Читать интересную книгу Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

По истечении года он пишет петицию министру внутренних дел с просьбой сократить срок наказания.

Он обращает внимание властей на то, что его «ужасные проступки… суть проявления сексуального помешательства и признаются таковыми не только современной медицинской наукой, но и многими сегодняшними законодательствами, например, во Франции и Италии». Он пишет, что «в интеллектуальном отношении три года, предшествовавшие его аресту, были самыми блестящими во всей его жизни (четыре написанные им пьесы с огромным успехом шли не только на сценах Англии, Америки и Австралии, но и почти во всех европейских столицах)», но в те же годы он «страдал ужасной формой эротомании, заставившей его забыть жену и детей, высокое положение в лондонском и парижском обществе, европейскую славу художника, фамильную честь и саму человеческую натуру свою; болезнь сделала его беспомощной жертвой самых отвратительных страстей и отдала его в лапы мерзавцев, которые, поощряя эти страсти ради собственной выгоды, способствовали его ужасному краху».

Он жалуется на «ужасы одиночного заключения» и «полнейшее безмолвие», на жалкое, убивающее душу существование… изматывающее своей монотонностью». «Он чувствует, что его сознание, искусственно выключенное из сферы рациональных и интеллектуальных интересов, не имеет иного выбора, кроме сосредоточения на тех формах половых извращений, тех отвратительных видах эротомании, которые низвергли его с высоты общественного признания в заурядную тюремную камеру». Сексуальная напряженность в камерах обычно действительно повышена.

Он сообщает министру, что «почти полностью оглох на правое ухо вследствие абсцесса, приведшего к прободению барабанной перепонки… Ухо трижды промывали обычной водой с целью обследования — этим всё и ограничилось». Он «прекрасно понимает, что его карьера писателя и драматурга кончена, что его имя вычеркнуто из английской литературы на веки вечные» и обещает уехать в какую-нибудь удаленную страну, где пребывать в безвестности. (Уайлд 1997: 138–142)

Петиция была передана министру с приложением заключения тюремного врача, где было сказано, что за время пребывания в тюрьме заключенный прибавил в весе (но это обычно среди узников, лишенных движения) и что опасаться за его здоровье не приходится. Между тем по выходе из тюрьмы запущенная болезнь уха продолжится и в конце концов она приведет к воспалению мозга, от которого Уайлд вскоре скончается.

Росс исполнил просьбу друга и сообщает, что Дуглас не признал за собой «недостойные намерения». Тогда заключенный писатель решает написать бывшему возлюбленному прямо обо всем, что он передумал. Он пишет для лорда Дугласа, для самого себя и для человечества.

«Да разве у тебя были хоть когда-нибудь в жизни какие-то намерения — у тебя были одни лишь прихоти… Твой недостаток был не в том, что ты слишком мало знал о жизни, а в том, что ты знал чересчур много.»

Писатель не ищет, на кого бы свалить вину за происшедшее.

«Начну с того, что я жестоко виню себя. Сидя тут, в этой темной камере, в одежде узника, обесчещенный и разоренный, я виню только себя… Я виню себя в том, что позволил неразумной дружбе всецело овладеть моей жизнью.»

Он теперь видит, что между ними лежала пропасть. Лорд Дуглас был бездельником от школы до университета, мотом и транжиром. А писатель работал всю жизнь и нуждался в покое, тишине и уединении. Так шаг за шагом он анализирует их отношения и характеры, приведшие к такому концу. Он пишет, что через страдание пришел к смирению и хочет освободиться от «горечи по отношению к тебе». Свобода от обиды, ожесточения и негодования даст спокойствие и уверенность. Он не собирается забыть, что был в тюрьме. Это было бы отречением от своей Души…

«Тюремная исповедь» занимает больше ста страниц убористого книжного текста. Уайлд работал над ней всю зиму и весну. Главная идея исповеди — достигнутое смирение перед Богом, но смирением рукопись и не пахнет. Каждое слово кричит о ненависти к лорду Дугласу, но то, что именно для него писатель полгода работает над исповедью, гораздо более красноречиво говорит о любви. Переслать рукопись из тюрьмы не удалось. Он вручил ее Россу только после освобождения. Росс снял с нее две машинописные копии и одну отправил Дугласу. Дуглас впоследствии утверждал, что никогда этого письма не получал. Другую копию Росс значительно позже, после смерти Уайлда, вручит его сыновьям.

