Зашел Федька, не мог не явиться:
— У тебя хоть варено-парено что?
— А когда? Собираюсь вот……
— Там, это…… Катерина подошла, стряпают. Зовут.
— Как малый-то?
— А что им…..играют. Может, мы с устатку?
— Да вон стоит, пей. — И на шкапчик посудный кивнул. — Пей, я не стану.
— Ты что-то уж всерьез прямо — Лоскут налил стакан, бутылку заткнул и, поколебавшись, поставил назад ее, в шкапчик. — В устаток же.
— Это тебе еще шутить можно, Федор Палыч, пока детки малы…… а я уже все, нашутился. В печенках шутки эти. Ты пей.
Федор неуверенно поглядел на стакан; но взял, с трудом и неудовольствием, будто наказуя себя, вытянул налитое, поперхал, занюхивая хлебом. Все здесь всерьез, что еще скажешь. Мы всё с тонкого конца, как бревно, исхитрялись взять ее, жизнь, обмануть — нет, дудки, лезь под толстый. Под комель тебе судьба, от своего не убежишь. Сначала начинай, раз не хватило ума дельное с добрым продолжить. И хоть оно невозможно вроде все сначала, — а начинай; нам, дуракам, законы не писаны, видно, поперек смысла не привыкать ходить. Тараканов в дому взялись выводить — пожаром, ну не дураки? А уж мелочь всякая, безобразия все наши с обезьянством и в счет не идут, да и кому, опять же, считать? Бог, который в нем, не это считает, почему-то уверен теперь Василий, — иначе давно бы со счету сбился и прикрыл, может, лавочку эту…… Что-то другое взвешивается и за скобки выводится из всей суеты нашей, грязи и крови, какое арифметике человечьей и на ум не взойдет. На это одна надежда, на обещанье Его, обетованье, которое он носит в себе столько же, сколько себя помнит. А начинать не миновать.
— Да-к что сказать-то им?
— Как-то и неловко, Федьк…… столоваться повадился.
— Ну-у, брат ты мой, загнул: столоваться!.. Делов-то. Маринка вон, слышь, что гутарит: покель посевная, допоздна ж — у нас ужинать…… а что?! Одна ж команда. Экипаж машины боевой, м-мать ее! А то что ты будешь тут — всухомять, чай да чаище……
— Ну, если в долю войти……
— Какая там еще доля……Твоя, что ль? Не-е, не надоть. Так ждать?
— Подойду.
Высокий, золотой до невозможности, до игры какой-то с человеком непонятной и недоброй, стоял закат за крышами, безоблачный и тихий, по всему отсветами и бликами рассыпавший, всему, до чего дотянуться мог, разославший свои теплые дары, — которым ни на минуту он не верил…… клетка позолоченная, да, только что прутьев не видно. Оставалось на пенек свой да «Приму» нашарить в кармане, еще у Васька за ушком почесать: что, брат, не доконала нас жизнь еще? Доконает, она на это мастер. Уж она постарается.
И от этого не то что весело стало, нет, какое тут веселье, но как-то тверже в себе. Усмехнулся и по привычке рот прикрыл, ущербину свою.