я, скрючившись и поджав ноги, сидела в фиолетовой машинке и смотрела, как мимо проползают огромные грибы, крокодил, пара уток, дракон, еще что-то галлюциногенное. Потом меня вертели в большой розовой чайной чашке, затем чухчухали на паровозике, там тоже были большие грибы. Крутить педали в зеленом вело-вертолете я отказалась, за что честно пропрыгала вокруг мальчиков с фотоаппаратом, пока они «летали». За преданность делу прикладной журналистики получила благословение отправиться туда, куда Тём не проходил по росту, но очень хотел — на детскую американскую горку. Прокатившись с визгом и закрытыми глазами, я поняла, что старею и на взрослую горку не пойду уже никогда, ни за какую доплату. Свет долго беспощадно надо мной смеялся, но категоричность оценил по достоинству.
Пока я в очередной раз заглядывалась на супер-мега-улыбку папы, малец задумчиво оглядел пожаротушительную карусель, полагаю, взвешивая все «за» и «против», и, решительно развернувшись, направился в одном ему известном направлении. Я пообвыклась с такими финтами, так что даже возражать не стала. Парень, не смотря на юность, всегда твердо знал, чего ему от жизни в конкретный момент надо. Взрослым бы порой такого качества. Да и к своим целям Тём всегда шел уверенно и молча. Тоже неплохо было бы наблюдать у великовозрастных.
— Так куда мы? — решила я прояснить ситуацию.
— В целом — в кафе, видимо… в частности — к машине. Он просто по косой путь срезает.
— А-а. — Оригинальностью ответа, конечно, не блеснула, но зато хоть чего-то ответила.
Свет задержал на мне взгляд. Внимательно так смотрел, сощурившись. Я поначалу порвалась улыбнуться смущенно, но вовремя очухалась и состроила ровно такой же взгляд в его адрес. Понятно, что он не нарочно это, просто сам по себе бог обаяния-соблазнения, но и мы, как говорится, не из лыка деланы. В общем, смотрит он на меня, смотрю я на него, такой стандартный ответственный момент противостояния мужского начала и женского в извечной игре сексуального влечения, и вот тут я начинаю угорать. Свет удивленно приподнял брови, видимо, нежданчиком моя реакция пошла. А я всего-навсего не сумела не представить, что вот так, глядя на мужика, точно в дерево врежусь. Я ж везучая, могу.
— Это — это? — столкнулся впереди с неизвестным объектом Тём.
Папка его тут же отвлекся от странной, чуточку непредсказуемой тети.
— Это — это рекламный щит.
— Рекламный щит, — как сумел, однократно повторил Артём и уже, не вникая в попытки отца исправить неверное произношение нового словосочетания, отправился дальше.
Пацан узнал, пацан пошел по своим дальнейшим делам, а вы хоть в стену головой. В высшей степени категоричная личность.
Слуха коснулся тихий усталый вздох. Исподтишка взглянула на Света и успела поймать его в момент слабости: постарел вдруг лет на десять. Вроде и не хмурился, а выражение лица такое было, что мурашки по спине пробежали. Я поспешно отвела взгляд — сильные люди не любят, когда их ловят безоружными, по себе знаю.
— И все-таки точно нравлюсь, — неожиданно вернулся к прежней дуэли мой оппонент.
Я аж подпрыгнула.
— Кому? — пришлось правдоподобно вытаращиться.
Непередаваемый мужик, честное слово! Или несгибаемый. Это с какой стороны посмотреть.
— Тебе, конечно. Тут больше никого.
— Да?.. Ну, кто я такая, чтобы спорить…
Мой чудо-собеседник сказал что-то типа «пф». Вот так вот. Я справляюсь со своими бедами юмором, он спасается очаровыванием всего сущего женского населения. Могла бы сразу догадаться вместо того, чтоб в Динозавры записывать. Неочевидное и вероятное.
— А я?
— Что — ты? — Свет сделал вид, что смотрит исключительно вперед и не обращает внимания на мое деланно насмешливое выражение лица и пристальный взгляд.
— Нравлюсь?
— Ну, определенно в моем вкусе, — небрежно заключил после недолгой паузы он.
— Выходит, я — баба с мозгом, рожей и без заскоков на манипулирование?
— Это я так сказал?
— Ага, — мне даже нетерпеливо стало.
Загнала в угол зверя. Однозначно, загнала. Что же ты противопоставишь мне, хитрец, что придумаешь, дабы не капитулировать перед острым умом обаятельной жен…
— Какой я дерзкий! — восхищенно воскликнул Свет, прерывая мои мысли мирового поработителя.
Расхохоталась я, позорно проиграв поединок. Более очаровательной самовлюбленности наблюдать не приходилось. Реакция с его стороны последовала вполне предсказуемая: самодовольная, сексуальная полуулыбка и хитрый прищур глаз. Недооценила я противника, ох, как недооценила. И как полная дура фанатею от того, что недооценила. Каринка меня убьет.
В машину глупая Вера села неприлично довольная, а вот Свет сел сильно недовольный, поскольку его телефон вновь принялся трезвонить. Картина «пока, увы, совсем ничего не осталось» повторилась с пугающей точностью. Звонящий явно не желал отступать. По крайней мере в свете последних суток я очень-очень понимала девчонку (если это, конечно, была она, в чем, впрочем, я не сомневалась). Тут никакого расчета, чистые эмоции балом править должны. Неделя наедине с подобным кадром — и прощай, мозг.
— Вер, дерни ремень, пожалуйста. Я не проверил.
Я потянулась назад к Тёмке проверять, хорошо ли он пристегнут, и не сразу даже сообразила, что поняла смысл просьбы без уточнений. Чудеса в решете.
Мы выезжали с парковки, когда телефон вновь напомнил о себе, только на этот раз звонящий сменился, поскольку Свет ответил. Ответил своеобразно. Этот его голос я уже слышала, суровый, жесткий, ледяной. От такого голоса не по себе будет в лучшем случае. Где-то что-то куда-то там «полетело» и, видимо, не вернулось, потому что Свет, выслушав незримого собеседника, очень тихо, сквозь зубы, сказал плохое слово. Первый раз слышала, чтоб он неправильный русский пользовал. А затем наступил момент, о котором меня предупреждала Карина.
— Вер, вы с Тёмом не посидите в кафе возле офиса? — и брови домиком поставил.
Я впечатлилась, ресницами похлопала, на домик полюбовалась, воскресила мысль, что подруга меня убьет, и согласилась.
— Спасибо. — Он, кажется, сам слегка смутился, что попросил и получил согласие. Причем непонятно, что больше его смутило, просьба или мое согласие. — У нас няня была. Замечательная бабушка, чудесная. Вот недавно переехала, а новую найти сложно. Вообще доверить кому-то сложно, — последнее он произнес с какой-то тяжелой ожесточенностью.
Свет в своих эмоциях не лгал. Меня обмануть в