Такое положение дел многим не нравилось.
Нарком и «буревестник»
Нарком по просвещению Анатолий Луначарский однажды прямо заявил:
«Когда Маяковский под зловредным влиянием своего демона Брика заявляет, что искусство кончено и идёт на производство вещей, он действительно наносит искусству предательский удар в спину».
Наталья Розенель-Луначарская добавляла:
«Иногда у Анатолия Васильевича вызывало чувство досады окружение Маяковского, особенно так называемые теоретики Лефа. О них он сказал как-то после вечера, проведённого у Маяковского: "Люблю тебя, моя комета, но не люблю твой длинный хвост"».
Луначарскому нравились поэты: Маяковский, Третьяков, Асеев. Ко всем же остальным лефовцам, по словам Натальи Розенель, нарком относился без всякой симпатии:
«Арватова, Кручёных, Чужака и прочих "теоретиков" Анатолий Васильевич недолюбливал, считая их влияние на Маяковского глубоко отрицательным, и верил, что Маяковский рано или поздно освободится от этого влияния».
А с Алексеем Максимовичем Горьким, к мнению которого Маяковский когда-то очень внимательно прислушивался, теперь у Владимира Владимировича никаких отношений вообще не было. Правда, было сочинено стихотворение, которое называлось «Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому». Начиналось оно с воспоминания о недавнем противостоянии:
«Алексей Максимович, / как помню, / между нами
что-то вышло / вроде драки / или ссоры.
Я ушёл, / блестя / потёртыми штанами;
взяли Вас / международные рессоры».
Затем поэт, якобы сожалевший об отъезде писателя из страны Советов, напрямую задавал обосновавшемуся в Италии «буревестнику революции», животрепещущий вопрос (как «писатель» – «писателю»):
«Очень жалко мне, товарищ Горький,
что не видно / Вас / на стройке наших дней.
Думаете – / с Капри, / с горки
Вам видней?»
И Маяковский принимался рассказывать, как трудно ему вместе с немногочисленными соратниками создавать литературу страны Советов:
«Одни мы, / как ни хвалите халтуры,
но, годы на спины грузя,
тащим / историю литературы —
лишь мы / и наши друзья.
Мы не ласкаем / ни глаза, / ни слуха.
Мы – / это Леф, / без истерики – / мы
по чертежам / деловито / и сухо
строим / завтрашний мир».
Упрекая Горького в том, что он не участвует в этом строительстве «завтрашнего мира», Маяковский упомянул и о себе лично (этими строками стихотворение завершается), с гордостью заявив:
«Делами, / кровью, / строкою вот этою,
нигде / не бывшую в найме, —
я славлю / взвитое красной ракетою
Октябрьское, / руганное / и пропетое,
пробитое пулями знамя!»
Это стихотворение газета «Известия ЦИК» отказалась печатать. Категорически. И в середине сентября 1926 года на организационном собрании сотрудников «Нового Лефа» Владимир Владимирович заявил, что хочет опубликовать «Письмо Горькому» в первом номере готовившегося к выпуску новолефовского журнала.
А что в это время происходило в стране Советов?
Советские будни
Двадцатишестилетний секретарь политбюро Борис Бажанов писал:
«Я очень скоро понял, какую власть забирает ГПУ над беспартийным населением, которое отдано на его полный произвол. Также ясно было, почему при коммунистическом режиме невозможны никакие личные свободы: всё национализировано, все и каждый, чтобы жить и кормиться, обязаны быть на государственной службе. Малейшее свободомыслие, малейшее желание личной свободы, и над человеком – угроза лишения возможности работать и, следовательно, жить. Вокруг всего этого – гигантская информационная сеть сексотов, обо всех всё известно, всё в руках у ГПУ».
Напомним, что слово «сексот», означающее «секретный сотрудник» было придумано и введено в оборот в самом конце XIХ века начальником Московского охранного отделения Сергеем Васильевичем Зубатовым.
Борис Бажанов:
«И в то же время, забирая эту власть, начиная строить огромную империю ГУЛага, ГПУ старается как можно меньше информировать верхушку партии о том, что оно делает. Развиваются лагеря – огромная истребительная система – партии докладывается о хитром способе за счёт контрреволюции иметь бесплатную рабочую силу для строек пятилетки; а кстати, “перековка” – лагеря-то ведь “исправительно-трудовые”; а что в них на самом деле? Да ничего особенного: в партии распространяют дурацкий еврейский анекдот о непманах, которые говорят, что “лучше воробейчиковы горы, чем соловейчиков монастырь”.
