Читать интересную книгу Последняя любовь лорда Нельсона - Генрих Шумахер

Капитан хотел сразу же уйти, но она попросила его немного задержаться. Она хочет передать с ним привет Нельсону, пару кратких слов. Быстро присела она за стол, стоявший в стороне, и стала писать:

«Дорогой сэр!

Я посылаю Вам бумагу, только что полученную от королевы. Поцелуйте ее и пошлите мне обратно, так как я обязана уберечь ее от чужих рук.

Всегда Ваша

Эмма».

Она незаметно сунула в письмо приказ Марии-Каролины, запечатала и отдала его Трубриджу, тот поспешно удалился. Эмма вздохнула с облегчением. Свершилось!

Она поехала домой вместе с сэром Уильямом. Только что, в пылу словесных сражений ему казалось, что все трудности позади. Теперь же, успокоившись, он снова стал сомневаться. А что, если комендант гавани — человек осторожный и не захочет ничем рисковать ради подписи Актона…

Он хотел вернуться и снова начать совещание. Тогда Эмма рассказала ему все. О борьбе с королевой, о победе Англии. Умолчала она только о цене. Сэр Уильям не должен был знать правды. Уж если дело дойдет до катастрофы, он сумеет разоблачить Марию-Каролину, чтобы спасти Эмму.

Сначала он от удивления лишился дара речи. Потом разразился чрезмерными излияниями восторга в адрес Эммы, королевы. Но под конец его восхищение сменилось скрытой враждебностью, породившей град упреков: Эмма не имела права действовать за его спиной. Теперь могут подумать, что он ничего не предпринял и не имел никакого влияния при дворе. И Трубридж должен был взять письмо от него, чтобы Нельсон убедился, что послу Англии был известен шаг, предпринятый его женой, и он одобрил его.

Эмма слушала его, улыбаясь украдкой. Как он тщеславен, сердится, что не может приписать себе заслуги перед Нельсоном. Сделала вид, что смущена, просила у него прощения за свою недогадливость. Но ошибку еще можно исправить. Если сэр Уильям сразу же напишет и пошлет мистера Кларка с письмом к Нельсону. Один из этих быстроходных парусников, которые всегда стоят в гавани наготове, мог бы догнать Трубриджа.

Сэр Уильям ухватился за эту мысль.

Мистер Кларк вернулся после обеда. Трубридж оказался на «Вэнгарде» раньше, чем он сумел догнать его.

Нельсон произнес перед своими ликующими офицерами восторженную речь, в которой прославлял леди Гамильтон, и Марию-Каролину. Только этим двум женщинам[11] обязаны они тем, что теперь им открыт путь к славе.

Пока матросы поднимали якоря, он написал в своей каюте письмо леди Гамильтон:

«Моя дорогая леди Гамильтон!

Бумагу королевы я поцеловал. Пожалуйста, передайте ей, что я надеюсь иметь честь поцеловать и ее руку, если судьба будет ко мне благосклонна Заверьте ее величество, что никто не желает ей счастья больше, чем я. Страдания ее семьи будут для нас в день битвы несокрушимым бастионом силы. Не опасайтесь за исход битвы. Господь с нами. Благослови Бог Вас и сэра Уильяма! Передайте ему, что я не могу тотчас ответить на его письмо

17 мая. Верный Вам

Горацио Нельсон»

В возбуждении Нельсон написал май вместо июня. Сэр Уильям насмехался над этим, с трудом сдерживая свой гнев. Во всяком случае он бы не стал с таким нетерпением ждать дня, который может принести ему смерть.

* * *

Через два дня она получила письмо от королевы. Бонапарт появился у Мальты и вынудил иоаннитов сдать остров.

Эмма переслала это известие Нельсону. Он ответил кратко, что немедленно выступает. И больше о нем ничего не было слышно.

Но Гара, французский посол, узнал, очевидно, от своих шпионов о пребывании английского флота в Сиракузах. В тоне угрозы он потребовал от правительства изгнания англичан со всех морских баз, отставки Актона, передачи мессинской гавани французским властям, завершения процесса о государственной измене, жертвы которого вот уже четыре года томились без суда и приговора в тюрьмах.

Под конец он намекнул на то, что ему все известно. Неаполь вместе с Англией плетет интриги против Франции; Актона и даже саму королеву можно заподозрить в тайной помощи Нельсону. И когда Актон свалил свою вину на коменданта гавани, Гара потребовал немедленного полного закрытия гавани ото всех и выдачи виновного чиновника в кандалах…

Казалось, близился час, когда Эмма должна была сдержать свое слово, чтобы спасти Марию-Каролину.

