе своих лет, то должна улыбаться именно так!
— Да, — сказала она, — и некого больше любить.
— Это плохо! Чрезвычайно плохо! Молодость дана для любви. Природу не обманешь. Она наказывает чрезмерно строптивых и гордых одиночеством или, еще хуже, в старости человек влюбляется в молодое, смазливое ничтожество.
— Ну почему ж в ничтожество? — удивленно спросила Надя.
— Обязательно! Это не будет порядочный человек, который ответит на такую любовь. Вы удивлены, почему? Потому что любовь— свет жизни, вспомните, как поет Иоланте граф Водемон: «Чудный дар природы вечной, дар бесценный и святой». Каждый влюбленный найдет в своей возлюбленной эту красоту, которая взволнует его душу. А какая красота старость? Пепел угасшего костра. Она не может внушить ни великой страсти, ни небесного огня желанья. Уваженье? Пожалуй. Благодарность? Любить старость можно только в силу привычки или преследуя неблаговидные цели. Надя была поражена: «Уж не о себе ли она?»
— Ну идемте же, Марфуша нас ждет!
В маленькой, уютной кухоньке уже был приготовлен чай. На чистой, в голубую клеточку, скатерти очень аппетитно и привлекательно выглядели в одинаковых маленьких вазочках несколько сортов варенья и серебряная корзиночка с печеньем. Пока Марфуша разливала чай, Елизавета Алексеевна спросила:
— Скажите, Надя, вы никогда не пели с духовым оркестром?
— Никогда! — удивилась Надя. — Я вообще не пела с оркестром, только с роялем и аккордеоном.
— Странно! И вы не чувствуете усталости в конце занятий, может быть, ощущения сухости в горле?
— Нисколько! А что? — спросила встревоженная Надя.
— Сегодня, и в последний раз, я заметила, у вас в голосе появляются странные призвуки, похожие на легкую хриплость. Вы не больны? Я имею в виду…
— Нет! — испуганно сказала Надя. «Этого еще мне не хватало!»
— Вполне возможно, мы много занимаемся, и голос переутомляется, поэтому вы с Ритой позанимайтесь, поработайте над вещами, а в субботу не приходите. Надо вам недельку отдохнуть. Берегите голос, это ваше богатство. У вас есть возможность стать большой певицей.
После чая, когда Надя собралась домой, Елизавета Алексеевна вышла в другую комнату.
— Подождите минуту, — сказала она Наде и вернулась с коробочкой в руках. — Вот вам к Новому году от меня подарок!
— Что вы, спасибо! — залепетала Надя в полной растерянности. — Зачем? — и еще какие-то, глупые от смущенья, слова.
— Ты открой, посмотри, что там, — подбодрила ее Марфуша.
В голубой бархатной коробочке, на таком же синем, слегка выцветшем бархате лежала великолепная брошь в виде ветки розы с золотой застежкой. Какой-то искусный мастер вырезал эту вещь из перламутра двух тонов: розоватого и серо-зеленого. «Точно небо над тундрой, когда весной вдруг соберется пурга и на тяжелых серых облаках заиграют розоватые отблески солнечных лучей», — вспомнила Надя, не в силах отвести глаз от этого чуда. Такие прекрасные вещи она видела только в доме у Дины Васильевны.