Читать интересную книгу Охотники на «кидал», или кооператив сыщиков - Владимир Митрофанов

Он не знал, что делать и решил обратиться за советом к Алешину. Тот внимательно выслушал, пообещал подумать, что можно сделать. Потом вызвал Ванечку:

— Иван, это мой хороший товарищ. Отвези, пожалуйста, Бориса Михайловича домой.

Затем, проводив Балашова до дверей, задержал Ванечку, ввел в курс дела.

Знакомство с доцентом исторического факультета университета вполне могло пригодиться в будущем. Однако всю дорогу ехали молча. Балашов явно был не в духе. Ванечка довез его до самого дома, высадил у дверей, понаблюдал, как Балашов зашел в подъезд. Уже хотел, было, уехать, но что-то Ванечку остановило, он вышел из машины, и оказалось, не зря.

Войдя в свой подъезд, Балашов только в самый последний миг успел отпрянуть, увернуться, отпихнуть, ударить куда-то чисто рефлекторно, попытался отскочить, но хотя и вскользь, по лицу ему все же попало. Наступила долгая секунда, когда он тяжело дыша, приходил в себя, пытаясь как-то сориентироваться. Веко онемело и неотвратимо набухало, наливаясь тяжестью и закрывая левый глаз. Обстановочка была еще та, и не в его пользу. Спертый воздух. Гудящие мигающие лампы дневного света. Подтекающая труба отопления с лужей под ней, разбитые и сожженные почтовые ящики, обрывки газет, облупленные, исписанные матюгами стены, месяцами не мытый пол. И ты один. И никто тут тебе не поможет. Ты сам себе армия. Это твое собственное Бородино, твой личный Сталинград. Или, с переносом на тысячи лет назад, именно здесь проходит тропинка к твой пещере, и ты один стоишь на ней перед чужаками, решившими отнять у тебя все. Напряжение нарастало, как заряд в электростатической машине. Но в этот самый момент дверь с улицы с визгом отворилась, в подъезд вошел человек и встал рядом с Балашовым. Это был ни кто иной как Ванечка. Выражение его лица было мрачным и жестким.

— Эй, чувак, проходи! — сказал, было, один из нападающих, парень в черной вязаной шапочке, но как-то не слишком уверенно.

— Вот еще! — ответил на это Ванечка и коротко, по-боксерски, ударил его в ухо. Парень сразу упал навзничь, как срубленный, и остался лежать. В один миг соотношение сил переменилось: теперь противников стало двое на двое. Тут уже сами нападающие поняли, что шансов у них никаких нет. Они подхватили упавшего под руки и ушли, точнее, двое под руки потащили упавшего, ноги которого волочились, скребя по цементному полу и загребая мусор. Сражение это не было проиграно, но и не было выиграно, поскольку окончательно ничего не решило. Но явно они больше так вот просто не придут. Никому не нравится, когда их бьют. Даже профессиональным боксерам. Ванечка на всякий случай крикнул им вдогонку:

— Еще раз здесь увижу — и вам пиздец, парни! Этот человек находится под защитой!

Загадал, что если огрызнутся, будут угрожать, придется догнать и навешать всем. Те, однако, смолчали.

На следующий день Алешин, выслушав доклад Ванечки, поинтересовался:

— Как считаешь, они еще придут?

— Думаю, нет. Обычная шантрапа, не бойцы. Судя по всему, кто-то их попросил набить морду конкретному гражданину, чтобы его припугнуть. Наверняка этот дочкин приятель. Если не она сама. Как вы и предполагали.

Алешин только покачал головой. Черт знает, что в таких ситуациях надо делать. Конфликты между близкими родственниками самые сложные и неприятные.

— Присмотри-ка за Борисом Михайловичем несколько дней. Мужик-то хороший, жалко его. У него сложный период жизни. Трудно, когда дети взрослеют — сам знаю.

На следующий день Ванечка снова встретил Бориса Михайловича после работы и отвез его домой на служебной машине.

— Ты, Иван, думаешь учиться дальше? — спросил Борис Михайлович по дороге, чтобы разбить молчание.

— Думаю.

— Тогда давай к нам — в Большой Универ. Я тебе помогу. Вот моя визитка с номером мобильного. Запишем тебя на подготовительные курсы, формально сдашь там экзамены и будешь зачислен. У тебя же, Николай Петрович говорил, есть боевая льгота, значит, пойдешь вне конкурса. Я вхожу в приемную комиссию, подстрахую. Подумай!

— Ладно. Спасибо вам! — обрадовался Ванечка.

— Тебе спасибо! — Рядом с Ванечкой Балашов вдруг впервые за много дней испытал полный покой.

Пару дней спустя проследили дочку Балашова. Через нее вышли и на ее приятеля. Парнишка был смазливый, длинноволосый, разболтанный, всегда без денег. Обнаружили их в одном из дешевых клубов. Грохот там стоял страшный. Вся компашка сидела в углу, что-то там пила, гоготала. Девушку послали в бар за сигаретами.