Но Эмма ни на мгновение не испытывала страха. Улыбаясь, ободряла Марию-Каролину. Чего было бояться? Ведь Нельсон двинул уже свой флот Нельсон победит.

Наконец пришло известие от него.

Из Сиракуз…

Снова из Сиракуз?…

Он побывал уже на Мальте. Но за шесть дней до его прибытия французский флот ушел дальше, в Египет. Он стал преследовать его, с величайшей скоростью достиг Александрии. Не обнаружив его и там, повернул на север, вдоль побережья Сирии в Малую Азию, а оттуда вдоль южного берега Крита обратно на восток. Не встретив противника, не получив о нем никаких сведений. У него не было фрегатов, без которых он был почти бессилен.

Теперь он снова в Сиракузах. Он близок к отчаянию. У него в груди такое ощущение, будто сердце его раздулось, будто что-то вот-вот оборвется.

И ему нужна питьевая вода и провиант для его кораблей.

А комендант гавани теперь чинит препятствия. Он не хочет уже признавать прежний приказ об открытии гавани. Он предъявил новый указ, который вменяет ему в обязанность строжайшее соблюдение нейтралитета.

Нельсон был вне себя.

«Такого поведения со стороны нации, которой мы пришли на помощь и за которую мы сражаемся, я понять не могу. Я так возмущен, что едва могу сохранять спокойствие, необходимое для того, чтобы написать даме Вашего ранга в подобающем тоне, привычном для меня при встречах с Вами. Какие у Вас и у сэра Уильяма мысли о будущем Средиземного моря? Если перед нами закроют все гавани королевства Сицилия, будет лучше и вовсе отступиться от этого дела. Клянусь Богом, эта двусмысленность возмущает меня! Тогда как у меня в мыслях только то, что нужно найти французов и излить на них мое мщение.»

Через час Эмма была у Марии-Каролины. Снова отказ, снова борьба. Снова, наконец, победа.

Вечером коменданту гавани был отправлен новый указ…

Через два дня пришел ответ, полный новой надежды.

«Благодаря Вам мы получили продовольствие и воду из источника Аретузы. Разве это не хорошее предзнаменование[12]? При первом благоприятном ветре мы выступаем. И клянусь Вам, вернусь я только украшенный лаврами или крытый кипарисом.

Нельсон.»

* * *

На следующий день Гара стал грозить отъездом. Казалось, война неизбежна.

Актон, трепеща, обещал расследовать дело и наказать виновных. И чтобы доказать добрую волю Неаполя, он согласился на требование Франции и возобновил судебное разбирательство по процессу о государственной измене. Из двух тысяч восьмисот обвиняемых, которые уже четыре года без приговора томились в тюрьмах, по делу большинства были проведены быстрые процессы, в результате которых подсудимые были оправданы и лишь немногие — приговорены к легким наказаниям. Но Ванни был уволен с должности. Преследуемый всеобщей ненавистью, он бежал из Неаполя и затерялся в одиночестве в какой-то далекой глуши.

Несмотря на все это, Гара не оставлял занятую им позицию угрозы. Мол, оправдание невинных — это не более чем долг правительства по отношению к самому себе. Удовлетворение может дать Франции только наказание виновных в двукратном нарушении нейтралитета. И открыто нападая на своего прямого противника, он требовал отозвания сэра Уильяма.

Спасение могла принести лишь победа Нельсона. Но эта победа…

Двадцать пятого июля Нельсон отплыл из Сиракуз. Теперь уже был в разгаре август, а от него — никаких известий… Весь мир ждал с лихорадочным нетерпением. Враги Нельсона ликовали. Распространяли самые дурные слухи о его загадочных блужданиях по морям. Одни называли его человеком неспособным, потерпевшим крах при первой же самостоятельной экспедиции, другие — тайным предателем, купленным на французские деньги.

Одна лишь Эмма во всеуслышанье защищала его. Разве счастье моряка больше, чем счастье любого другого солдата, не зависело от случая, каприза судьбы? Нельсона мог угнать от его цели неблагоприятный ветер, темная ночь могла без его ведома привести его к врагу; буря могла парализовать его боевую мощь. К тому же еще у Нельсона не было фрегатов…

Ее вера в него была неколебима, но страхи и опасения терзали ее. В висках, глазницах появилась сверлящая боль. В затылке у шеи кололо как острыми иголками. Порой кровь приливала к голове и начиналось такое головокружение, что Эмма вынуждена была спешно садиться, чтобы не упасть.