Читать интересную книгу Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание - Марк Еленин

Далее пересказывалась его телеграмма Деникину от 4 ноября: «Сердцем и мыслями я ныне с вами и рад всеми силами вам помочь». Читая ее, Врангель поморщился: поторопился, не выдержал характера, радость глаза застлала... Впрочем, запись его беседы с Деникиным и Романовским свидетельствовала, что трезвый политик вскоре сумел вновь взять верх над генералом, обрадованным повышением по службе:

«Деникин: ...Ну-с, итак, прошу вас принять Добровольческую армию.

Врангель: Предлагаемые вам ранее мною меры перегруппировки войск теперь запоздали, и Харькова нам не удержать.

Деникин: Это все отлично понимают. Это не может повредить вашей репутации.

Врангель: Я забочусь не о своей репутации и не считаю себя вправе взяться за дело, которое невыполнимо.

Романовский: Своим отказом вы ставите главнокомандующего и армию в тяжелое положение. Руководить крупной конной массой кроме вас некому.

Врангель: Прошу дать мне подумать, возможность выбрать своих ближайших помощников.

Романовский: Генерал Май-Маевский с делом окончательно справиться не может, как вы полагаете?

Врангель: О чем же вы раньше думали, простите? Об этом давно знают все. Воспользоваться моей помощью главнокомандующий не пожелал. Тогда меня слушать не хотели, а когда мои предсказания сбылись, меня же призвали спасать положение.

Романовский: Стоит ли о прошлом? Будем думать о настоящем. Главнокомандующий вправе требовать от вас жертвы, эта жертва не ему, а России.

Врангель: Хорошо. Я согласен».

Да, тут он говорил, как трезвый и дальновидный политик. Тактика была избрана правильная.

«Пресимпатичный носорог» был еще силен и отнюдь не торопился делиться властью. Это подтверждала и новая беседа Деникина с Романовским, незамедлительно сообщенная Врангелю его секретным агентом:

«Деникин: Новое назначение Врангеля внесло много осложнений и усилило атмосферу внутреннего разлада. Мы вряд ли что выиграли.

Романовский: Обращаясь к старшим начальникам, он обрисовывает удручающую картину наследия, полученного от Май-Маевского. И делает вывод: армии, как боевой силы, нет. Он заявляет, что Шкуро и Мамонтов — виновники расстройства конных корпусов. Требует их удаления.

Деникин: Требует? Он вечно что-то требует. Пусть не ерепенится!..»

Приказ Врангеля № 709 от 27 ноября 1919 года был рассчитан точно — не столько на солдат и офицеров, сколько на общественное мнение и Деникина, которому он впервые показывал сильную руку вождя: «Славные воины Добровольческой армии!.. В этот грозный час... я призван стать во главе вас. Я выполню свой долг в глубоком сознании перед родиной... К творимому вами святому делу я не допущу грязных рук... Я сделаю все, чтобы облегчить ваш крестный путь, — ваши нужды будут моими... Я требую исполнения каждым долга перед грозной действительностью. Личная жизнь должна уступить место благу России. С нами тот, кто сердцем русский, и с нами будет победа!..»

Врангель ни на миг не ослаблял своего давления на главнокомандующего.

Телеграмма Деникину: «Армия разваливается от пьянства и кутежей. Взыскивать с младших не могу, когда старшие начальники подают пример, оставаясь безнаказанными. Прошу отчисления от командования корпусом генерала Шкуро, вконец развратившего свои войска».

Запись в дневнике: «Деникин долго не решался, потом убрал Шкуро, назначив его на Кубанскую армию. Мамонтов преступно бездействует, позволил красным охватить фланг. Конница небоеспособна, набита награбленным. Несколько эскадронов противника, бывает, гонят нашу дивизию. Солдат не хочет воевать, бежит. Необходима скорейшая переформировка».

9 декабря Врангель лично передает свой рапорт Деникину, копии Романовскому и Лукомскому. Он предлагает экстренные меры по укреплению армии и тыла. В случае неприятия их — вновь отказывается от командования Добровольческой армией. Лицо Деникина при встрече было поблекшим, растерянным, — отмечает Врангель.

— Что же делать? Все-таки надо продолжать, — сказал Деникин еле слышно.

— Конечно, надо, — ответил Врангель. — Надо прикрыть армией Крым и отводить мои войска на соединение с войсками в Новороссии.

— Это я уже решил в своем сердце. Ваша армия должна отходить вместе с донцами. Все, что вы говорите, — верно. Ваш рапорт меня глубоко тронул. И ваш душевный порыв, поверьте, нашел искренний отклик.

