Таков наиболее вероятный результат схватки с Китаем — воля нашего народа к жизни сейчас повреждена и ослаблена, руководители его в большинстве своем себялюбивы, слепы и нерешительны, так что «лучшее», на что в этой войне мы можем надеяться — это на взаимное уничтожение друг друга, на такую вот страшную ничью, ничью в атомно-водородной воронке. Победить свое прошлое мы сегодня, при нынешнем положении дел, не сможем.
А завтра?
Может быть, в Китае происходят решающие перемены?
Может быть, логично предположить, что в Китае происходят такие же перемены, какие произошли у нас, поскольку Китай идет по нашим следам, проходит те же этапы развития, что и мы? Как и у нас после смерти Сталина власти в 1954–1956 годах «смягчились», так и там они, похоже, «улучшаются», перекладывают прошлые свои преступления на других и начинают сравнительно спокойно переходить от людоедства к вегетарианству — переходить, правда, медленно, так что уйдет на такой переход немало лет, но разве такое предположение не логично? И в этом случае наши руководители по-хорошему договорятся с руководителями китайскими о взаимной поддержке друг друга. И опасность войны исчезнет.
К сожалению, не исчезнет.
Китай во много-много раз беднее нашей страны, крестьянство в нем составляет и по сей день почти четыре пятых всего населения, поэтому модернизация промышленности и обогащение акционерного общества по управлению и ограблению Китая (а, тем самым, и смягчение акционеров) будет там происходить гораздо медленнее, чем у нас. В силу этого простого фактора разрыв между нами и Китаем будет увеличиваться (как он увеличивается между нами и США) — и будет возрастать опасность войны.
Но и без этого фактора дружба между нашей страной и Китаем невозможна в силу самой сущности того строя, той политической системы, которая господствует в Китае.
Суть этой системы — сохранение власти такой, какой она есть: безграничной, бесконтрольной, стоящей вне законов и выше них. У этой власти нет никакой иной цели, кроме стремления к безграничности. Эта власть, стремящаяся к абсолютной, не может ставить перед собой никаких гуманных, добрых, истинно-человеческих, прогрессивных и т. п. целей; она не допускает никакого дележа власти, никакого контроля над ней, никакого закона, стоящего над ней, никакого несогласия с ней — в слове, деле или мысли; она по сути своей не допускает равенства во взаимоотношениях ни с какой иной системой власти и страдает, когда ее вынуждают обстоятельства идти на такое равенство, когда она бессильна изменить положение в свою пользу, подмять партнера, подчинить его себе любым способом. И, скрепя сердце, признавая партнера равным, сталинисты-маоисты будут в то же время делать все, от них зависящее, чтобы все-таки взять верх, распространить свою власть — будут вооружаться непрерывно, призывая других к разоружению, будут обманывать, поджидать удобный момент для нападения, хитрить, лгать, льстить и пугать. В цивилизованных странах зверь власти ходит среди людей в наморднике демократических свобод, религии, гласности, а здесь он беспрепятственно, хищно и ненасытно пожирает людей, народы и страны. Поэтому добросердечные отношения с Китаем не будут прочными и искренними — под их прикрытием Китай будет продолжать гонку вооружений, укрепляться и ждать удобной минуты для внезапного нападения — по гитлеровскому образцу.
Видимо, невозможны в Китае и перемены демократические (например, введение чего-то вроде нашего нэпа, допущение свободы печати и т. п.), хотя такие проекты у китайцев, вероятно, имеются — самая умная часть их руководящего ядра не может не понимать, что такие реформы могли бы оказаться очень выгодными для Китая в стратегическом отношении, но она не в состоянии решить, как при таких реформах партийному руководству удержать в своих руках всю полноту власти.
Что же нам остается?
Невольно создается впечатление, что положение нашей страны безвыходное. В будущем маячит неизбежная война с Китаем и, как следствие этого — неизбежная гибель русской нации, культуры, государственности. И что же — избежать такой участи невозможно?
Не стоило бы предпринимать эти заметки, если бы вывод был бы столь однозначным и мрачным.