Подкараулив ее у липкой от пива стойки, Кот, продемонстрировав свою самую обаятельную улыбку, высказался совершенно искренне:

— Слушай, ты же классная девчонка! Из лучших девушек мира! Чудо! Почему ты позволяешь так с собой обращаться? Зачем ты вообще связалась с этой гопотой? Ты просто не знаешь себе цену! Любой принц мира будет счастлив с тобой познакомиться! Тебя же хотят превратить в шалаву, гопотелку, а ты ведешься…

И Ванечка был с ним совершенно согласен, кивал головой. Лена Балашова действительно была не просто отличная, а самая что ни на есть самая суперская, в нее вполне можно было влюбиться до безумия. Она хотела огрызнуться, но только невесело улыбнулась. Медленно, понурившись, вернулась за столик к своим приятелям, сказала им что-то резкое, бросила пачку на стол. Те изумленно на нее посмотрели. Один вдруг встал и ударил ее ладонью по лицу. Лена развернулась и, нагнув голову, быстро пошла прочь.

— Пипец! — выдохнул Кот.

Сыщики пошли за девушкой. Она, плача, получила свою одежду вышла на улицу и зашагала к метро. За ней без верхней одежды выбежал тот самый парень, который дал ей пощечину, нагнал, рванул за рукав, рзвернул.

— Ты куда? Быстро вернулась! Слышь, что я сказал? Что ты выебываешься? Еще по ебалу хочешь?

Сыщики изумились:

— Отвали от меня! — всхлипнула Лена. — Сволочь!

Тот попытался ударить.

— Эй-е-ей! Девушек бить нельзя! — подоспевший Кот перехватил занесенную руку.

Тут важно было не переборщить. В подобных ситуациях женская реакция может быть самой непредсказуемой: так она внезапно может броситься защищать бьющего ее мужчину, пожалеть его, а потом и утешить в постели. Однако если мужчина унижен при женщине, это уже не забывается никогда. Понятно, ключевое значение имеет, женаты они или нет. Если женаты, то любое покушение на мужчнину будет воспринято как покушение на семью, то есть как несомненная агрессия. В данному случае этого фактора, к счастью, не было. К тому же парень был явный поддонок. Кот просто заломил ему кисть, и тот рухнул на колени, завопил:

— Отпусти! Блядь!

— Что скажет королева: жинь или смерть? — обратился Кот к девушке.

— Отпустите его! Пожалуйста!

— Как прикажете, госпожа! — Кот руку отпустил, но что-то все-таки там хрустнуло, и парень взвыл.

На этом сыщики откланялись и пошли прочь. Им, по большоиму счету, было все равно: потащит она его в травпункт или нет. Тут уже пусть сама выбирает.

Вскоре Алешину сообщили, что дочь Балашова вернулась домой и снова стала учиться. Морок прошел.

Текущая работа, между тем, продолжалась. Случались и любопытные ситуации.

Однажды бабка наняла детективов следить за своим стариком. Бабка была одета явно очень дорого, не по возрасту. Ванечке было трудно оценить модные тенденции, но выглядела она очень солидно, золотые серьги, кольца на пальцах. Бабка была наверняка откуда-то из торговли, а может, и сейчас владела магазинчиком или даже двумя-тремя. Переговоры с ней вела Катя, без косметики, одетая в строгий деловой костюм и в очках. Алешин считал, что женщина женщину лучше поймет, хотя и не всегда получалось, особенно в делах по изменам. Корабельников присутствовал в комнате, но в разговор не вступал.

Бабка вещала ровным голосом:

— Что-то у него стало вдруг хорошее настроение, одеваться стал лучше, мыться чаще. Опять же мне внимания меньше, ну, вы понимаете, о чем я.

Катя смотрела на нее с сочувствием. На курсах по психологии ее обучали, куда нужно направить взгляд, чтобы не смущать человека и не вызвать у него раздражение.

Бабка все равно осмотрела на Катю оценочно с ног до головы и с некоторым негодованием и неприязнью: теперь в каждой молодой женщине она видела соперницу. Катя покраснела.

Бабка достала фотографию мужа. Все ожидали увидеть типичного старичка-извращенца с палочкой, бородкой, гнусным морщинистым лицом и оттопыренными слюнявыми губами. Такие пасутся в парках у туалетов, а при разговоре у них летят брызги слюны и щелкает протез. Но «старик» оказался совсем не старым мужчиной, к тому же на десять лет моложе жены и на вид вполне презентабельным. Катя с трудом удержалась от комментария по этому поводу.

Когда бабка ушла, Корабельников расхохотался:

— Помнится, как-то мой дядя Леша, кстати, доцент каких-то там наук, однажды загулял с молодухой: как говорится, седина в бороду — бес в ребро. Тетя Маша, когда об этом узнала, впала в ярость, начала полоскать ему мозги: «Вот, Алексей, это ведь признак старости, когда начинает тянуть на молодых!» А он, нет, чтобы молчать в трубочку, ей на это ляпнул замечательные слова: «А меня, дорогая Маша, всю жизнь тянуло исключительно на молодых, а вот на старых — никогда!» — короче, гад, ударил в поддых. Ее, кстати, именно эта фраза вывела из себя, и она прибила его сковородой, раскроив ему кожу на лысине. Кровь хлынула струей, и швов там наложили, сейчас не помню, сколько, но точно не меньше десяти. И сейчас этот шрам у него хорошо видно, особенно летом, поскольку дядя Леша теперь абсолютно лысый — до зеркального блеска, хоть щеткой для ботинок чисти. Интересно, что шрам не загорает. Лысина загорает, а вот шрам почему-то — нет. И поделом старому козлу!