Читать интересную книгу Последняя любовь лорда Нельсона - Генрих Шумахер

Это известие показалось сэру Уильяму чрезвычайно важным. Если Карл IV выйдет из коалиции, англо-испанские объединенные морские силы уменьшатся более чем наполовину, в Средиземном море Англия была изолирована, и под угрозой оказались все успехи последних лет. К тому же Нельсон жаловался в своих письмах на плохое состояние флота, пострадавшего от штормов и болезней, распространившихся среди членов экипажа, в то время как донесения шпионов говорили о лихорадочном вооружении во французских гаванях.

Англии, казалось, предстоят тяжелые времена. Счастье еще, что Мария-Каролина в своей ненависти к убийцам сестры не побоялась открыть Гамильтонам доверительные сообщения своего деверя! Так они, по крайней мере, были предупреждены и могли предотвратить огромные потери.

Еще тем же вечером сделанная Эммой копия депеши вместе с запиской Марии-Каролины была отправлена в департамент иностранных дел в Лондон…

Через три месяца пришло еще одно письмо Карла IV, в котором он сообщал своему брату о заключении мира…

* * *

Теперь наступило время напряженного труда и волнений. Ежедневно со всех сторон прибывали сообщения, которые следовало принять, проверить и переправить дальше с верными нарочными. На театре военных действий удар следовал за ударом. Французские войска, освободившиеся на Пиренеях, усилили итальянскую армию. Шерер и Массена разбили австрийцев при Лоано, вся Ривьера оказалась в руках победителей. Нельсону, прикрывавшему отступление побежденных со стороны Генуи, пришлось зайти в доки Ливорно, чтобы хоть как-то подлатать «Агамемнон». Экипаж был в состоянии полного изнеможения, корабль — нещадно потрепан. Не осталось ни одной мачты, ни одной реи, ни одного паруса, не поврежденных пулями, а корпус корабля пришлось неделями оберегать, обвив вокруг него канаты. Джервис, новый адмирал средиземноморского флота, предложил Нельсону взамен больший корабль, но тот отказался. Он полюбил свой «Агамемнон» и не хотел расставаться со своими старыми боевыми товарищами.

В письмах он жаловался на медлительность союзников, австрийцев и сардинцев, которые не двигались с места, обрекал и его на бездеятельность. Тогда как французы…

Наполеон Бонапарт, его бывший противник в Тулоне, которому едва исполнилось двадцать шесть, был теперь главнокомандующим в Италии, Двадцать седьмого марта 1796 года он прибыл в главную ставку в Ницце и уже в первые дни апреля проявился новый неуемный дух: Монтенотте, Миллесимо, Дего, Мондови, Лоди — сколько имен, столько и побед. Четырнадцатого мая он вступил в Милан, пятнадцатого вынудил Сардинию принять разорительный мир. Прогнал остатки австрийской армии в Тироль. Завладел чуть ли не всей Ломбардией. Нагнал такой страх на герцогов Пармского и Моденского, что они добровольными дарами и уступками купили милость победителя. Вынудил папу Пия VI заключить мир.

Опасность все ближе и ближе подкрадывалась к Неаполю. Фердинанд дрожал за свой трон и проклинал тот день, когда дал провести себя и ввязался в спор с этими якобинцами из-за головы какой-то там женщины. Разве не рассыпались перед ними в прах все ухищрения старой военной школы? И на что ему английский флот в военном походе, который должен быть сухопутным?

После бурных сражений Мария-Каролина согласилась послать к Бонапарту князя Бельмонте-Пиньятелли с предложением мира. Генерал обещал перемирие, хотя решение о мире могла принять только Директория республики. Но он сам уже назвал основные условия мира: выплатить значительную сумму репараций, закрыть неаполитанские гавани для всех кораблей воюющих государств.

Против кого это было направлено, как не против Англии? Не хочет ли этот выплывший на мутных волнах революции корсиканец снова вернуть Францию к ее прежней борьбе против морского господства Англии?

И все же призванный Марией-Каролиной на совет, сэр Уильям порекомендовал ей заключить перемирие. Важно было выиграть время. Чтобы тайно вооружаться. Чтобы дать передышку разгромленным союзникам. Чтобы, объединившись наконец, собрав все силы, одним единственным мощным ударом раздавить голову гидре безумия и атеизма.

Мария-Каролина испугалась коварства такой двойной игры. Но тогда он показал ей копию письма, которую с помощью подкупа получил из Парижа. Бонапарт направил его Директории, чтобы оправдать себя и избегнуть упрека в заключенном слишком поспешно перемирии:

«Сейчас мы недостаточно сильны, чтобы осуществить месть; но придет время расплаты за все оскорбления. Ибо ненависть иностранцев к Франции угаснет не ранее, чем тогда, когда все новое станет старым».

Теперь Мария-Каролина перестала медлить и сомневаться и стала платить той же монетой. В знак своей благодарности за его расположение она послала Бонапарту драгоценную золотую табакерку со своим портретом. Но одновременно послала Эмме точный текст тайного договора об обороне и наступлении, который Карл IV заключил с Францией и отправил Фердинанду, приглашая и брата присоединиться к нему.

Отправляя в департамент иностранных дел в Лондоне переписанный ею объемистый документ, Эмма вручила курьеру и несколько строк для Гревилла.