Деникин явно хитрил и выгадывал время. «Всем командующим армиями, — сообщал он в телеграмме. — Некоторые начальники позволяют себе предъявлять требования в недопустимой форме, грозя уходом в отставку. Подобные обращения недопустимы, и главнокомандующий требует от подчиненных беспрекословного повиновения». Деникин узнал о разговоре Врангеля с генералом Сидориным, о созыве совещания в Ростове с целью свержения главнокомандующего и принимал контрмеры. Была послана телеграмма Врангелю, Сидорину, Покровскому: «Созыв командующих армиями без разрешения главнокомандующего — беспримерное нарушение военных традиций и дисциплины. Созыв запрещаю. Деникин»,

«Пресимпатичный носорог» показывал зубы. Насколько страшны зубы у носорога? Тут он явно переигрывал — так показалось Врангелю, однако новая их встреча доказала, что позиции главнокомандующего еще очень крепки Врангелю пришлось отступить и изобразить из себя (в который раз!) несправедливо обиженного. Он заявил, что готов принять на себя любую задачу, которую командующему будет угодно на него возложить, и, если в армии дела для него не найдется, он может быть полезным и в тылу. Наконец, если бы командующий признал нужным отправить его хоть в Англию, то и там.

Деникин, увидев противника поверженным, растаял и сменил гнев на милость.

— Ну, нет! — покровительственно заявил он при встрече. — Конечно, вам дело и здесь найдется. Мы вас не выпустим.

— Ваше высокопревосходительство! — Врангель решил идти ва-банк и до конца играть роль человека, которому небезразлично, как относится к нему командующий. — Разрешите с полной искренностью коснуться личного вопроса. Я ясно чувствую с вашей стороны недоверие. Я хотел бы знать, чем оно вызвано?

— С моей стороны? — Деникин почти искренне удивился. — Помилуйте! Если оно есть, то, конечно, только с вашей. Я со своей стороны шел к вам всей душой. Ваши донесения облекались в такую форму, что я... я... — Деникин багровел, терял с носа пенсне и с трудом сдерживал прорывающуюся злость, — ...вынужден был скрывать их от подчиненных. Они написаны с целью дискредитации моей стратегии и политики!

— Это не так, ваше высокопревосходительство! — горячо запротестовал Врангель.

— Оставим все это, — устало сказал Деникин.

Он подал руку Врангелю в знак примирения, и они неловко расцеловались, чувствуя всю фальшь и дешевую театральность этой процедуры, непонятно зачем проведенной и на кого рассчитанной. Один хотел обмануть другого, но их объяснение никому ничего не дало. Они расстались с чувством тягостной неловкости, еще более непримиримые друг к другу, чем раньше. Хорошо хоть, что встреча, начавшаяся при Романовском, заканчивалась tete-a-tete и не оставила свидетелей.

Врангель, не раз и не два проанализировав эту встречу, пришел к выводу, что он действовал не лучшим способом: непонятно почему размяк, дал провести себя «носорогу» в конечном счете.

...Врангель отложил документы, встал из-за стола, резко толкнув вертящееся кресло, и зашагал по каюте, высоко, по-цаплиному поднимая колени. «Сколько воды утекло с тех декабрьских дней, — думал он. — А недавно все было. Девятнадцатого Ставка оставила Таганрог. Паника охватила всех. Горели склады, раздавалась беспорядочная стрельба. В суматохе забыли погрузить личный состав и имущество английской миссии. Хорошо, я предложил им места в поезде. Англичане подобных услуг не забывают... Эвакуация Новочеркасска, и опять паника. Здесь-то и раздались впервые голоса, открыто требующие замены Деникина...»

Добровольческая армия срочно сводилась Деникиным в корпус под командованием Сидорина. Тылы передавались корпусу Кутепова. Функции Врангеля — организатора будущих конных формирований — оказывались весьма туманными. Практически «носорог» отстранял его от дел, изгонял из армии. В момент, столь не подходящий для сведения личных счетов, — в момент повального бегства частей с фронта, — Деникин подловил его.

Врангель не без гордости вспомнил, как десятки малознакомых людей посещали его, чтобы выразить свое огорчение и узнать подлинные причины оставления должности. Уходя из армии, он издал прощальный приказ (исполненный любимой энергичной суворовской фразеологии) и демонстративно поехал согласовывать его с Деникиным. «Многоопытный стратег» был сух, сдержан. Указав перстом на приказ, зафырчал: «Это неладно. Будто до вас, господин барон, они ничего не сделали. Армии это может показаться обидным». — «Извольте исправить, ваше превосходительство!» — Врангель решил демонстрировать полное смирение. Деникин тут же вычеркнул несколько фраз и успокоился.