пыталась поднять меня. А мама в ужасе наблюдала эту сцену. Потом она схватила ведро с водой и вылила его целиком на меня. Я с ненавистью выпучила на неё глаза и замолчала. Бабуня стала вытирать меня полотенцем, потом закутала в одеяло и уложила на кровать.
По-моему в этот вечер мы не сказали друг другу больше ни слова. А я замолчала вообще надолго.
ОТЪЕЗД В КИРОВОГРАД
Дня через три пришла телеграмма. Маму вызывали на работу в Кировоград. Просили телеграфировать о дне приезда, чтоб встретить. Бабуня с мамой поехали на вокзал за билетами. Из их разговора я поняла, что Бабуня тоже едет. Это меня немного успокоило, но я всё равно молчала. Собираясь в дорогу, они о чём-то шептались, но я ничего не могла разобрать. Бабуня была со мной очень ласкова; то погладит по головке, то нежно прижмёт к себе и поцелует. Поглядывала на меня как-то особенно. Принесла мне стакан моих любимых рачков с Привоза.
— Кушай, Ветунечка, у Кировограде их не будеть, там моря нема.
Я не догадывалась, что Бабуня прощается со мной.
На вокзал мы поехали вместе. Вместе расселись в общем вагоне. Я держалась за Бабунину юбку как обычно. Она всегда заставляла меня крепко держаться за её юбку, когда мы находились в людных местах. Её руки вечно были чем-то заняты, и я могла потеряться. Она таскала с собой какие-то кошёлки, торбы на всякий случай. Пока поезд не тронулся, я смотрела в окно на перрон. Под самым окном стояла баба, предлагая горячие пирожки.
— Ветунечка, хочешь пирожка с повидлом, шо тётя продаёть? — как-то чересчур ласково спросила Бабуня. Я кивнула.
— Зараз я быстренько сбегаю и куплю нам в дорогу, — залопотала Бабуня, и не успела я ухватить её за юбку, как её ветром сдуло.
В этот момент что-то заскрежетало, поезд сильно дёрнулся, загудел и медленно пошёл. Я посмотрела на маму. Она сидела рядом с непроницаемым лицом.
— Ну, всё, поехали, слава богу, — весело сказала тётя, сидящая рядом с мамой.
Я, прижавшись лбом к стеклу вагонного окна, скосила глаза на странно уплывающую от меня Бабуню. Она покупала у тёти пирожки. В поезде я оказалась впервые и не знала, что в идущий поезд войти невозможно. Когда Бабуня исчезла из виду, я с тревогой стала смотреть в проход между боковыми и нашими полками. Поезд набирал скорость, а Бабуни с пирожками всё не было и не было.
— Бабунечка-а, — тихо проскулила я.
— Та всё, осталась твоя бабунечка на перроне, — весело сказала наша соседка.
— Осталась? Я ж без неё не поеду, — растерянно промямлила я, и стала протискиваться между ног, сидящих напротив людей. Мама схватила меня, пыталась усадить к себе на колени, но я вырывалась и кричала:
— Пусти, пусти, я хочу к Бабуне! Я не поеду с тобой, я хочу додому, до Бабуни и до Жулика! — орала я, начиная догадываться, что меня обманули, что Бабуня осталась в Одессе, а я с мамой уезжаю от неё всё дальше и дальше.
Потом мама силой усадила меня на место у окошка и сказала строго:
— Ничего не поделаешь, Ветуня. Бабуня отстала от поезда из-за твоих пирожков. Она обязательно догонит нас другим поездом. Вот сейчас она пойдёт к начальнику вокзала, расскажет, что у неё в поезде осталась маленькая внучка. Ей дадут билет на другой поезд, который тоже едет в Кировоград. Завтра мы её встретим, и вы опять будете вместе. А пока нужно набраться терпения и подождать.
Я сидела, набычившись, из-под лобья смотрела в окно. За окном вдоль железной дороги вместе с вагоном бежали кусты, а за ними простиралась зелёная степь. В траве мелькали лиловые и жёлтые цветы. Простор за окном и красота незнакомых цветов отвлекли меня, и я немного успокоилась. А потом и вовсе заснула. Проснулась от запаха чего-то очень вкусного. Открыв глаза, я увидела на столике передо мной разную еду, разложенную на мятой газете. Там лежали куски хлеба, порезанное сало, солёные огурцы, зелёный лук и ещё какие-то тёмно-коричневые кругляшки. Наверно это и пахло так приятно. Молодой дядя в гимнастёрке, сидящий напротив меня, с аппетитом жевал кругляшки и похрустывал солёным огурцом с луком. Рядом со мной прикорнула мама, облокотившись о стенку. Я уставилась на дядю, глотая слюнки. Вдруг он подмигнул мне и сказал:
— Угощайся, мамзель, небось голодная.
Я не поняла, что такое «небось», а мамзелью меня часто называли взрослые дяди на Привозе, когда шутили. Смущаясь, протянула руку и двумя пальцами взяла кругляшок. Понюхала его и засунула в рот.
— Любишь кровяную колбаску? — спросил дядя.
— Очень люблю, я всегда её кушаю, — соврала я от смущения, так как колбаска была даже вкуснее моих любимых рачков.
— Тогда бери ещё, не стесняйся. Тебя как зовут?
— Вообще Света.
— Почему вообще, а на самом деле как?
— А на самом деле я Ветуня, бо так Бабуня меня называет.
— Значит наоборот — вообще Ветуня, а на самом деле — Света.
— А вы кто?
— Я — Константин.
— На самом деле?
— Да. А вообще просто Костя. Будем знакомы, — и дядя протянул мне руку.
— Будем, — я вытерла свою руку о живот и протянула дяде, — только вы дядя Костя.
— Ладно. Меня ещё никто не называл дядей. В полку я был самый младший солдат.
— Так может ты и Одессу брал? — спросила весёлая тётя, приоткрыв глаза.
— Освобождал. Берут чужие города, — с гордостью ответил дядя Костя, — Только меня ранило осколком в бедро. Месяц провалялся в госпитале. Хорошо, что кость не задело, повезло. Три дня дали отпуска по ранению. Еду к тётке в Помошную.
— А что ж не к мамке? — допытывалась весёлая тётя.
— А мама под Тулой, долго добираться. Не успею. Надо дальше гнать фашиста и брать Берлин.
— Сколько ж тебе лет? — не унималась тётя.
— Двадцать в сентябре стукнет.
— Дядя Костя, а вы тех вердлюдов видели, которые по нашей улице шли? — спросила я.
— А