«Теперь нам некогда написать тебе подробней; три дня и три ночи мы работали над важными письмами, которые отправляем с этим же курьером нашему правительству. Но ему не помешало бы быть более благодарным сэру Уильяму и особенно мне Мое положение здесь при дворе беспримерно; ни у кого до меня не было даже похожего. Но за это я не получила никакой благодарности и давно уже потеряла на нее надежду.

В остальном мы живем здесь в постоянном страхе. Бог знает, где мы будем и что с нами случится, если дела пойдут так и дальше…

Эмма.»

Двадцать первого сентября она послала в Лондон испано-французский союзный договор, и уже в начале октября сказались последствия этого. Эллиот получил предписание немедленно освободить Корсику. Вышел приказ флоту отступить перед превосходящими его в два раза силами союзников в Гибралтар и на дружественное побережье Португалии. Все испанские корабли, оставшиеся в английских гаванях, были конфискованы еще до того, как Карл IV объявил войну.

Кропотливый многолетний труд оказался напрасным, Англии пришлось отказаться от Средиземного моря. Но разве не благодаря усилиям Эммы это произошло без потерь и новая война могла быть начата даже с преимуществом?

Никому другому, а именно ей, Мария-Каролина доверила важнейший документ. Но она не получила ни слова признательности. Как будто в ее обязанности входило сносить назойливые ухаживания Фердинанда, применяться к капризным настроениям Марии-Каролины, отдавать свои ночи кропотливой шифровальной работе. Уж нет ли у нее в Лондоне тайного врага, действующего против нее?

Иногда у нее мелькала мысль, что, может быть, это месть Гревилла за то, что она помешала осуществлению его предательских планов и стала женой сэра Уильяма. Но потом она отказалась от этого подозрения. С тех пор как расстроилась его свадьба с дочерью лорда Миддлтона, он еще в большей степени, чем раньше, зависел от сэра Уильяма. Он бы не посмел интриговать против дядиной жены, которая могла заставить мужа лишить племянника наследства.

А больше она не знала в Лондоне никого, кто бы мог ненавидеть ее. Может быть, только принц Уэльский, ведь она дважды отвергла его любовные преследования. Но ветреный по натуре, он был связан тайным браком с Марией Анной Фицгерберт и вряд ли помнил еще об Эмме.

Нет, все дело, наверно, было в том, что, как сказал однажды Ромни, в Англии не было места женщине, занимающейся политикой. Высокомерные лорды из правительства не могли признать, что они были чем-то обязаны Эмме, и старались изо всех сил не замечать ее. И все же настанет день, когда мир узнает имя своей спасительницы. Она тайно начала вести записи, собирать доказательства.

* * *

«Мыс Сан-Висенти.

Тридцать семь испанских кораблей были разбиты девятнадцатью английскими…»

Карл IV прислал это сообщение, приложив к нему копию отчета, истребованного им от адмирала дона Хосе де Кордова. Мария-Каролина читала его Эмме, сверкая глазами и ликуя. Этот бурбонский выродок решил погибнуть не иначе, как предав священную миссию помазанника божьего — короля; теперь он расплатится за это!

Эмма тоже с трудом скрывала радость: среди английских полководцев чаще всего называли Нельсона. Ему одному приписывал Кордова свое поражение.

Сэр Джон Джервис дал английскому флоту сигнал пройти, открыв огонь, вдоль всей линии испанских кораблей. Когда этот маневр был повторен, Кордова попытался, быстро сманеврировав, напасть на арьергард англичан. И один только Нельсон предугадал это намерение. Действуя вопреки приказу своего адмирала, он внезапно покинул свое место в английской боевой линии и повел свой корабль навстречу эскадре, совершавшей обходной маневр, прямо на стотридцатишестиорудийный адмиральский корабль Кордовы «Сантиссима Тринидад»[10], самый большой корабль на свете. При поддержке одного лишь капитана Трубриджа с его кораблем «Куллоден» он принял бой и продолжал его даже тогда, когда на помощь «Сантиссима Тринидад» подошли шесть испанских линейных кораблей. В течение часа два англичанина принимали на себя сокрушительный огонь превосходящих сил противника, пока не подошел остальной английский флот. Задержанный в своем продвижении Нельсоном, отрезанный от большей части своей эскадры, Кордова дал сигнал к отступлению, радуясь, что не потерял ни одного из своих кораблей. Но уже в следующее мгновение два из них были вынуждены спустить флаг, так как «Кептен» Нельсона, беспомощный, казалось бы, и близкий к гибели после потери парусов, швартовых, передней мачты и руля, вдруг тяжело надвинулся на «Святого Николая» и стоявшего борт о борт с ним «Святого Иосифа». Как те английские доги, которые даже погибая не выпускают из зубов своих противников, он вцепился в оба корабля… Потом Нельсон во главе своих матросов проник через окно в шканцах на борт «Святого Николая», в десять минут завладел кораблем и сразу же взял на абордаж «Святого Иосифа». С развевающимися волосами, с почерневшим от порохового дыма лицом, с громовым голосом, одноглазый капитан возник перед суеверными испанцами как дьявол, явившийся из ада. Дрожа, бросаясь перед ним на колени, они сдали ему корабль.