Читать интересную книгу Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание - Марк Еленин

И тут случилось нечто такое мелкое и незначительное, на что Деникин сначала и внимания не обратил, а заметил позднее, лишь случайно. Впереди, метрах в тридцати по его пути, немыслимо изогнувшись калачом, сидела громадная рыжая собака и выкусывала блох. Бродячая короткошерстая сука, казавшаяся голой, отвратительная, тощая, безучастная ко всему тому, что происходило вокруг, занималась собой и не думала вставать, не побоялась. Никто из стоявших поблизости в строю не посмел, конечно, шевельнуться, кинуть в нее чем попало или просто спугнуть ее. И сам Деникин надвигался на нее, не смея остановиться или хотя бы укоротить шаг. В последний момент собака нехотя поднялась, посмотрела на командующего внимательными умными глазами и проворно юркнула куда-то — исчезла, как наваждение.

И тут Деникин остановился. И точно пелена у него с глаз упала — увидел он все таким, каким оно было в действительности: весь мир, город, грязную, плохо вымощенную площадь, унылые серые цепи уставших и безразличных мужиков и себя — сутулого, низкорослого, никогда не обращавшего внимания на свою внешность, совсем не эффектного и не подходящего к роли вождя и героя усталого генерала в распахнутой не по уставу старой шинели.

Это состояние, длившееся миг, исчезло бесследно.

Свита приблизилась. Все так же светило солнце, кричали «ура» солдатские шеренги. И Деникин шел вперед. И никто даже не заметил его остановки и его замешательства, но он уже остро схватывал все то, что шло вразрез с его прежним, радостно-приподнятым настроением: и незначительные группки людей из простого народа, которые молча, хмуро и незаинтересованно глядели на происходящее; и хорошо одетую публику по сю сторону войск, которая взирала на парад как на действо, а на него, генерала Деникина, главнокомандующего всеми войсками Юга России, как на главного лицедея, способного изрыгнуть огонь или тут же провалиться под землю. И, осердясь и приказав себе забыть увиденное, стал Деникин подмечать на дальнейшем пути своем и совсем уже досадные мелочи, которые одна к одной, точно специально складываясь, дополняли ту же мрачную открывшуюся ему картину.

И теперь, много времени спустя, очутившись после побед, обернувшихся поражением, в богом забытой Феодосии, в провинциальной гостинице. Деникин, размышляя о прошлом, живо представил себе картину того харьковского парада. Парада, начавшегося светло и празднично, а окончившегося буднично. Окрашенного к тому же томительным воспоминанием о безучастной рыжей суке, чесавшейся на виду у тысяч людей. Впервые он отчетливо подумал о том, что именно тогда, с того парада, и обозначился явный перелом в его настроении на скорую победу и взятие Москвы, который привел его к усиливающемуся безразличию, окончившемуся теперь в Феодосии добровольной отставкой — уходом с поста первого человека в белой России. Да, да, это началось именно тогда! Тогда — в Харькове!..

Деникин, чуть не весь вечер мучившийся поиском ответа на пустой, в сущности маловажный вопрос, почувствовал удовлетворение и некоторую даже опустошенность, словно освободился он от тяжелого, мучительного бремени... Врангели, Кутеповы, Слащевы, предстоящие заседания Военного совета, которые он и посещать не собирался, — все это его ничуть не занимало уже, все это было ему точно как его харьковский парад той рыжей собаке. День был прожит. Прожит, и ладно.

Деникин по устоявшейся привычке прибрал на столе, погасил лампу и отправился спать. За стенами «Астории» монотонно бухало уставшее море.

Глава третья. ЧЕРНОЕ МОРЕ. БОРТ ДРЕДНОУТА «EMPEROR OF INDIA»

1

В отличие от Деникина генерал барон Петр Николаевич Врангель был абсолютно чужд сомнениям и интеллигентскому, как он презрительно оценивал это явление, самоисследованию. Врангель всегда твердо знал, чего хочет и что может в настоящий момент. Этому несомненно способствовали, по его словам, по меньшей мере три обстоятельства: происхождение и кровь, которая текла в его жилах, и студенческое прошлое. Он был студентом привилегированного Горного института и любил в молодости появляться на балах в форменной горняцкой тужурке, готовый к скандальным безумствам и неожиданным выходкам, порой шокирующим общество; и, наконец, традиционная для рода баронов Врангелей «военная косточка», начисто лишавшая, по его мнению, человека всех и всяческих сантиментов.

