себя, во-вторых, причинили огромный ущерб Церберу. Мое появление у него внутри вряд ли значительно повлияет на ситуацию, зато мы узнаем гораздо больше, чем от шумных шпионов Вольевой.
– Ты же не знаешь, что ждет тебя там.
– Отчего же, знаю. Ответ на вопрос, что случилось с амарантийцами. Неужели ты не понимаешь, насколько важна эта информация для человечества?
Силвест видел, что она понимает, но ее душа противится. Потом Паскаль сказала:
– Что, если твое любопытство сродни тому, которое довело их до гибели? Ты же видел, что произошло с «Лореаном».
Силвест подумал об Алисии, погибшей под обстрелом. Почему он пожалел времени, чтобы извлечь ее тело из-под обломков? Сейчас вдруг распоряжение бросить ее труп вместе с «Плацдармом» на Цербер показалось чудовищным, как будто было отдано не им. И даже не Кэлвином, а кем-то, спрятавшимся за их спиной. Эта мысль заставила его поморщиться, и он тут же похоронил ее под грузом других мыслей, раздавил, как давят таракана.
– Но мы же узнаем, верно? – сказал он. – Наконец-то узнаем. И даже если Цербер убьет нас, кто-нибудь другой все равно выяснит, что случилось, – прилетев сюда с Ресургема или даже из другой системы. Ты должна понять, Паскаль: я считаю такой риск оправданным.
– Значит, дело не только в любопытстве! – Она смотрела на Силвеста так, будто ожидала развернутого ответа.
Он выдержал этот взгляд, зная, какими загадочными могут казаться его расфокусированные глаза.
– Хоури внедрили в команду этого корабля, чтобы убить тебя. Она сама призналась. Вольева допускает, что подослать сюда Ану могла Карина Лефевр.
– Это не просто невозможно, Паскаль. Это прямое оскорбление!
– И все же это может оказаться правдой. А еще чем-то гораздо более серьезным, чем обыкновенная месть. Возможно, Лефевр и вправду умерла, но кто-то унаследовал ее облик и разум. И этот кто-то знает, как опасно то, с чем ты легкомысленно играешь. Разве не следует учитывать такую возможность, сколь бы странной она ни казалась?
– Случившееся возле Завесы Ласкаля не может иметь отношения к тому, что произошло с амарантийцами.
– Ты не можешь быть стопроцентно уверен в этом.
Силвест разозлился и бросил ей в лицо:
– Могу, потому что я там был! Потому что отправился по стопам Ласкаля в Пространство Космического Откровения. И то, что было показано Ласкалю, было показано и мне! – Держа Паскаль за руки, он старался говорить тише. – Они древние, очень древние. И такие чуждые, что прямо дрожь берет. Они касались моего разума… Я видел их… и они ничуть не походили на амарантийцев.
Впервые после отлета с Ресургема он заглянул в прошлое, вернулся к тому моменту, когда изуродованный модуль контактного корабля несся вдоль чудовищной завесы. Древние, как фоссилии, умы затворников вползали в его мозг. То был миг постижения прорвы знаний. Ласкаль сказал правду. Пускай затворники совершенно чужие в биологическом смысле, пускай они неимоверно далеки от того, что человеческий разум считает нормальной формой сознательной жизни и уже одним этим вызывают отвращение. Зато в динамике мышления они куда ближе к людям, чем можно было ожидать, учитывая различия в строении тел.
Какое-то время эта дихотомия беспокоила Силвеста… но потом тревога прошла. А как же иначе жонглеры смогли бы переналадить его мозг, чтобы он думал подобно затворникам, если бы базовые принципы мыслепостроения не были сходны?
Затем он припомнил и созревающий нарыв их общения, и падающие на него брызги памяти – беглые взгляды на историю затворников. Миллионы лет эти существа рыскали по всей Галактике – по той, давней, не похожей на нынешнюю, – выискивая и собирая опасные игрушки, брошенные народами еще более древними, чем их собственная цивилизация. Теперь все эти сказочные вещи лежали совсем рядом с ним. За границей завесы… Он уже почти проник туда с помощью хитрости.
И вдруг…
Будто на миг раздвинулся театральный занавес или тучи образовали просвет, и там мелькнуло нечто мимолетное, то, о чем он почти забыл и вспомнил только сейчас. Оно должно было оставаться скрытым, замаскированным пластами личности… Личности и памяти давно исчезнувшей расы… Но то и другое успело истлеть, как старый армейский камуфляж.
И еще нечто, прячущееся в завесе… и еще один довод – в пользу его существования…
Но это воспоминание было настолько трудноуловимым, оно так ловко ускользало от Силвеста, что, пока он не остался наедине с Паскаль, оно ощущалось лишь как осадок сомнения.
– Обещай, что ты никуда не пойдешь, – молила Паскаль.
– Поговорим об этом утром, – ответил он.
Силвест проснулся в своей каюте. Поспать удалось совсем чуть-чуть, и этого, конечно, не хватило, чтобы прогнать из крови усталость.
Он не мог ни увидеть, ни услышать того, что нарушило сон. Вдруг заметил, что голографический экран возле кровати бледен – так зеркало отражает лунный свет.
Силвест передвинулся, чтобы активировать связь, не разбудив при этом спящую Паскаль. Впрочем, он напрасно опасался – жена спала очень крепко. Спор, который они вели перед сном, казалось, дал ей необходимое успокоение.
На экране появился Садзаки, позади была видна медицинская аппаратура.
– Вы один? – тихо спросил Садзаки.
– Здесь моя жена, – прошептал Силвест. – Она спит.
– Тогда буду краток. – Садзаки показал изуродованную руку: влажная корочка вернула запястью прежнюю форму, хотя все еще продолжала светиться, свидетельствуя, что интенсивное лечение далеко не окончено. – Я чувствую себя достаточно сносно, чтобы покинуть лазарет. И вовсе не собираюсь идти по стопам Хегази.
– Тогда перед вами серьезная проблема. Вольева и Хоури прибрали к рукам все стреляющее и приняли меры, чтобы вам не удалось вооружиться. – Силвест еще больше понизил голос. – Вряд ли будет трудно убедить Вольеву, чтобы и меня посадила под замок. Мои угрозы насчет судьбы корабля особого впечатления на нее не производят.
– Она просто уверена, что вы не посмеете зайти так далеко.
– А если она права?
Садзаки покачал головой:
– Теперь все это уже не имеет значения. Через несколько дней –