Читать интересную книгу Избранное - Хаймито Додерер

В летные части он не хотел. Да и не было «предпосылок» (по нашей служебной терминологии), как то: школа планеристов, авиамодельный кружок и тому подобное. Впрочем, и для службы связи тоже не было никаких «предпосылок». На этом основании я мог рекомендовать его в войска противовоздушной обороны, ПВО. Для службы связи требовалась стажировка на фронте до начала курса, для ПВО — нет. Почему — сейчас несущественно (возможно, тому были свои причины, тем более что фронт ПВО ведь повсюду). Здесь его мобилизация могла сильно затянуться, а потом начались бы занятия в офицерской школе.

Я сказал, что для службы связи ему придется сперва пройти строевую подготовку. Потом стажировка на фронте. А уж потом офицерская школа.

Он стал, пожалуй, наконец понимать, то есть понемногу отходить от директив своего отца. Мне пришлось порядком повозиться с его детским неразумием. Но я должен был одержать верх во что бы то ни стало. Я знал это. И я принял его условно в войска противовоздушной обороны. Результат экзаменов на этот день был у него вполне удовлетворительный.

Но как бывает всегда, когда что-то для кого-то имеет какое-то значение, тут же возникли и трудности.

Письменные работы кандидатов я нашел на другое утро у себя на столе уже проверенными; на сына искусствоведа из Праги господа штудиенраты почти не потратили красных чернил. Остальные ребята тоже хорошо написали. На сей раз пополнение было подготовленное. Нам случалось встречаться и с болванами.

Закончить экзамены накануне оказалось невозможным. Все группы никак не могли пройти в один день все виды испытаний. У меня остался физкультурный зал. Вчера он весь день был занят. Наш майор — адъютант (он же и комендант) сообщил мне по телефону, что завтрашний день предоставляется нам для составления характеристик (значит, на службу являться не раньше десяти). Кроме того, майор сказал, что полковник просит меня спуститься к нему в кабинет.

Полковник принял меня с обычным дружелюбием, сел вместе со мной за курительный столик и тут же начал разговор о кандидате из Праги.

Подполковник П., сообщил он мне, разговаривал с этим парнем и нашел его необычайно развитым. По мнению П., таких кандидатов следовало бы направлять в части воздушной связи, где ставятся задачи посложнее. Но парень этот сказал, что я зачислил его в ПВО.

При таком повороте дела мне оставался только один ход: указать на полное отсутствие каких-либо технических «предпосылок» у этого кандидата.

— Абсолютно «нетехнический субъект», — добавил я.

— Да, весомый и, пожалуй, даже решающий аргумент! — сказал полковник. Вот вам еще одно доказательство, что только экзаменатор, который вплотную занимается данным случаем, может взвесить все за и против и вынести обоснованное решение. Так я хотел, господин фон С., просто посоветовать вам еще раз все хорошенько проверить и обдумать.

С этим он меня отпустил, и я пошел в физкультурный зал, где экзаменующиеся, прибыв в сопровождении унтер-офицера, уже стояли, выстроившись в шеренгу, перед инструктором.

Меня неприятно задело, что я (благодаря пареньку из Праги) попал, так сказать, в поле зрения усатого подполковника П. Но я решил не отступать. После экзамена по физподготовке, который у всех кандидатов прошел хорошо, и у моего «яйцевидного» тоже (что меня удивило), я вернулся в свой кабинет и занялся составлением характеристик. Тем меньше придется возиться с ними завтра.

День этот прошел спокойно. Ребята в сопровождении одного из штудиенратов вышли из здания института и отправились на медицинский осмотр.

В комнате было светло. У меня появилось такое чувство, будто вот-вот выпадет первый снег, нет, будто он уже выпал. Кабинет мой нельзя было назвать комнатой с голыми стенами, у меня тут висело несколько картин, графика, работы моих друзей.

Характеристики продвигались быстро. Про парня из Праги в графе «интеллект» я написал «незаурядные способности» и на этот раз обошелся без обычной приписки в скобках.

Потом я вдруг задремал. Очевидно, едва осознанное глубокое внутреннее напряжение требовало разрядки. В «кают-компании» сегодня царила благодатная непринужденность. Ни командира, ни подполковника П. на сей раз не было. За кофе (или тем, что тогда носило это название) много болтали, подчас не стесняясь в выражениях. Все долго не расходились.

Под вечер широкие коридоры вновь наполнились гулом. Наши кандидаты возвратились с медицинского осмотра. За окном была разлита стальная синева, как бывает перед наступлением темноты в самом начале зимы; она продержалась недолго. Вскоре шум в коридорах смолк. Даже неистощимые силы молодых парней были, как видно, на исходе. Их сегодня достаточно погоняли. Многие наверняка только и мечтали сразу же после ужина завалиться спать. Я спустил затемнение и включил свет. На письменном столе лежали готовые характеристики. На завтрашний день я от них свободен.