Его отец, Николай Егорович Врангель, был заметной фигурой в деловом и промышленном Петербурге. Председатель Амгунской золотопромышленной компании, член правления Биби-Эйбатского нефтяного общества и Товарищества спиртоочистительных заводов, вице-председатель акционерного общества «Сименс и Гальске», известный коллекционер, он незаметно, как бы исподволь, готовил себе смену. Старший его сын Петр, окончив Горный институт, должен был заменить его в деле, младший, Николай, — в искусстве. Судьбе угодно было распорядиться иначе. Младший, став довольно знаменитым искусствоведом, умер рано. Старший самостоятельно определил для себя военную карьеру. Не прошедший, правда, юнкерской подготовки и произведенный в офицеры по экзамену из вольноопределяющихс я, Врангель тем не менее считал себя в душе военным. Всеми силами он поддерживал эту веру и в лейб-гвардии казачьем полку, где служил и оставил по себе славу лихого гуляки и веселого, ценящего шутку и соленое словцо сотоварища (он не был на деле ни тем ни другим); и в лучших залах и дворцах сиятельного Петербурга, где была приметна всем его высокая долговязая фигура и энергичное запоминающееся лицо; и на фронтах японской войны, где он — хорунжий 2-го Аргунского полка Забайкальского казачьего войска — поражал более экстравагантными черкесками и черными папахами, нежели воинскими доблестями, хотя и в оценке последних начальством — по непонятным для сослуживцев причинам — всегда оказывался первым. Впрочем, сослуживцы и между собой никогда не жаловались на него: умел Врангель, прозванный в гвардии «Пипером», располагать к себе людей, был, как казалось, достаточно прост и доступен, всегда в хорошем настроении, всегда весел и общителен, а чуть повод появился — вызываются трубачи, шампанское льется рекой. Эти качества и вели «Пипера» по жизни. А еще — удача, твердая вера в свою судьбу, в то, что он сам может управлять ею. И в чутье. Чутье у Врангеля было удивительное, прямо-таки фантастическое: и на себя, и на людей, на которых следует опереться, и на момент, который можно использовать.

Окончив Академию Генштаба, в мировую войну он командовал 1-м Нерчинским казачьим полком, входившим в Уссурийскую генерала Крымова дивизию, действовавшую в Карпатах. Потом добился назначения флигель-адъютантом к Николаю II (вот она, удача! — ухватил за хвост, держи!), но и тут, разобравшись в обстановке при дворе, предшествовавшей революции, понял, что голову здесь сложить легче, чем карьеру сделать, и поспешил вновь вернуться на румынский фронт (вот он, подлинно патриотический поступок русского офицера!), где вскоре, произведенный в генерал-майоры, вступил в должность командира бригады, а позднее, когда генерала Крымова назначили командиром корпуса, принял от него Уссурийскую дивизию, — такому стремительному взлету позавидовали и все его друзья, свитские офицеры.

Одного не смог предусмотреть Врангель — революции.

Так разве один он? Но и тут, следует отдать ему должное, барон Петр Николаевич не растерялся, не кинулся очертя голову в поспешные авантюры. Нужно было оглядеться — он запросился в отставку, уехал в Крым, отверг хорошее на первый взгляд предложение гетмана Скоропадского, своего бывшего приятеля и однокашника, идти к нему начальником штаба. Правительство Скоропадского держалось на немецких штыках, Врангель же решил ставить в тот момент на Антанту, несмотря на личные пронемецкие симпатии, которые он тщательно и долго скрывал. Поэтому-то, как только набрала силу Добровольческая армия, ринулся Врангель в Ростов, а затем в Екатеринодар, мгновенно добился аудиенции у Деникина, униженно и фарисейски просил доверить ему хоть эскадрон для святой борьбы (он заранее узнал все, что требовалось, о Деникине для этой первой встречи и поэтому безошибочно бил в самые незащищенные места «пресимпатичного носорога»). Деникин, мгновенно проникшись симпатией, предложил ему, молодому генералу, командование 1-й конной дивизией, и хотя это вызвало ярость и смуту в лагере «первопоходников», Врангель незамедлительно стал начальником дивизии. Уже тогда, при первой встрече с Деникиным, у Врангеля родилась твердая вера в правильность выбранного им пути и где-то, подсознательно еще, смутное ощущение, что во всем он выше своего начальника и справедливости ради все должно было быть наоборот — это он, Врангель, должен принимать Деникина, назначать его на должности, обещать свою протекцию и всячески благодетельствовать. Смутное ощущение постепенно, из месяца в месяц, перерастало в уверенность. Врангель знал, готовился. Ждал, придет его время. И не просто ждал, шел навстречу этой минуте, делал все, чтобы приблизить ее. Он боролся с Деникиным, он уничтожал его — тонко, умно, незаметно, шаг за шагом дискредитируя его. И вот — победа! Его наконец зовут. Его зовут возглавить армию, стать вождем ее...