Избежать гибели Россия может. И выход у нее есть. Только он потребует от всех и каждого не меньшего самоотверженного труда, не меньшего напряжения сил, чем в те времена, когда наш народ слышал слова: «Отечество в опасности!», но и напряжение это, и труд будут иными — бескровными, мирными, радостными.
Россия должна победить свое прошлое внутри самой себя. Это единственный выход, оставленный ей историей, единственный шанс ее.
При этом мы должны исходить из необходимости идти вперед, искать наш собственный путь, обнаруживать у самих себя необходимый опыт. И тогда мы не только не погибнем, но и выйдем из наших бедствий и страданий на самобытную дорогу, быть может, поучительную и для других.
Как это сделать?
Выше уже говорилось о программе правящей партии как об утопии. На деле же партия пытается сейчас осуществить лишь ремонт всего народного хозяйства на ходу, надеясь ничего существенно не менять, по крайней мере, лет пятнадцать. Загадывать на 15 лет вперед трудно, но ясно, что и при благополучном ходе дел в хозяйстве подобная выжидательная тактика ни к какому расцвету привести страну не может — она может, в лучшем случае, обеспечить бесперспективную гонку вооружений, и только. Стране, в сущности, предлагается то же, что Паниковский в «Золотом теленке» предлагал Балаганову — пилить гирю, в которой якобы спрятано золото, хотя всем уже давно понятно, что внутри гири золота нет, ибо если бы было, то уже как-то в процессе пиления себя обнаружило бы. Но можно бы согласиться и на такое спокойное пиление, надеясь на то, что каждый мирный год, а тем более десятилетие, стране для поправки здоровья только полезны, если бы не тот очевидный факт, что консервация нашего внутреннего положения не избавляет страну от смертельной опасности с Востока.
Говорилось и о том, что экономические цели программы можно было бы осуществить — они и сейчас осуществимы. Программа оказалась утопией только в силу особых исторических условий жизни нашей страны — в силу отсталости ее социального строя.
По этой же причине полностью утопичной оказалась и программа оппозиции — в условиях другой социальной системы она вполне могла бы послужить делу духовного оздоровления страны и нации.
Программа партии ставит цели перед материальным развитием страны; программа оппозиции — перед духовным; в программе партии нет ничего конструктивного, реального в области духовной культуры, в области развития права и прав, свободы и свобод; у оппозиции мало убедительного в области реформ экономических.
В руках у партии власть, опирающаяся на насилие, прежде всего власть работодателя, экономическая. Укрепляя эту власть, партия уверенно ведет страну к пропасти, заткнув уши и зажмурив глаза. Огромная механическая, слепая мощь!
В руках у оппозиции — власть духовная, самая крепкая власть, обходящаяся без насилия. Оппозиция талантливо и с толком разбирает наше положение, намечает, что необходимо для нравственного выздоровления страны. Но рот ее заткнут. Огромная духовная мощь, лишенная возможности воздействовать на ход событий в стране!
Две громадные силы, бессильные друг без друга сделать свой народ счастливым, не только не ищут сотрудничества, а с ненавистью стремятся уничтожить друг друга. И раздираемая этими силами, в электрическом их поле тащится со своим крестом Россия вот уже много веков, всегда спасая других и никогда — себя.
Всего-то надо — примириться этим двум силам. Вместе сотрудничать. Всего-то это требуется, пустяк, не правда ли?
Да уж. «Пустячок», как же.
Между тем, история России выработала вполне самостоятельную форму политической власти, оригинальную систему, при которой легко организационно осуществить примирение и сотрудничество таких разных начал, как материальное и духовное, коллективное и индивидуальное, которая как нельзя лучше годится для такого сотрудничества. Называется это общественное устройство знакомо и буднично, так что на первых порах и не сообразить, какую оно может играть роль; это устройство называется советская власть, советы депутатов трудящихся, советы народных депутатов.
Вспомним: советы возникали в нашей стране как новая форма организации и власти тех, кто веками был лишен возможности сплотиться и возможности управлять своими собственными делами или влиять на дела всего государства. А таких, лишенных, были миллионы и миллионы. И в этой многомиллионной толще не могло не быть во множестве нераскрывшихся дарований, непробившихся к общественному существованию талантов.