— А где тут у вас склад оборудования, начальство просило ящики какие-то захватить.
— Да вон за поворотом метров тридцать, — тоже смягчившись, сказал Саша. — Мимо не проедете.
— Тридцать метров всего? — переспросил Мордоворот. — Ну, мы тогда, Андрюха, борт закрывать не будем. Чай, не убегут?
— Ну, вы даете, Михал Андреич! — восхищенно гоготнул Андрюха. — Как же они в мешках побегут? Это ж аттракцион получится!
— Бывайте, значит, — простился Мордоворот и не спеша направился к машине.
Заурчал мотор, и грузовик медленно покатился по обледенелому асфальту, лишь кое-где для блезиру посыпанному песочком. Как только заработал мотор, черный пес, который до этого лишь время от времени подавал голос, залился истошным, злым лаем. Так, не переставая лаять, в несколько прыжков перемахнул он снежную поляну и мимо Харитонова и Саши рванул за грузовиком.
Перед поворотом на дороге был, видно, ухаб, потому что машина сбавила и без того медленный ход и круто завалилась на правый бок, так что мешки сдвинулись к борту. Харитонову даже послышалось, что оттуда, из грузовика донесся тихий собачий визг.
И в этот самый момент черный пес, который уже бежал вплотную за машиной, прыгнул в кузов. Это был мощный, красивый прыжок. «Конечно же, его дрессировали», — невольно отметил Харитонов.
— Стой! — заорал Саша. — Стой, живодерная команда! — И, размахивая руками, побежал к машине. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Харитонов устремился за ним.
Грузовик остановился. Из кабины высунулся Мордоворот и недовольно спросил:
— Ну, чего там?
— Запрыгнул, — задыхаясь от быстрого бега, кричал Саша, — пес к вам запрыгнул!
Мордоворот встал на подножку, заглянул в кузов. Подбежавшие Саша и Харитонов увидели, что черный пес обнюхивает самый большой мешок и тихо скулит. Потом он поднял морду и посмотрел на людей.
— Ишь ты! — крякнул Мордоворот. — Видно, и впрямь промеж ними любовь. Ведь как умоляет, чтоб отпустил подружку.
Харитонов понял, что Саша уже рассказал собачникам историю этой любви.
— А, может, действительно, их отпустить? — предложил он робко. Мордоворот взглянул на Харитонова, словно увидел его впервые, и спросил с сомнением:
— А вы кем здесь будете, товарищ?
— Да никем, — замялся Харитонов. — Просто отдыхающий.
— Что ж, гражданин хороший, могу и отпустить, — не без ехидства сказал Мордоворот. — Если вы их лично на воспитание возьмете. Гоните десятку — и вся недолга.
— Куда ж я возьму? Я приезжий, — совсем уж стушевался Харитонов.
— А тогда и нечего говорить, — закончил разговор Мордоворот и, несмотря на свою громоздкость, довольно резво вскарабкался на грузовик.
Черный пес не сделал даже попытки убежать. Он только поскуливал и умоляюще смотрел в глаза Мордовороту. Тот снял рукавицу, быстро схватил пса за холку и, очевидно, нажал на какой-то известный ему нерв, потому что пес повис в его руке, как большая тряпичная игрушка.
Прыщавый напарник тоже залез в кузов и спросил:
— Помочь, Михал Андреич?
— Так любовь, значит, промеж ними? — ухмыльнулся Мордоворот. — Пусть тогда напоследок вдвоем побудут. Развязывай, Андрюха! — И он пододвинул ногой мешок, который обнюхивал черный пес.
— Ну, вы и придумаете, Михал Андреич! — восхищенно крутанул головой Андрюха.
… Ветер дул прямо в лицо, слезил глаза, и чтоб заслониться от него, Харитонов поднял воротник, нагнул голову. Когда же выпрямился, собачники уже соскакивали с грузовика.
Теперь, значит, полный порядок! — удовлетворенно сказал Мордоворот, обращаясь к Саше.
Тот молчал.
— Ну, извиняй, чего не так! — развел руками Мордоворот и полез в кабину.
… Давно уже скрылся за поворотом грузовик, а Харитонов с Сашей все стояли посреди дороги.
Потом Саша сплюнул, крепко выругался и попросил у отдыхающего рубль.
1977 г.
На исходе лета
Начальник главка Борис Павлович Зайцев закрутил роман с экономистом планового отдела Натальей Алексеевной Иванченко. Об этом первой во всеуслышание объявила секретарша Бориса Павловича Тамарочка во время обеденного перерыва в буфете третьего этажа, где находилось в тот момент никак не меньше двадцати сотрудников, в основном женщин. Они-то и дали повод Тамарочке сделать это свое заявление, так как начали апеллировать к ней, что вот-де у соседей и колбаса «докторская» всегда есть, и огурцы свежие уже с неделю как дают, а у нас все из-под прилавка, и ты, Тамарочка, повлияла бы на начальство, чтоб дал он команду навести тут порядок, на что Тамарочка спокойно, но внятно ответила: «А начальству моему, между прочим, не до огурцов. Борис Павлович роман крутит с экономистом Иванченко». Тамарочка могла позволить себе вот так, на весь буфет высказаться, не взирая на лица, ибо сидела уже на чемоданах, собираясь ехать в молодую африканскую республику, куда на трехгодичный срок направляли мужа.
Таким образом, событие, о котором уже неделю шептались сотрудницы, из разряда «ни за что не поверю» перешло в «это следовало ожидать», из теоремы, требующей доказательств, — в аксиому, их не требующую. Словом, сплетня, как скептически думали некоторые, оказалась вовсе и не сплетней, а фактом общественной жизни, так или иначе затрагивающим интересы коллектива, а потому, естественно, нуждающимся в осмыслении. Теперь при встрече сотрудники главка первым делом интересовались: «Как там разгорается наша пламенная любовь?», «Что новенького на сексуальном фронте?» и только потом уже переходили к традиционным пересудам. О квартальных премиях, потрясающем сервизе, который привезла из командировки Людмила Михайловна, о болезнях детей, очередном запое инженера Мельникова и других, оказавшихся теперь на фоне «роковой страсти» весьма заурядными, вещах.
Случались в этом главке романы и прежде (а в каком коллективе, где две трети — женщины, они не случаются?!), но те, хотя два, кажется, закончились даже разводами, ни в какое сравнение не шли с нынешним. Во-первых, уровень был не тот — самое высокое должностное лицо, о котором одно время ходил слушок, что оно позволило себе позволить, была всего-навсего главбух Людмила Михайловна. Во-вторых, совершала безрассудства исключительно молодежь, а Борису Павловичу шел уже пятьдесят шестой. (Это на лестничных площадках и без отдела кадров высчитали: пришел он в главк пять лет назад, сразу после того, как отметил свое пятидесятилетие еще на посту директора завода.) В-третьих, был начальник главка, что называется, до мозга костей служака, сухарь и педант, и всякие там «шуры-муры» с ним ну никак не соотносились, уж на что Тамарочка, чьи формы заставляли восхищенно причмокивать всех без исключения приезжающих в главк толкачей, и та признавалась: «Нет, вы представьте, он всегда ведет себя со мной так, будто я не женщина, а механический робот!».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});