Читать интересную книгу Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание - Марк Еленин

И пока не скрылись в дымке очертания Константинополя, Врангель стоял на корме дредноута «Император Индии» в любимой своей позе: левая рука упирается в узкий наборный пояс, правая — на рукояти большого кинжала. Длинная черкеска, серебряные газыри. Высокая черная папаха, чуть сдвинутая на правую бровь. Высокие мягкие сапоги до колен. Ноги широко расставлены.

Вес это придает его фигуре монументальность, внушительность. Поза, правда, не столь удобная, сколь эффектная: опальный генерал возвращается на родину. Его зовут, он тут же откликается на зов. Он солдат. Дело для него превыше всего, а тем более превыше личных обид. Стюард, склонившись в учтивом поклоне, пригласил генерала в кают-компанию к обеду. Врангель двинулся за ним по чисто вымытой, затертой щетками до бесцветия палубе дредноута, широкой, как Невский проспект.

Море было спокойное, гладкое, цвета дымчатого хрусталя. Броненосец казался огромным серым утюгом на гладильной доске. И квадратный толстозадый стюард, двигающийся впереди враскоряку на коротких ногах, казался тоже неправдоподобно огромным. Его жирный бульдожий затылок, необъятная шея и квадратный зад источали хладнокровие и уверенность. «Все, что происходит здесь и во всем мире, происходит только с разрешения правительства Великобритании», — показывал стюард всем своим видом, осанкой и величавым, выразительным спокойствием. «Правь, Британия!» — призывал тяжелый, словно налитый свинцом флаг. «Правь, Британия!» — призывали огромные башенные орудия. Броненосец был не только частью Англии, это была сама Англия. И, странно, сегодня она совсем не раздражала Врангеля. Он подумал даже с известной благодарностью, что не случайно предоставили ему броненосец, а не миноносец или даже пристойный крейсер. Знают, шельмы, высчитали уже, уверены, с кем имеют дело, с кем в скором времени придется им вести переговоры и торговать льготы на близкое и далекое будущее. Купцы! Недаром генерал Кийз осторожно зондировал почву для устранения Деникина и организации новой, «либеральной власти по управлению Черноморской губернией». Конечно же, при английском генерал-губернаторе. С ними надо быть чертовски осторожным. Чуть что — запеленают, свяжут, не пошевельнешься...

За обедом Врангель был беспечно весел. Очаровывая младших морских офицеров безупречным английским произношением, он рассказывал боевые приключения, случавшиеся с ним в разные годы на разных фронтах. В них была и доля правды, и доля солдатского юмора, поэтому их встретили с интересом и благодарностью. Кто-то пытался, правда, повернуть разговор на политические темы. Кто-то заметил: союзники проигрывают оттого, что не могут правильно разобраться в российской ситуации, потому что русская-де душа, как известно, потемки, в России много вождей и много партий, а какая главная — никто не знает, ибо царская семья расстреляна. Кто-то возразил: большевики вот быстро разобрались, столько времени они у власти, умело воюют, прикрываясь лозунгами о мире и земле. Врангель не дал втянуть себя в этот разговор. Он молча пил кофе, с удовольствием дымил хорошей сигарой. Потом, мгновенно овладев общим вниманием, сказал продуманно, четко и зло, видимо в расчете на корреспондента «Times», который обнаружился за общим столом в кают-компании:

— России нужна твердая военная диктатура. То, что было до сих пор, — не диктатура, думская болтовня. Адмирала Колчака связывали по рукам и ногам социалисты, у генерала Деникина тормозом были всякие «особые совещания». Россия испокон веков между тем нуждается в железной узде. Степень ее натянутости определяет степень прогресса. Я за диктатора — милостью божьей и волей народа. Извините, господа, дела. Благодарю вас, — закончил он и резко поднялся. Полы плотно сидящей черкески сошлись у колен, под высоким стоячим воротом казачьей гимнастерки блеснул золотой английский орден святого Михаила и святого Георгия, — он небрежно поклонился и вышел, очень высоко неся голову.

Во всем — в манере говорить, в нервных, повелительных жестах Врангеля, в коротких натренированных взглядах выпуклых глаз — чувствовался сильный и волевой человек. Неприятно поражала лишь необыкновенно длинная шея, без всякого утолщения переходящая в затылок и как будто кончающаяся уже где-то на макушке. Эта длинная, как у гусака, шея с плоским затылком придавала облику генерала отпечаток мальчишеской несуразности и легкомыслия и зачастую сводила на нет впечатление, которое производило на окружающих его удлиненное лицо с суровыми выразительными глазами и вся его высокая стремительная фигура...

— Он, видимо, казак, этот человек? — спросил молодой морской лейтенант соседа по столу.

— Нет, по-моему, он немец, — ответил тот. — Фон Врангель, барон.

— В этой дикой и необъятной стране ни в чем невозможно разобраться. Вес сложно и запутанно. Русские носят немецкие фамилии, и наоборот.