18 мая 1987 г. Оскар Уайлд покинул Редингскую тюрьму. Он приложил большие усилия, чтобы принять прежний вид. «Он вошел с достоинством короля, вернувшегося из изгнания, — вспоминают его друзья. — … Волосы его были тщательно уложены, в петлице красовался цветок…» (Уайлд 1997: 275). Тотчас он уехал во Францию. Там рядом с ним был новый молодой друг нищий поэт Эрнст Даусон, который уговорил его отправиться во французский бордель и переспать с женщиной, чтобы всех ублажить. Уайлд согласился, но, вернувшись, сказал с кислой миной: «За последние десять лет это первый раз и пусть будет последний. Всё равно, что жевать холодную баранину». И после паузы: «Но сообщи об этом в Англию, где это полностью восстановит мою репутацию». Это была, конечно, шутка.

В том же году, пытаясь вернуть прошлое, Уайлд, неожиданно для всех призвал к себе Бози.

«Быть с тобой — мой единственный шанс создать еще что-то прекрасное в литературе. Раньше всё было иначе, но теперь это так, и я верю, что ты вдохнешь в меня ту энергию и ту радостную мощь, которыми питается искусство. Мое возвращение к тебе вызовет всеобщее бешенство, но что они понимают. Только с тобой я буду на что-то способен.» (Уайлд 1997:307)

Действительно, все друзья возмутились и огорчились. Россу он объясняет:

«Я не могу существовать вне атмосферы Любви: я должен любить и быть любимым, как бы дорого ни приходилось за это платить… Если меня начнут осуждать за возвращение к Бози, скажи им, что он предложил мне любовь и что я, в моем одиночестве и позоре, после трех месяцев борьбы с отвратительным филистерским миром, вполне естественно, ее не отверг. Конечно, с ним я нередко буду несчастлив, но несмотря на это, я люблю его; уже одно то, что он разбил мою жизнь, заставляет меня любить его.» (Уайлд 1997: 310)

Страсть к парадоксам, по крайней мере, вернулась.

Между тем, Уайлд уехал в Италию, в Неаполь, к Бози. Через три месяца Россу пришло письмо от Уайлда:

«Четыре месяца в непрерывных письмах Бози предлагал мне дом. Он предлагал мне любовь, внимание, заботу и обещал, что я никогда не буду в чем-либо нуждаться… Я принял его предложение, но когда мы встретились…, я увидел, что у него нет ни денег, ни планов, и что он забыл все свои обещания. Его единственная идея была, что я должен добывать деньги для нас обоих». Уайлд раздобыл кое-что и на это они жили. Когда деньги иссякли, Бози стал раздражительным, грубым и вскоре бросил Уайлда и уехал.

Уайлд вернулся во Францию, где поселился в Париже под именем Себастьяна Мельмота. Имя было взято от Св. Себастьяна, пронзенного стрелами, а фамилия — из популярного романа его двоюродного деда о Мельмоте-ски-тальце. Он пытался вернуть свой прежний талант, остроумие, блеск, но ничего не получалось. Он мог писать только о тюрьме и страданиях. В 1898 г. была опубликована его знаменитая «Баллада Редингской тюрьмы» за подписью С.3.3. Это был его тюремный номер: корпус С, третий этаж, камера № 3. Быстро последовали издание за изданием. Восхищенные критики объявили, что баллада неизвестного поэта принадлежит к шедеврам английской литературы (только перед самой смертью выяснится настоящее имя автора). Больше написать ничего не удавалось.

По-прежнему тянулся к случайным мальчикам. В письме Россу сообщает между прочим, что любит «русского юношу по имени Maltchek Perovinski 18 лет» (Schmidgall 1994: 342–343) — русское слово «мальчик» принял за имя. Он много пил — когда бывали деньги, уходила бутылка коньяка за день. Наезжавшие друзья с грустью наблюдали быстрый распад личности. Отмирали высшие интересы и дела, удерживались наиболее примитивные. Некоторые биографы приписывают это дальнему действию сифилиса (Knox 1994: 39–67), но есть медицинские возражения (Cawthorne 1959). Для разрушения личности вполне достаточно отчаяния и алкоголя.

Он жил в постоянных долгах по мелочам и в унизительной нищете. В это время умер «багровый маркиз» и Бози получил немалое состояние (20 000 фунтов). Он снова появился на горизонте и посылал Уайлду небольшие чеки. Уайлд ожидал, что лорд Дуглас, на которого он потратил огромные суммы, выделит ему небольшую ренту, и мягко намекнул Бози об этом, но ожидания были напрасны. Дуглас вспылил и бросил Оскару, что тот канючит, «как старая б….» («like an old whore»).

За полгода до смерти Уайлд посетил Рим и, к ужасу папской свиты, получил благословение от самого папы. Одновременно, как он сообщает Россу, он подружился с пятнадцатилетним причетником Джузеппе Ловерде, подавшимся от нужды в церковники. Уайлд, как он пишет Россу, «каждый день целовал его, укрывшись за высоким престолом». Кроме того, он «оживил кое-какие милые воспоминания и влюбился в одного морского бога, который по непонятной причине предпочел морскую школу обществу Тритона» (Уайлд 1997: 342).