Весь оставшийся день я размышляла об услышанном и прочитанном. Война на то и война, что она происходила давно и не с нами; если сейчас и рядом — то это уже не просто холодное слово «война». Это живое и скользкое, как змея, «страшно». Теперь ото всех прохожих на улице шарахаться, подозревая в них пособников Ворона?.. И при всем при этом меня не отпускало ощущение, что я чего-то не замечаю. Чего-то очевидного.
Нори и Вилли я ничего говорить не стала, решила вначале переварить информацию. На следующий день скажу.
Чувство, что я складываю головоломку, в которой не хватает кучи деталей, не отпускало. И когда мы собирали и заговаривали амулеты вместе с вернувшимися ребятами. И во время ужина. И когда я пришла в свою комнату и снова засела за уроки, окончательно шокировав бедную Ипполиту (та весь оставшийся вечер подсовывала мне то флакон с успокоительным зельем, то какие-то браслеты из трав, «способствующие крепости разума в буре чувств»; зелье я налила в чай и выпила, почти не почувствовав вкуса, от браслетов рассеянно отказалась). И когда все уроки были сделаны, и оставалось только написать доклад, который вообще-то был рассчитан на две недели...
Очнулась я, когда за окном уже плескалась ленивым болотом непроглядно-черная ночь. Уставшая от моих выкрутасов Поли мирно сопела за ширмой на своем соломенном широком матрасе: она была родом из степного племени вольных кочевников, и нам так и не удалось приучить ее к кровати. На моей койке стопками громоздились учебники, катушки со шнурками для амулетов и коробки с камнями. В кружке с остатками чая плавал огрызок карандаша. Доклад был написан, переписан набело и перевязан красивой кожаной ленточкой.
Распахнув окно, я с наслаждением втянула в себя свежий воздух. Спать не хотелось совсем, жажда деятельности вертелась и порыкивала невыгулянным лопардом. И вправду, что ли, пройтись? Дежурные, если увидят, вставят, конечно, по первое число — ну так мы и обезопасимся, а учителя здесь редко ходят... Из коробки — камень, из мешочка – терпко пахнущий порошок, сдавленное чихание, знакомые руны, получившиеся на этот раз гораздо быстрее. «Незамечайка» нагрелась в кулаке, пока я перелезала через подоконник (первый этаж, ерунда) и отряхивалась от пыли.
Из-за туч выплыло бело-красное двухлуние: Серебрушка побольше, Медька поменьше. Мастерская безмятежно спала, город вокруг — тоже, только из портового района доносились разгульные крики.
Наверное, в такую же ночь Ворон подходил к городам — и ему открывали. Подкупленные, подученные, подлые!
С другой стороны... он обещал им золото. Много золота, столько, сколько простому пирожнику за всю жизнь и не увидеть. И магию. Разве мне самой не хотелось бы уметь повелевать дождем и пламенем? Кропотливые часы вырисовывания рун на стенках погреба, чтобы прохлада не уползала, продукты сохранялись долго — и один взмах рукой, ледяная стрела вонзается в землю, вымораживая ее до стеклянной прозрачности... Так легко. Так соблазнительно. Я теперь, кажется, понимаю Вильяма — неудивительно так увлекаться древними сказаниями, если там постоянно описана магия, настоящая магия, могучая, не скованная «это невозможно» и «сил не хватит».
А если бы Ворон предложил такое — мне?
Я бы устояла?
Пришлось ущипнуть себя за руку, прогоняя трусливые мысли. Не помогло. Зато помогло кое-что другое: в неуверенном желтом пятне висящего над Львиной Дверью тусклого фонаря мелькнул знакомый силуэт, тонкий и изящный, сверкнуло серебро волос. Я мышкой юркнула за дерево и тут же на себя за это разозлилась. Теперь я каждый раз при виде нее буду лезть под стол или в шкаф? Чтобы какая-то мымра меня в родной Мастерской так нервничать заставляла? Она ведь даже не учитель! Не бывать такому! Ну, увидит, что я ночью гуляю, и что, госпоже Матильде пожалуется? Пффф. Не вижу я эту вредную Лиарру, не думаю о ней и знать ее не желаю, совершенно мне неинтересна...
Она уходит или приходит вообще?
Тут же выяснилось, что приходит. Сопровождаемая двумя другими, плохо различимыми в двухлунном свете фигурами, Лиарра направлялась к гостевому домику, который, как на Йеров грех, располагался как раз возле нашего общежития. Когда я, стараясь ступать максимально бесшумно и аккуратно, последовала за троицей, наготове была отмазка – «борюсь со своими потенциальными комплексами» (попутно придумалась вторая, «проверяю работу рун скрытности в полевых условиях»). А еще мне было ужасно интересно – кто этот третий? Второй, кажется, Ланс, судя по поблескивающей кольчуге, неизвестный его заметно ниже и сутулится, как Вилли над книгой.
В окнах домика мигнул и зажегся cвет. Великая Разведчица Маннэке к этому моменту уже сидела в зарослях сорняков под окном (как хорошо, что садовника у нас уже полгода как нет!), сжавшись в самый незаметный на свете комочек и навострив уши так, что пустынный тушкан бы позавидовал. Окна были приоткрыты — тепло, весна, и происходившее в домике прослушивалось отлично. Вот шаги, вот они входят в комнату...
– Значит, ты тоже почувствовал? – Лиарра, видимо, продолжала какой-то начатый разговор. В ее голосе слышалась та же неприязнь, что и в обращенных ко мне репликах, и я невольно посочувствовала тому, к кому она обращается.
— Ага. Любопытно стало, сестренка, — лениво отозвался второй голос. Глуховатый, резкий, по-столичному нарочито тянущий слова. — Эта магия воняет на полкоролевства. А вы тут, гляжу, уже наворотили. Теперь даже самая безмозглая крыска головы из норы не высунет.
— Я тебе не сестренка! — рявкнула Лиарра так, что в окне задрожали стекла. От последующих ругательств, кажется, даже трава под окном привяла.
— Братишка? — ехидно предположил голос.
— Иди ты! — внутри что-то опрокинулось, покатилось и зазвенело, послышался голос Ланса «С-спокойно, Лиа, спокойно, мы не в-враги», неразборчивое шипение Лиарры и скрип мебели. Я зажала себе рот обеими руками.
— У нас не было д-другого выбора, — это уже Ланс. — Я в-виноват, я столкнулся нос к носу с