— Но этот немец-казак награжден нашим орденом. За что же? — вступил в разговор третий офицер. — Что он, собственно, свершил для Британии?

— Все политика, джентльмены. Король Георг приказал вручить ему орден за взятие Царицына.

— Что это, бывшая царская резиденция?

— О, нищий городок на Волге! Важный стратегический центр России, говорят.

— Вы забыли добавить, что он снова захвачен большевиками.

— Ими захвачена почти вся страна.

— За каким же чертом мы снова лезем сюда?

— Задайте этот вопрос адмиралу.

— Лучше самому сэру лорду Керзону.

— Достаточно, джентльмены! Оставим политику. Мы на военном корабле, наш долг — выполнять приказы. Извините, приходится напоминать вам...

Уходя из кают-компании, Врангель действительно думал о неотложных делах: он собирался подготовиться к заседанию Военного совета, к бою с Деникиным и, если возникнут, возможно, разные обвинения в его адрес, к должному и аргументированному отпору всякому, кто посмеет упрекнуть его хоть в чем-нибудь, — Кутепову, Слащеву, Драгомирову. Удара можно ждать с любой стороны, от любого человека. Бог знает, как группируются нынче в Крыму силы, кто с кем блокируется и кто станет главным его, Врангеля, противником на пути к должности главнокомандующего.

Первым делом следовало восстановить всю историю его отношений с Деникиным, подробно и обстоятельно. И объективно, обязательно объективно. Обратиться к документам и записям. Врангель давно был уверен в причастности своей личности к истории. Документы понадобятся для того, чтобы утверждать свою точку зрения. И опровергать недругов — сейчас я потом. Врангель хранил документы бережно, пуще фамильных драгоценностей; свои письма и телеграммы он приказывал готовить в нескольких экземплярах, чтобы второй обязательно оставался ему, и сам, никому не доверяя этого, ежевечерне, собственноручно и пунктуально подклеивал их в специальную толстую книгу, а когда она закончилась, завел себе точно такую же вторую и третью и для хранения их купил еще весною в Севастополе, большой, палисандрового дерева, старинный ларец с хитрым замком, изготовленным старым голландским умельцем.

И вот теперь, пройдя широким, под красным бархатным ковром, коридором (низ — полированный орех, верх — серая крашеная сталь) и вернувшись в просторную каюту, предоставленную ему командиром дредноута, Врангель приказал денщику достать заветный ларец и принести чаю с ромом покрепче. Он пережил душевный взлет оттого, что уже сейчас мысленно начинал борьбу, борьбу за себя и свое место в истории.

Постояв у иллюминатора, барон сел у стола в кожаное вращающееся кресло, чувствуя его удобство, ощущая удобство и стерильную чистоту всей кормовой каюты, целесообразность размещения в ней необходимых и не необходимых вещей и предметов и даже определенный комфорт, отличающийся к тому же завидным постоянством, которое так свойственно военному флоту и важно во время военных операций.

«Носятся в своих блиндированных коробках по морям и океанам, и море будет им могилой, а на земле и следов не останется». — с чувством превосходства вдруг подумал он, раскрывая первую книгу. Но еще до того, как он перевернул страницу, возникла в уме, вспомнилась целиком фраза: «Приходи и правь нами: земля наша велика и обильна, а порядка в ней нету». Он усмехнулся и обрадовался подобному совпадению, потому как был суеверен и, хотя в душе в бога не верил, старался казаться ужасно набожным и даже привык к этому. Врангель отхлебнул чая с ромом из стакана в тяжелом серебряном подстаканнике с фамильным вензелем и открыл книгу.

«Итак, — сказал он себе бодро. — Итак, посмотрим. Посмотрим и подумаем, не торопясь...»

2

... Первая встреча с Деникиным в Екатеринодаре оставила в душе Врангеля приятное воспоминание. Тогда он записал в дневнике:«Вдумчивый, кряжистый — чисто русский человек. Недюжинные способности. Один из наших выдающихся генералов. Выдвигается заслуженно. Предложил командование конной дивизией...» И приказ самого Врангеля по новой дивизии был под стать тому настроению: «Славные войска! Горжусь командовать вами, храбрецы! Вперед же, кавказские орлы! Расправьте могучие крылья, грудью прикройте свои гнезда». Любил он красивые слова в приказах! Что-нибудь с заворотом, этаким возвышенным суворовским слогом. Непременно сам все сочинял, единым духом, вдохновенно: «Славные войска Маныческого фронта... Все вы объединены под моим начальством, и нам дано имя «Кавказская армия»! Кавказ — колыбель нашей славы... Орлиным полетом пронеситесь вы и через пустынную степь калмыков к самому гнезду врага, где хранит он несметные богатства, — к Царицыну, и вскоре напоите усталых коней водой широкой матушки Волги!..»