У меня впечатление, что партийная верхушка довольна тем, что заслон ГПУ (от населения) действует превосходно, и не имеет никакого желания знать, что на самом деле происходит в недрах ГПУ: все довольны, читая официальную болтовню “Правды” о стальном мече революции (ГПУ), всегда зорко стоящем на страже завоеваний революции».
Для того, чтобы прославить эти «воробейчиковы горы», которые кому-то казались намного привлекательнее «монастырских» Соловков, неожиданно приступила к работе никогда и нигде до этого не работавшая Лили Брик.
Всё началось ещё с 29 августа 1924 года, когда при президиуме Совета национальностей ЦИК СССР был создан КомЗЕТ (Комитет по земельному устройству еврейских трудящихся), первым председателем которого стал старый знакомец Маяковского (его старший товарищ по работе в партии времён 1908–1909 годов) Пётр Гермогенович Смидович. Через пять месяцев (17 января 1925 года) в Москве появился ОЗЕТ (Общество землеустройства еврейских трудящихся), общественная организация, призванная помогать КомЗЕТу. Возглавил ОЗЕТ видный большевик Юрий Александрович Ларин (Михаил Залманович Лурье), а в президиум вошли актёр Соломон Михоэлс и поэт Владимир Маяковский. Вот в этом-то ОЗЕТе Лили Брик и начала работать.
Аркадий Ваксберг:
«Пытаясь найти для себя какое-то занятие (просто ездить и просто влюбляться – это уже приелось), Лиля поступила на неоплачиваемую работу в канцелярию Общества землеустройства еврейских трудящихся (ОЗЕТ), которое было тогда одержимо созданием еврейских колоний (позже – колхозов) в степной части Крыма».
Василий Васильевич Катанян:
«В 1926 году ЛЮ поступила работать в ОЗЕТ (Общество земледельцев евреев-трудящихся). Вскоре начались съёмки фильма "Евреи на земле", которые проводил режиссёр Абрам Роом. Он пригласил ЛЮ работать у него ассистентом».
Не будем удивляться, что Ваксберг и Катанян по-разному расшифровали название организации, в которой стала работать Лили Брик. В одиннадцатом томе 13-томного собрания сочинений Маяковского сказано, что ОЗЕТ – это «Общество землеустройства евреев-трудящихся». А в томе седьмом того же собрания сочинений даётся несколько иное истолкование этой аббревиатуры: «Общество содействия землеустройству евреев-трудящихся».
Возглавлявший КомЗЕТ Пётр Смидович продолжал входить в самую верхушку большевистской иерархии. И вот тому подтверждение: 26 февраля 1926 года в повестке дня заседания политбюро стоял (одним из последних) вопрос об обследовании советских вождей медицинскими светилами:
«23. О порядке подготовки к проведению консилиума с заграничными профессорами (т. Рыков)».
Члены политбюро (а в тот день заседали Бухарин, Калинин, Зиновьев, Молотов, Рыков, Томский, Троцкий, Сталин, а также Каменев, Петровский и Рудзутак) постановили:
«23. Учредить порядок подготовки к проведению консилиума с заграничными профессорами и списки товарищей (см. приложение № 1)».
В приложении указано сорок фамилий – тех, кому надлежало «безусловно обязательно» явиться к врачам для осмотра. Кроме членов, кандидатов в члены политбюро и наркомов врачебному осмотру подлежали Клара Цеткин, Арон Сольц, Генрих Ягода, Лев Сосновский (тот самый, что был автором статьи в «Правде» о «маяковщине»), Надежда Крупская и Пётр Смидович. Стало быть, Пётр Гермогенович входил в число сорока самых-самых выдающихся большевиков.
Что же касается Маяковского, то, по свидетельству Ваксберга:
«Маяковский уже был членом ОЗЕТа, носил его значок, посвятил "товарищам из ОЗЕТа" стихотворение "Еврей". Он прочёл его на большом литературном вечере в Колонном зале Дома Союзов "писатели народов СССР – ОЗЕТу"».
Ещё добавим, что, находясь в Америке, Маяковский тесно общался с членами общества ИКОР (с Шахно Эпштейном, Леоном Тальми и другими). ИКОР был создан в 1924 году и активно взаимодействовал с советским ОЗЕТом. Название общества («Jewish Colonisation in Russia») было подобрано так, чтобы быть созвучным слову «Икар» (в переводе с иврита – «пахарь»).