Я мог уйти, прямо сейчас. Рабочий день окончился. Посади солдата за письменный стол, и он станет чиновником, откуда следует, что никогда он и не был солдатом. Солдат с портфелем — раньше этот тип не встречался; мне было мало дела и до солдата, и до портфеля. Я собрался и вышел в широкий коридор. Он был пуст и освещен очень слабо. Перед последней оконной нишей, неподалеку от старинной широкой лестницы кто-то стоял. До меня доносились приглушенные голоса. Это был подполковник П. с моим пражским кандидатом. Он беседовал с ним в благожелательном тоне, обняв его за плечи. Я на ходу отдал честь, он ответил кивком. Когда я уже дошел до лестницы, он вдруг меня окликнул:

— Господин фон С., вы уходите?

— Так точно, господин подполковник.

Он догнал меня — тоже уже в шинели и шлеме.

— Пойдемте вместе, — сказал он, и мы стали спускаться вниз. — Что касается нашего кандидата из Праги, с которым я сейчас говорил, продолжал он, когда мы вышли на темную улицу и направились к трамвайной остановке, — то теперь и я присоединяюсь к вашему мнению, господин фон С. У этого парня действительно нет никаких данных для службы в частях воздушной связи. В техническом отношении совершенный профан. Вообще чужд этой сфере. Собственно, он и для ПВО мало приспособлен, там ведь тоже порядочно техники — большие приборы для имитации летящей цели, не говоря уже о самом орудии. Но всем этим легче овладеть. Я скажу завтра полковнику, что вполне согласен с вашим решением. Простите уж, что вмешался.

— Я был в некоторой растерянности, — ответил я, — ведь мой-то опыт не так велик. И потому еще раз пересмотрел это дело.

— И каков же ваш вывод? — спросил он.

— Тот же самый, господин подполковник.

— Вот и правильно! Благодарю вас, господин фон С.

Подошел его трамвай — ему было в противоположную сторону. Я отдал честь, он пожал мне руку.

В тот же вечер у адвоката Р…

Дома я только переоделся в штатское и наспех пожевал что-то, приготовленное моим денщиком. И все-таки я пришел на Фаворитенплац гораздо позже, чем всегда. Я сразу увидел, что веселье уже в полном разгаре (Альбрехт, едва открыв мне дверь, тут же бросился обратно). Как видно, и выпили больше обычного, или мне так показалось, поскольку я сам еще не был под парами алкоголя. В комнате с камином вокруг четы Гринго колыхался гудящий и жужжащий от нежности рой. Слышались умиленные возгласы, чмоканье. Никто не обратил на меня внимания, когда я вошел. Я остановился в гостиной возле рояля и наблюдал за происходящим через открытую дверь. Большинство из окруживших камин стояли ко мне спиной. Только сейчас до меня дошло, чем они все там заняты: они раздевали донага супругов Гринго (очевидно, предварительно напоив допьяна). Особенно старались дамы (в том числе и «подводная лодка», и «помпезная»). Теперь их подняли — две полноватые, обнаженные фигуры, — и вот уже Гринго сидели вплотную друг к другу на теплой каминной доске, а все остальные, стоя внизу полукругом и взявшись за руки, кланялись им до полу. И все это в полной тишине. Последнее показалось мне наиболее знаменательным: никто не смеялся и даже не улыбался. И капитан медицинской службы Е., и доктор Б., его «подводная лодка», и даже Эгон фон Х. — все они были абсолютно серьезны. Гринго, впрочем, вовсе не выглядели как мужчина и женщина (потом, много-много лет спустя, все мы — те, кто мог еще к тому времени высказаться, согласились, что господин и госпожа Гринго ни на кого из присутствовавших там ни в малейшей степени не производили такого впечатления). Они выглядели скорее как две свинки с миндалевидными грустными глазами.

Я спасся бегством. Не будь я трезв, я, возможно, и принял бы участие в совершаемом здесь как бы ритуальном обряде поклонения этой паре. Но так меня словно обухом по голове ударили. Дверь из передней в комнату, где стоял рояль, как я теперь заметил, была закрыта не очень плотно. Я тихонько выскользнул из гостиной, взял пальто и шляпу — только уже на лестнице я надел их — и тут же быстро зашагал по темной улице в странном заблуждении, что сейчас два или три часа утра и что я провел ночь в пьяном разгуле… То обстоятельство, что у адвоката Р. парадное было еще не заперто, даже не бросилось мне в глаза, или, вернее, я вспомнил об этом лишь тогда, когда и мое парадное тоже оказалось открытым. Было всего только девять часов вечера. Я откупорил бутылку арманьяка, которую хранил еще со времен Франции, и, стоя у стола, пил из стакана. Дома было как-то удивительно тихо. Я сразу же лег спать и уснул как убитый.